Сокровища королей (Дж. Рескин) (Перевод Евгеньева В.В.)

(Джон Рескин (1819-1900). Английский критик и ученый.)

(Сокровища королей. Первая из двух лекций (вторая - "Сады Королев"), объединенных названием "Сезам и Лилии",- прочитана Рёскином 6 декабря 1864 г. в Городском зале в Манчестере с благ отворительной целью (в пользу библиотеки). Сезам, согласно древней восточной легенде,- магический злак, из которого выпекали волшебный пирог. В сказке об Али-Бабе из "Тысячи и одной ночи" при слове "сезам" открывались двери сокровищницы разбойников. Рескин предлагает читателю пирог из сезама, с помощью которого он может проникнуть в сокровищницу литературы (см. последний параграф). Лекция впервые опубликована в 1865 г. Для настоящего сборника эта лекция переведена частично. )

Сезам и Лилии. Лекция 1

Прежде всего я должен просить извинения за уклончивость объявленного названия темы этой лекции, так как я вовсе не намерен говорить ни о королях в значении властителей, ни о сокровищах в смысле богатого состояния, но о совершенно ином образе власти и ином роде богатства в сравнении с тем, как их обыкновенно понимают. Я было хотел даже просить вас запастись ненадолго терпением и, как иногда поступают, желая поразить знакомого любимым ландшафтом, скрыть от вас то, что я в меру своих скромных способностей собираюсь вам показать, покуда, плутая по извилистым дорожкам, мы не окажемся на той вершине, с которой вдруг откроется прекрасная перспектива. Но мне приходилось слышать от людей искушенных в обращении с публикою, что ее более всего утомляет как раз необходимость следить за мыслью оратора, который не объясняет ей сразу своих намерений - и вот я тотчас снимаю свою легкую маску и прямо объявляю, что хочу говорить с вами о сокровищах, заключенных в книгах; о том, как мы обнаруживаем эти сокровища; о том, как мы теряем их. Серьезная тема, скажете вы, серьезная и обширная! Да; настолько обширная, что я не стану и пытаться обнять ее всю. Я постараюсь изложить лишь несколько простых соображений о чтении, соображений, которые с каждым днем все настойчивей владеют мною, ибо я наблюдаю развитие сознания общества с чувством уважения к постоянно умножающимся средствам нашего просвещения и, следовательно, совершенствующимся способам орошения поля нашей словесности.

8

...Все книги делятся на два класса: есть книги сиюминутные и есть книги для всякого времени. Заметьте это различие: тут речь идет не только о сравнительном достоинстве книг. Не то важно, что плохие книги в отличие от хороших недолговечны. Здесь перед нами видовое различие. Бывают хорошие книги на случай и хорошие книги на всю жизнь, и то же самое можно сказать и о дурных книгах. Прежде чем идти дальше, я должен дать определение обоих этих родов.

9

Итак, хорошая книга на случай - о плохих я говорить не буду - это просто напечатанная для вас полезная или приятная беседа с человеком, с которым у вас нет иной возможности поговорить. Порою даже весьма полезная, позволяющая узнать именно то, что вам нужно; часто весьма приятная, как бывает приятен разговор с умным знакомцем. Таковы увлекательные рассказы о путешествиях; благодушные и тонкие рассуждения; живые и трогательные повествования в виде романа; сообщения бесспорных фактов действительными участниками минувших событий - все эти сиюминутные книги, размножаемые среди нас вместе с распространением просвещения, суть достояние нашего века: мы должны быть весьма признательны им; стыдно было бы не употребить их с пользою для себя. Но мы сделаем из них худшее употребление, если позволим им занять место книг настоящих: ибо, строго говоря, все это не книги, а попросту хорошо изданные письма или газеты. Письмо друга может быть и прекрасно, и нужно- сегодня; еще неизвестно, стоит ли его хранить. Газета может быть вполне своевременна за утренним кофе, но никто не станет читать ее в продолжение целого дня. Поэтому длинное, хотя бы и сшитое в книжку, письмо, в котором так занимательно описываются трактиры, дороги и прошлогодняя погода в такой-то местности, или повествуется о забавном приключении, или сообщается о действительных обстоятельствах тех или иных происшествий, пускай даже чрезвычайно ценных для случайных надобностей, вовсе не может считаться "книгой" в истинном смысле слова и его нельзя по-настоящему "читать". Книга, в сущности, не есть беседа, но явление письменности; причем ее пишут, имея в виду не просто сообщение сведений, но ценности непреходящие. Повествовательные книги издаются только потому, что их авторы не могут говорить с множеством людей сразу, если бы у них была эта возможность, они воспользовались бы ею; такие книги служат лишь к размножению их голоса. Нельзя беседовать с приятелем, ежели он находится в Индии; если бы можно было, вы бы поговорили с ним; вместо этого вы пишете к нему: письмо просто передает ваш голос. Но книгу пишут не затем, чтобы размножить свой голос или доставить его по назначению, но чтобы увековечить его. Автор хочет сказать нечто такое, что представляется ему истинным и нужным, полезным и прекрасным. Сколько ему известно, еще никто этого не говорил; сколько он знает, никто другой и не может этого сказать. Он обязан высказать это, причем ясно и, по возможности, стройно; во всяком случае, ясно. Из опыта своей жизни он выводит некоторые несомненные для него положения - крупицы истинного знания или видения, которые уделили ему солнце и земля. Ему хочется задержать их навеки; он бы высек их на камне, если б мог, - со словами: "Вот лучшее, что я сделал; в остальном я ел, пил, спал, любил, ненавидел, как всякий другой; моя жизнь улетела, как дым: была и нет; но это я видел и узнал; если что-нибудь от меня достойно вашей памяти, то только это". Вот его "сочинение"; оно в скромном человеческом смысле и в меру ниспосланного ему подлинного вдохновения есть его завет или скрижаль. Это и есть "Книга".

10

Может быть вы думаете, что таких книг никогда не бывало?

Но я опять спрошу вас, верите ли вы вообще в существование чести и добра, или вы не допускаете, что умные люди могут быть честны и благонамеренны? Надеюсь, среди нас нет таких, кто имел бы несчастье так думать! Итак, всякое, даже очень небольшое, но честно и с добрым намерением написанное умным человеком сочинение есть его книга, его вклад в искусство. Тут всегда бывает намешано много негодного - дурно изложенного, многословного, выспренного. Но если вы умеете правильно читать, вы легко обнаружите те подлинные места, которые одни и составляют книгу.?

11

Книги этого рода написаны величайшими людьми своего времени: великими проповедниками, государственными деятелями, мыслителями. Все они к вашим услугам; а жизнь коротка. Вам это хорошо известно; и все же - расчислили, измерили ли вы эту короткую жизнь и возможности, которые она предоставляет? Уверены ли вы в том, что, читая одно, вы не упустите другого, что упущенное нынче удастся наверстать завтра? Станете ли вы болтать со своею горничной или конюхом, если можете беседовать с королевами и королями, или сознательно уверять себя в том, что вам необходимо быть в алчной и подлой толпе, теснящейся у входа и не допускаемой войти, тогда как для вас открыт этот бессмертный истинно королевский двор с его обществом, широким, как мир, многочисленным, как дни его, избранным и могущественным, существующим везде и в любое время? Сюда вы всегда можете войти; здесь вы можете занять какое угодно место и положение; однажды вступив сюда, вы уже не будете исторгнуты иначе как по своей вине; ваш наследственный аристократизм^* подвергнется серьезному испытанию вашей же способностью к аристократическим дружеским союзам, а причины, побуждающие вас желать занять высокое положение среди живых, будут, в зависимости от их основательности и искренности, соотнесены с тем местом, которого вы домогаетесь в этом обществе Мертвых.

^* (Аристократия, по-гречески,- "власть лучших". Обыкновенно это понимается как правление людей древнего рода "ли богатых. Рескин же имеет в виду духовное превосходство - это подчеркивается всеми основными метафорами его лекции, начиная с заглавия.)

12

"Место, которого вы домогаетесь", и место, которого вы достойны, - должен прибавить я; ведь заметьте, что этот двор минувшего отличается от всех существующих придворных учреждений: он открыт для труда и заслуг. Богатство не подкупит стража врат Элизиума^*, громкое имя его не смутит, уловки не обманут. В строгом смысле, низкому или пошлому человеку ни за что не войти туда. У заставы этого безмолвного Сен-Жермена^** спрашивают только: "Достоин? Проходи. Ты ищешь дружбы с благородными людьми? Стань сам благороден, и ты удостоишься ее. Хочешь ли беседовать с мудрыми? Научись понимать их, и ты их услышишь. Иного средства нет. Если ты не возвысишься до нас, мы не снизойдем к тебе. Живой вельможа может изобразить любезность; живой философ, пересилив себя, растолкует тебе свою мысль; но мы здесь не притворяемся и не пускаемся в объяснения; тебе придется подняться до уровня наших мыслей, если ты хочешь быть облагорожен ими; придется разделить с нами наши чувства, если хочешь войти в наше общество".

^* (Элизиум, в греческой мифологии - обитель мертвых праведников.)

^** (Сен-Жермен - квартал, где прежде жила парижская знать.)

13

Итак, вот что вам предстоит, и, признаюсь, это не легко исполнить. Говоря короче, вам надо полюбить этих, людей, если вы намерены оказаться между ними. Тщеславие здесь бесполезно: они презирают тщеславных. Вы должны любить их и обнаружить свою любовь следующими двумя способами.

I. Во-первых, искренним желанием научиться у них и усвоить их мысли. Обратите внимание - усвоить их мысли, а не находить у них подтверждение ваших. Если человек, написавший книгу, не умнее вас, то вам незачем ее читать; если же умнее, то он мыслит во многих отношениях иначе, чем вы.

Мы очень охотно говорим о книге: "Как это хорошо - это в точности то, что и я думаю!" Но куда верней было бы сказать: "Как странно! Я никогда прежде об этом не думал, а теперь мне кажется, что все это справедливо; а если мне это пока не очевидно, то, надеюсь, со временем я смогу в этом убедиться". Но даже если вы не склонны сделать такое смиренное признание, то, во всяком случае вы должны искать у автора его правды, а не находить свою. Можете потом судить, если у вас достанет умения, но вперед узнайте ее. И, кроме того, если вы имеете дело с достойным писателем, не сомневайтесь, что вы не вдруг нападете на главную его мысль - о, нет, вы должны долго до нее добираться. Не потому, что он скрывает ее или не умеет выразиться ясно; но он не может высказать ее сразу, и, что еще удивительнее, он и не желает высказаться прямо, но именно говорит иносказательно и уклончиво, чтобы удостовериться, что вы в самом деле нуждаетесь в его истине. Я не могу удовлетворительно истолковать эту безжалостную скрытность мудрецов, вечно заставляющую их прятать глубочайше свои мысли. Они не дают их вам как милостыню, но как награду; прежде, чем вам будет позволено обладать ими, вы должны доказать, что вы их достойны. Но так обстоит дело и с материальным подобием мудрости - золотом. Никто из нас не может объяснить, почему магнетические силы земли не поднимают хранящееся в ее недрах золото к вершинам гор, чтобы оно было доступно королям и народам и чтобы не нужно было с превеликим трудом добывать его, мучиться, зависеть от случая, тратить время, а чтобы можно было просто извлекать и чеканить его по мере надобности. Но Природа распорядилась иначе. Она заключила его в тесных земных жилах, так что никто не знает, где именно; можно очень долго копать и не обнаружить ничего; чтобы найти его, нужно тяжко трудиться.

14

Совершенно так же и с человеческой мудростью. Принимаясь за хорошую книгу, вы должны спросить себя: "Настроен ли я трудиться как австралийский старатель? В должном ли порядке мои кирки и лопаты, готов ли я сам, засучены ли мои рукава, ровно ли дыхание, тверд ли я духом?" И (продолжая это весьма удобное, хотя несколько затянувшееся сравнение) если металл, который вы ищете, это смысл и истина сочинения, то слова писателя - это порода, которую надо дробить и плавить, чтобы добраться до сокровенной сути. Ваши кирки - это ваше усердие, ум и знания; плавильня - ваша вдумчивая душа. Не надейтесь проникнуть в замыслы автора без этих орудий и этого огня; порой, чтобы добыть крупицу металла, надо очень долго и трудно дробить и плавить руду.

15

Итак, прежде всего - я говорю это убежденно и авторитетно, потому что знаю, что тут я не ошибаюсь, - вы должны привыкнуть пристально вглядываться в слова, докапываться до их значения, слог за слогом,- нет, буква за буквой. Ведь хотя изучение книг называется "литературой" потому лишь, что буквы служат для обозначения звуков^*, а человек, искушенный в этом деле, повсюду называется литератором, а не библиологом^** и не словесником, вам следует, однако, сопоставить с этой случайной номенклатурой тот неоспоримый факт, что можно прочесть все книги Британского Музея^*** (если для этого достанет всей жизни) и все-таки остаться совершенно "нелитературным"^****, необразованным человеком; но если вы прочитаете десяток страниц хорошей книги буква за буквой, то есть с настоящей дотошностью, то вы до известной степени уже человек просвещенный. Главное отличие образованности от невежества (если взять ее интеллектуальную сторону) состоит как раз в этой дотошности. Весьма образованный интеллигент может и не знать многих языков - может не говорить ни на одном из них, кроме родного - может прочитать очень немного книг. Но тот язык, который он знает, известен ему досконально; он верно произносит слова; и что всего важнее, он принят в их высшем обществе: он с первого взгляда отличит слова благородного происхождения и древней крови от словесной черни; он помнит все их родословие, переплетения фамильных ветвей дальних родственников, связи, положение, которое они занимали в обществе знатных слов во всякое время и в любой стране. А человек необразованный может выучиться по памяти множеству языков и говорить на них, и все-таки ж понимать ни слова даже в родном своем языке. Когда какой-нибудь смышленый моряк сходит на берег, то ему довольно бывает произнести одну только фразу на любом наречии, чтобы в нем тотчас признали невежду; точно так же верный выговор или особенный оборот с первых слов выдадут литератора. Так, между просвещенными людьми принято твердо и безусловно считать, что неправильное произношение или ошибка в слоге, допущенные в парламенте любой цивилизованной страны, в известной степени роняют человека навсегда.

^* (Литература - от латинского "literatus", т. е. "искушенный в буквах (чтении)".)

^** (Библиолог - знаток книг.)

^*** (В библиотеке Британского Музея в Лондоне во времена Рескина хранилось около двух миллионов книг.)

^**** (В оригинале более удачная игра слов: "illiterate" - буквально "неразборчивый", неискушенный в чтении.)

27

II. Прилежно выслушав великих учителей, усвоив их Мысли, вы должны теперь подняться еще выше - вам предстоит проникнуть в их душу. Если вы пришли к ним прежде всего затем, чтобы научиться их ясновидению, то вам следует остаться между ними, чтобы в конце концов разделить с ними их праведную и могучую страсть. Страсть, или "чувствительность". Меня не пугает это слово, еще менее - то, что оно означает. В последнее время вам часто приходится слышать голоса, осуждающие чувствительность; но, должен сказать, мы страдаем не от избытка, а от недостатка ее. Благородное отличие одного человека от другого - одного животного от другого - состоит именно в том, что один способен чувствовать сильнее, чем другой. Когда бы мы были греческие губки, чувствительность, быть может, была бы для нас необязательна; будь мы земляные черви, которых каждую минуту могут разрубить заступом, возможно, что чрезмерная чувствительность была бы нам ни к чему. Но если мы люди, то она нужна нам; мало того: мы люди лишь постольку, поскольку умеем чувствовать, и наше достоинство находится в строгой зависимости от эмоциональности.

....Изумление может быть ничтожно, или, если хотите, низко - например, когда дитя смотрит, как фигляр подбрасывает золотые шары. Но неужели сочтете вы недостойным изумление или ничтожным волнение, с которым каждая человеческая душа глядит на золотые шары, разбросанные по ночному небу рукою их создавшею? Любопытство может быть низменно, если оно заставляет ребенка открыть запретную дверь, или прислугу - подглядывать за своим хозяином; но бывает любопытство благородное, ищущее, не взирая на опасности, истоков великой реки^* за песчаными пустынями или великий материк^** за морями; еще более достойна любознательность, побуждающая искать источники Реки Жизни^*** и просторы Небесного Материка - "во что желают проникнуть ангелы"^****. Таким образом, неблагородно участие, с которым следишь за ходом и развязкой легкомысленной сказки; но, как вам кажется, с меньшим или большим волнением наблюдаете вы (или должны наблюдать) за трагической судьбою какого-нибудь несчастного народа?^***** Увы! в нынешней Англии приходится только сожалеть об узости, эгоистичности и мелочности наших эмоций, которые уходят на поздравления и речи, пиры и званые обеды, потешные бои и веселые балаганы, между тем как мы без слез и трепета наблюдаем поголовное истребление цивилизованных народов.

^* (Великая река - Нил, истоки которого были, после многих неудачных попыток, обнаружены в 1863 г., за два года до первого издания лекции Рескина.)

^** (Великий материк - Америка, открытая Колумбом.)

^*** (Река Жизни - образ, заимствованный из "Откровения Св. Ап. Иоанна", XXII, 1, 2.)

^**** (Цитата из "Первого Соборного Послания Св. Апостола Петра", 1, 12.)

^***** (Здесь Рескин. вероятно, имеет в виду Гражданскую войну в Америке.)

32

Замечу, во-первых, что литература у нас в загоне. Какое значение придаем мы, англичане, книгам? Сколько, по-вашему, расходуем мы на библиотеки, публичные или домашние, сравнительно с тем, что мы тратим на лошадей? Если кто-нибудь много тратит на свою библиотеку, вы зовете его безумием - библиоманом. Но вы никогда не назовете гиппоманом^* человека, который проматывает состояние на лошадей, хотя вам никогда не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь разорился на книгах. Или (спускаясь еще ниже) что получится, по вашему мнению, если сравнить стоимость содержимого всех книжных шкапов Королевства, как общественных, так и частных, с содержимым его винных погребов? Какое место занимают у нас расходы на литературу в сравнении с тратами на изысканную еду? Мы говорим, что есть пища для ума, как бывает пища для плоти; но ведь в хорошей книге хранится неисчерпаемый запас такой пищи; он насыщает нашу жизнь и лучшее, что в нас есть; но как же долго большинство из нас вертит в руках самую лучшую книгу, прежде чем решится заплатить за нее по цене крупного палтуса! Правда, встречаются и такие, что отказывают себе в еде и снимают с себя последнее, чтобы купить книгу, но я думаю, что их библиотеки обошлись им дешевле того, что большинство тратит на обеды. Немногие из нас готовы к таким жертвам, а жаль: ведь сокровище тем драгоценней, что добыто ценой труда и лишений; и если бы на публичные библиотеки расходовалась половина того, что стоят публичные обеды, а книги стоили хотя бы десятую часть цены золотых браслетов, то даже недалеким мужчинам и женщинам иногда приходило бы в голову, что читать не менее полезно, чем жевать и красоваться; тогда как дешевизна литературы даже умных людей заставляет забывать, что если книга стоит того, чтобы ее читать, то ее стоит и купить^**. Книга не стоит ничего, если она не стоит многого; она бесполезна, если ее не прочитали, не полюбили, не оставили в ней заметок, чтобы можно было всегда найти место, которое понадобилось, как солдат тотчас находит свое ружье в арсенале, или хозяйка - нужную приправу в кладовой. Пшеничный хлеб, конечно, вкусен; но в книгах есть другой хлеб, на вкус сладкий, словно мед, и воистину жалка та семья, которая не в состоянии хотя бы один раз в жизни заплатить за эти умножающиеся ячневые хлебы^*** столько, сколько она обыкновенно платит своему булочнику. Мы считаем себя процветающей нацией, а между тем мы до того нечистоплотны и неразумны, что позволяем себе рвать и пачкать книги общедоступных библиотек!

^* (Библиоман - одержимый безумной страстью к книгам, гиппоман - к лошадям.)

^** (По этой причине сам Рескин назначал весьма высокие цены за свои сочинения. Так, книга "Сезам и Лилии" в издании 1871 г. стоила 7 шиллингов, в более поздних изданиях-18 шиллингов.)

^*** (Евангелие от Матфея, XIV, 15-21.)

Вы презираете и природу; я хочу сказать, все глубокие и светлые переживания, которые возбуждает созерцание природы. Французские революционеры превращали храмы Франции в конюшни; вы же сделали из храмов природы ипподромы. Вам доставляет удовольствие разъезжать в железнодорожных вагонах по их приделам и насыщаться на их алтарях^*. Вы устроили железнодорожный мост через Шаффгаузенские водопады^**. Вы прорыли туннель в скалах Люцерна возле самой часовни Телля^***; вы погубили Кларан^**** берегу Женевского озера; в Англии не осталось мирной долины, которую вы не наполнили бы ревом машин; нет теперь ни пяди английской земли, где не въелась бы угольная пыль^***** - так же как нет ни одного иностранного города, где ваше присутствие не было бы отмечено среди его красных старинных кровель и веселых садов разъедающей белой проказою новых отелей и парфюмерных лавок; даже на Альпы, некогда столь почтительно обожаемые вашими же поэтами, вы смотрите как на ярмарочные намыленные столбы, по которым вы карабкаетесь и съезжаете с "восторженным визгом". Вдоволь накричавшись, не умея выразить своего восхищения по-человечески, вы разрываете тишину Альпийских долин орудийными залпами, а потом устремляетесь домой, красные от тщеславия, захлебываясь от распирающего вас самодовольства. Пожалуй, мне не случалось наблюдать в человечестве ничего более удручающего (если иметь в виду глубокий внутренний смысл), чем толпу английской черни в долине Шамуни^******, развлекавшуюся стрельбою из ржавых гаубиц^*******, да швейцарских сборщиков винограда из Цюриха, выражавших христианскую благодарность за урожай, которые собирались группами на "вертоградских башнях"^********, не спеша заряжали пистолеты и палили из них с утра до вечера. Худо, если человек имеет смутное представление о своих обязанностях; куда хуже, по-моему, если у него такие понятия о веселии.

^* (Я имел в виду, что такие чудесные земные обители, как Швейцария, Италия, Южная Германия и др. суть настоящие соборы, которые требуют почтительного и достойного к себе отношения, тогда как мы лишь проезжаем мимо них, закусывая и выпивая в самых священных уголках.- Прим. автора к изданию 1871 г.)

^** (Рейнские каскады в Швейцарии.)

^*** (Люцерн - швейцарское озеро; часовня была воздвигнута в память о легендарном швейцарском патриоте Вильгельме Телле.)

^**** (Кларан - швейцарская деревня в кантоне Во.)

^***** (Несколько лет назад я был совершенно потрясен, обнаружив, что берега реки возле Ричмонда, в Йоркшире, почернели от воздуха, пропитанного копотью на множество миль.)

^****** (Шамуни - долина у подножья Монблана.)

^******* (Чтобы услышать эхо в горах.)

^******** (Речь идет о сторожевых башнях, окружающих виноградники. Выражение заимствовано из Библии (напр., "Книга Пророка Исайи", V, 2).)

47

Я прошу еще немного вашего терпения, чтобы прочитать вам одно место из той моей книги, которую, по-настоящему, только и можно назвать книгой и которая (может быть, единственная из моих книг) переживет меня (если вообще мои труды меня переживут)^*:

"В распределении европейских богатств есть одна отвратительная черта, именно та, что несправедливые войны полностью финансируются капиталистами. Справедливые войны не нуждаются в таких средствах, ибо большинство участвующих в них воюет бескорыстно; но для ведения неправедной войны надо покупать тела и души, а кроме того самые лучшие военные орудия, в силу чего эти войны обходятся чрезвычайно дорого; я уже не говорю о цене низменного страха и злобной подозрительности, существующих между народами, которым не достает ни великодушия, ни чести, чтобы, при всем своем богатстве, хотя на час обрести душевный покой. Так, Франция и Англия покупают друг у друга страху на десятки миллионов в год (на редкость скудный урожай - волчицы пополам с осиновыми листьями^** -, посеянный, убранный и засыпанный в житницы "учением" нынешних политических экономистов, проповедующих вместо справедливости алчность). И все несправедливые войны всегда находят финансовую поддержку, - если не вследствие разорения неприятеля, то за счет средств капиталистов, а средства эти, в свою очередь, пополняются за счет налогообложения народа, которому нет никакого дела до этих войн, тогда как интересы капиталистов лежат в их основании. Но настоящей их причиною является алчность всей нации, которая делает ее неспособной к доверчивости, прямодушию и справедливости и которая потому оборачивается со временем лишениями и несчастьями".

^* (Рескин говорит о своей книге "К сему последнему". Следующая цитата - из примечания к § 76 этой книги.)

^** (Т. е. злоба, перемешанная со страхом. При Наполеоне III между Францией и Англией не ослабевало взаимное недоверие.)

48

Заметьте, что Франция и Англия буквально покупают друг у друга панический ужас; всякий год каждая из них платит за страх тысячи тысяч фунтов. Представим теперь, что вместо того, чтобы ежегодно расточать таким образом эти миллионы, они решают примириться друг с другом и приобретают на тысячи тысяч знания и каждая из этих стран тратит миллионы фунтов в год на учреждение королевских библиотек, художественных галерей, музеев, садов и мест отдыха. Не выгоднее ли было бы такое помещение капиталов и для французов, и для англичан?

49

Однако к этому придут нескоро. Все же я надеюсь, что недалеко время, когда королевские или национальные библиотеки откроются во всяком большом городе и в каждой из них будет набор царственных книг - в каждой один и тот же: избранные книги, лучшие в своей области, в специально подобранных национальных сериях; все они должны быть одного размера, с широкими полями, сшитые в удобные томы, легкие, красивые и прочные, изящные образчики переплетного искусства. И эти большие библиотеки будут доступны всем чистоплотным и порядочным людям во всякое время, днем и вечером, со строгим требованием аккуратности и тишины.

Я мог бы изложить вам и другие проекты, относительно художественных галерей и многих других ценных - и, как мне представляется, необходимых - учреждений: но этот план, касающийся устройства библиотек, легче и нужнее всего исполнить; он явился бы сильным укрепляющим средством для нашей так называемой Британской конституции^*, которая в последнее время страдает от отечности, болезненной жажды и голода, и нуждается в более здоровом питании. Хлебные законы у нас упразднены^**; так попытайтесь учредить новые хлебные законы, имеющие в виду более существенный хлеб - тот, что произрастет из древнего волшебного арабского зерна, Сезама, открывающего двери - не разбойничьих, но Королевских Сокровищ.

^* (Великобритания не имеет формулированной конституции в обычном понимании; ее заменяет свод традиционных установлений и прецедентов.)

^** (Пошлина на ввоз зерна была отменена в 1846 г.)