Фрагменты эссе и статей (Лu Xaнт) (Перевод Кунина В.В.)

(Ли Хант (Джеймс Генри Ли Хант) (1784-1859) Английский эссеист, поэт и литературный критик.)

Хорошо иметь маленький кабинет, в котором, не вставая с кресла, можно прикоснуться почти к каждой книге. Приятно чувствовать их рядом - держать в объятиях госпожу философию, а не созерцать ее на расстоянии... Трудно сказать, как изменятся представления об идеальном кабинете с расширением владений их хозяев. Монтень, хозяин поместья "Монтень" и владелец большого замка, работал в кабинете, "имевшем шестнадцать шагов в диаметре, откуда на три стороны открывалась дальняя изумительная перспектива"... "Мой кабинет, - писал он, - имеет форму круга, и в нем не осталось голых стен, кроме того кусочка, который занят столом и стульями: все остальное отдано моим книгам, которые окружают меня пятью ярусами полок". Широкая перспектива, открывающаяся из окон, - сомнительное достоинство, ибо кабинет, как говорилось, лучше иметь небольшой; хорошо, когда перед окном колышутся несколько зеленых веток: глядя на них, можно, забывшись, вообразить себя в деревне. Мильтон высказал как-то желание, которое удивительно подходит к нашему предмету: он хотел, чтобы прохожим была видна лампа в окне его кабинета и чтобы они, в своем воображении, могли разделить радости творчества.

"Указатель", 1819

Прошлой зимой, уединившись у себя в кабинете, окруженный всем тем комфортом, который способны дать книги и пылающий камин (передо мною письменный стол, сбоку книжные полки, сзади еще один стол, заваленный книгами, а у ног - приятное тепло), я задумался о том, как я люблю авторов этих книг; люблю не только за те радости, которые приносит чтение, но и за то, что они научили меня любить сами книги и радоваться самой их близости. Я бросаю взгляд на моих Спенсера, Феокрита, "Тысячу и одну ночь"; над ними - мои итальянские поэты; за спиной - Драйден и Поп, романы и Боккаччо; на письменном столе - мой Чосер, и я думаю, что вполне естественно было для Чарлза Лэма поцеловать старый том - чэпменовского Гомера^* (я как-то застал его за этим занятием).

^* (Феокрит (ок. 310-250 до н. э.) - греческий поэт, автор идиллий. "Тысяча и одна ночь" - собрание древних арабских сказок. В теперешнем виде оформилось к 1450 г. в Египте; древнейшая из известных рукописей (1548) опубликована в неисправном французском переводе в Париже в 12 т. (1704-1717). "Мои итальянские поэты" - Хант перевел прозой и издал в 1846 и 1854 гг. сборник Данте, Пульчи, Боярдо, Ариосто и Тассо. Джон Драйден (1631-1700) - английский поэт, критик и драматург. Александр Поп (1688-1744) - английский поэт.)

Я защищаюсь книгами и от беды, и от непогоды. Если из щелей дует ветер, я придумываю, как передвинуть полки; когда же терзает меня печаль, я перечитываю Спенсера.

Говоря о соприкосновении с книгами, я понимаю это буквально. Мне приятно прижиматься к ним лбом...

Рядом с кабинетом у меня большая библиотека; но для самого кабинета мне нужна лишь маленькая уютная комната, в которой почти все пространство стен занято книжными полками. В ней должно быть лишь одно окно, из которого видны деревья. Некоторые предпочитают комнату, в которой нет или почти нет книг: ничего, кроме стола и стула, как у Эпиктета^*; я бы сказал, что это свойственно философам, а не любителям книг, если бы не вспомнил о Монтене, который был и тем и другим... Правда, о книгах забываешь, когда пишешь: по крайней мере, многие это утверждают. Что до меня, то, мне кажется, они всегда присутствуют где-то на втором плане моего сознания; как некая постоянная мысль, которая нисколько мне не мешает; как шум водопада, как шепот ветра...

^* (Эпиктет (ок. 55-135) - греческий философ-стоик, полагавший, что все земные несчастья призрачны и что благополучие человека зависит от его воли, которую даже Зевс не может сломить. )

Простое рассматривание корешков - это "учебник гуманности". Вот м-р Саути соседствует со своим старым радикальным другом; Джереми Кольер мирно стоит рядом с Драйденом; дальше лев - Мартин Лютер - уживается с агнцем - квакером Сьюэлом; Гузман д'Альфараче не считает себя ущемленным в обществе сэра Чарлза Грандисона; даже "сверхфантастическая" ньюкаслская герцогиня^* в лавровом венке принята здесь с почетом...

^* (Джереми Кольер (1650-1726) - священник и полемист, автор парадоксальных литературных и политических памфлетов, в частности, знаменитого "Краткого обозрения безнравственности и невежества английского театра" (1698), в котором современные английские драматурги, особенно Драйден, обвинялись в грубости и забвении приличий. Мартин Лютер (1483-1546) - немецкий священник, религиозный реформатор и переводчик Библии. Уильям Сьюэл (1654-1720) - один из первых историков "Братского общества", автор книги "История возникновения, умножения и распространения христиан, именуемых квакерами" (1717 г.- по-голландски; 1722 г.- по-английски). Гузман де Альфараче - мошенник, герой одноименного романа (1599-1604) испанского писателя Матео Алемана (1547-1614?). Чарлз Грандисон - добродетельный герой романа английского писателя Сэмюэла Ричардсона (1689-1769) "История сэра Чарлза Грандисона" (1753-1754). "Ньюкаслская герцогиня" - Маргарита Кэвендиш, герцогиня Ньюкасл (1624-1674) - английская придворная дама, драматург, поэт; автор "Философских фантазий" и других сочинений; более всего известна ее восторженная книга о муже, напечатанная ею при его жизни (1667, латинский перевод 1668) под названием "Жизнь Трижды Благородного, Высокого и Владетельного Принца Уильяма Кэвендиша. Герцога, Маркиза и Графа Ньюкаслского, Графа Оглского, Виконта Мэнсфилдского и Барона Болсоверского, Оглского, Боталского и Хэпплского...")

Как радостно сознавать, что величайшие любители книг сами стали книгами! Какой лучшей метаморфозы мог бы пожелать Пифагор!^* Как бы ликовали Овидий и Гораций^**, если бы могли ее предвидеть! И человечество признало их правоту, их торжество над бронзой и мрамором. Это единственное известное нам превращение, которое не влечет за собою дальнейших превращений; творение разума возникает, но не уничтожается. Смотрите: шахты истощаются; города разрушаются; царства исчезают с лица земли, и человек рыдает от бессильного гнева, зная, что тело его не вечно...

^* (Пифагор (ок. 570-ок. 500 до н. э.) - греческий философ и математик.)

^** (Публий Овидий Назон (43 до н. э.- ок. 18 н. э.) - римский поэт. Квинт Гораций Флакк (65-8 до н. э.) - латинский лирический поэт и сатирик.)

Но вот это маленькое тело мысли, которое лежит передо мною в виде книги, существует тысячи лет; и с тех пор как изобретено книгопечатание, ничто на свете, кроме разве всемирного стихийного бедствия, не может его уничтожить. В такую форму - маленькую, но всеобъемлющую, легкую, но долговечную, казалось бы, слабую, но могущественную переходит гений Гомера и, претерпев это превращение, приобретает способность жить и согревать нас вечно. Книгой становится хладнокровная мудрость Академа^*; в нее же превращаются величие Мильтона, разнообразие Спенсера, едкое изящество Попа и переменчивость Прайора^**. В одной маленькой келье, вроде Мильтоновой "напряженной души" помещается "душа соборная всех мудрецов Земли". Могу ли я надеяться стать хоть ничтожнейшей частью этих бессмертных сокровищ? Этот вопрос рано или поздно задает себе всякий писатель, любящий книги; и это простительно, ибо неизбежно. Я не знаю, как на него ответить. Я не могу воскликнуть вместе с поэтом:

 Если б имя мое в этот список вошло, 
 Я счастливым закончил бы бренные дни!***

^* (Академ - герой Троянской войны, которому, согласно легенде, принадлежал пригород древних Афин. Академия, где Платон в конце IV в. основал школу и учил в продолжение почти 50 лет.)

^** (Мэтью Прайор (1664-1721) - английский поэт и дипломат, известный своими пародиями и остроумными эпиграммами.)

^*** (Хант неточно цитирует две последние строки стихотворения Уильяма Вордсворта "Частный разговор", написанного между 21 мая 1802 и 6 марта 1804 г., впервые напечатанного в 1807 г. Последние шесть строк этого стихотворения вырезаны на пьедестале памятника Вордсворту в Вестминстерском аббатстве.)

Ибо мою бренную жизнь, остаток которой, возможно, мал и жалок, будут судить другие. Но я хотел бы остаться жить в виде книги. Я мечтаю, чтобы то немногое во мне, что нравится мне самому, понравилось другим. Я хотел бы воплотиться в книгу хотя бы для тех немногих, которые любят меня в жизни и которые, как и я, знают, какое это счастье - обладать душой друга, когда его больше нет с нами. Что бы ни случилось, пока я живу и мыслю, я не перестану преклоняться перед этими сокровищами. Я попытаюсь, насколько смогу, помочь людям оценить книги, и сам буду любить их до самого моего ухода; и может быть, если судьба еще раз обратит на меня свой благосклонный взгляд, может быть, в какой-нибудь тихий день я прижмусь бьющимся виском к книге и умру той смертью, которой более всего завидую.

"Мои книги", 1823 г.

Кто не ловил себя на том, что невольно застывает перед самой бедной или давно изученной до мелочей книжной палаткой, к которой привык с давних школьных дней. Напрасно мы пытаемся равнодушно пройти мимо ее дрожащих, заляпанных "стен". Пыльная дряхлая сирена по-прежнему привлекает нас, очаровывая бессмертной внутренней красотой, просвечивающей сквозь ее неказистый наряд, и напевая песни старых поэтов. Мы по-прежнему роемся в грязном ящике, где любая книжка на выбор стоит три или шесть пенсов, забыв о привычном разочаровании, и находим там груды книг, которые мы не далее как три дня назад просматривали в двадцатый раз и названия доброй трети которых можем перечислить с закрытыми глазами. Нас не отпугивает ничто, разве только небывалая грязь или очень уж грозного вида хозяйка. Зато какое наслаждение увидеть целую россыпь изданий старых поэтов, маленькие томики эльзевировских классиков, Ариосто^* с превосходными комментариями...

^* (Лудовико Ариосто (1474-1533) - итальянский поэт, автор "Неистового Роланда" (1516).)

Как приятно без конца рассматривать какой-нибудь потрепанный старый том и даже прочитать бесплатно целую главу. Иногда мне случалось открыть какую-нибудь особенно привлекательную старую книгу и часами стоять в палатке, словно растворившись в ее коричневом сумраке и забыв обо всем на свете; возможно, мне удалось бы дочитать книжку до конца, если бы торговец печатной мудростью с нескрываемым ехидством не предлагал мне присесть: "Может быть, принести Вам стул, сэр, Вы, должно быть, устали".

Тот, кто готов купить у букиниста книги, перечисленные в его каталоге, может наверняка рассчитывать на приличную скидку и благодарность. Букинист принадлежит к тому беспокойному и трудолюбивому классу людей, которые, чтобы начать свое дело, должны выложить наличные деньги и жить сперва более чем скромно. Преуспевающий букинист, как правило, производит на своих знакомых и деловых партнеров впечатление доброжелательного и логично мыслящего человека. Это в конце концов создает ему твердую репутацию, основанную как на остроте его ума, так и на широте взглядов.

Каталог букиниста - не просто прейскурант, как могут подумать несведущие люди. Даже список вещей, публикуемый перед каждым аукционом, вызывает тысячи ассоциаций у всякого знающего и любознательного человека; судите же сами, что такое Каталог Книг. Одни названия заключают в себе весь мир, видимый и невидимый; география, жизнеописания, история, любовь, ненависть, радость, горе... кулинария, науки, мода - все здесь! Я говорю об этом в полном смысле по собственному опыту, ибо часто, очень часто, мне доводилось разрезать новый книжный каталог со всем жаром первой любви; я часто читал его за чаем (а также и за обедом); я ставил крестики против десятков номеров в списке только для того, чтобы помечтать о покупке этих книг: всерьез такая возможность не рассматривалась!..

"Ретроспективное обозрение, или Справочник любителя старых книг", 1837 г.

Эта книга представляет собой собрание фрагментов из произведений писателей, может быть, не самых выдающихся, но удивительно добрых, сопровождающих нас и сочувствующих нам во всякую пору нашей жизни. Поэтому первый отрывок - это письмо, адресованное ребенку, а последний - "Элегия, написанная на сельском кладбище"^*; те, что расположены между ними, также до известной степени соответствуют последовательным стадиям нашей жизни. Поэтому книга предназначена для образованных людей всех возрастов: то, что обращено к юности, вызовет у старейших читателей самые дорогие воспоминания, и то, что предназначено для стариков, каждый прочтет с радостью. Здесь нет политики, нет полемики, нет ничего, что могло бы оскорбить самый деликатный вкус.

^* (Самое знаменитое произведение (1751) английского поэта Томаса Грея (1716-1771).)

Невинный отрок и многоопытный муж одинаково рады будут заглянуть через плечо друг другу, когда кто-нибудь из них будет сидеть в своем уютном уголке, погруженный в чтение этой книги. Такое заявление может показаться тщеславным; но составитель имеет право гордиться своими авторами, которые радовали и восхищали его самого в течение всей жизни, и именно поэтому он рекомендует их другим.

Эта компиляция предназначена всем любящим книги - в любом возрасте, от детства до старости, особенно тем, кто восхищается авторами, чьи произведения вошли в нее, и наслаждается чтением в спокойной обстановке; она предназначена мальчику или девочке, которые любят посидеть с книгой в уютном уголке; юноше, который, вступая в жизнь, находит радость в знакомстве с книгами; зрелому мужчине, которому книги доставляют отдых в свободные часы; старику, который на закате жизни оглядывается на то, что испытал, и которому приносят утешение сады и книги. Эта книга (пусть это звучит несколько нескромно) должна лежать на подоконниках старинных гостиных, в кабинетах, в коттеджах, в корабельных каютах, в деревенских гостиницах, в загородных дачах, в каждом доме, где у обитателей хватит мудрости, чтобы оценить ее, и где не держат книги напоказ.

Многие могущественные исторические деятели, люди, всегда бесконечно занятые и поистине державшие в своих руках судьбы мира (Лоренцо Медичи^*, например, который был одновременно крупнейшим торговцем и величайшим политиком своего времени) - сочетали все виды своей деятельности с огромной любовью к книге и не знали более здорового и полезного отдыха, нежели чтение. Мы надеемся, что усталые, занятые люди восстановят свои силы, читая короткие отрывки, помещенные в этих томах, и вернутся к своим многотрудным делам, готовые к хитроумной борьбе, но преклоняющиеся перед простыми чувствами. Всякий человек, разумно относящийся к своему делу, приносит ли оно пользу человечеству или только ему самому, с уважением относится ко всем другим серьезным делам; ибо труд для него - не бессознательное, инстинктивное занятие, как для жука, катящего свой земляной шарик... Поэтому такой человек ценит разумную освежающую праздность: вечера у домашнего очага и в обществе, отдых за городом, прогулки в садах и, наконец, уход "на покой" - старость, проводимую в размышлении и чтении. О таком "покое" мечтали и зачастую достигали его мудрые и великие люди всех времен и народов, от Диоклетиана^** в древности до Фоксов и Бэрков наших дней^***... Желание иметь сельский дом, убежище, гнездо, некую гавань, где можно было бы скрыться от жизненных бурь и даже от шумного веселья, так же старо, как горести и радости цивилизации. Это чувствует ребенок, играющий в "дом", школьник, когда читает в уютном уголке, влюбленный юноша, когда думает о предмете своей любви. Эпикур достиг этого в своем саду^****; Гораций и Вергилий выразили это желание в строках, которые благодарное человечество признало бессмертными. В этом был конечный вывод всей мудрости и всего опыта Шекспира. Он удалился в свой родной город и построил дом, в котором потом умер. Да и кому не доводилось "сбежать" на время, когда предоставлялась такая возможность? Сельская местность на много миль вокруг Лондона, да и вообще повсюду, украшена домами и участками деловых людей, которые время от времени заглядывают сюда в праздник или в обычные вечера; каждый из них найдет что-нибудь приятное для себя в заключительных главах нашей книги...

^* (Лоренцо Медичи (ок. 1449-1492) - флорентийский правитель, покровитель литературы и изящных искусств, приглашавший к своему двору лучших современных писателей.)

^** (Диоклетиан, Аврелий Валерий Йовий (245-313) - римский император (284-305).)

^*** (Чарлз Джеймс Фокс (1749-1806) - член английского парламента, политик и оратор, защищавший французскую революцию так горячо, что лишился многолетней дружбы с Эдмондом Бэрком (1729-1797) - британским парламентарием и писателем, консерватором по убеждению (хотя и членом партии вигов).)

^**** (Эпикур (341-271 до н. э.) - греческий философ, основатель философской школы в саду за городской стеной Афин. По свидетельству его биографа Диогена Лаэртского, написал около 300 томов, от которых уцелели фрагменты.)

Именно книги учат нас наслаждаться, когда мы молоды, а научив, дают нам силы оставить наслаждения, когда мы становимся стары. Ибо пусть люди полуобразованные сколько угодно рассуждают об иллюзиях, настоящий читатель никогда не утратит веры в книги, какие бы сомнения ни породило в нем чтение. Книги для него - слишком ощутимая и привычная радость, чтобы отринуть их. Сама привычка к книгам составляет удовольствие. В них юношеские мечты и старческие открытия каждого из нас; в них все, что мы утратили, и все, что мы приобрели; и пусть человек не столь уверен в приобретениях, сколь в потерях, мечты его, оживая, вновь становятся реальностью. Он снова общается со своим прошлым; снова переживает прежние приключения, терзается прежними горестями, веселится прежним весельем, забывая об окружающих его стенах. Кто сможет в этом таинственном процессе угадать, в какой невероятной точке пространства и времени находится сознание читающего человека; кто знает, ощущает ли он реальность окружающей его жалкой обстановки, или она для него в эту минуту не существует? "О, - скажут люди, - но ведь он очнется и увидит все это". Да; но потом он вновь обратится к книге и вновь встретится со своей мечтой.

Для меня, по крайней мере, книги настолько реальны, что если уж по привычке различать реальное и нереальное, то я могу сказать, что мне чаще приходится пробуждаться от них к повседневной жизни, чем от повседневной жизни к ним. Однако я не считаю, что жизнь менее реальна. Я только чувствую, что книги составляют ее органическую составную часть; как говорит поэт, это целый мир, на страницах которого, "исполненных великой силой страсти, хранится человеческое счастье".

... И все же, когда читатель переходит к другой мечте, именуемой реальной жизнью (а мы не собираемся отрицать ее реальность), его способность наслаждаться миром книг вовсе не уменьшается. Напротив, она увеличивается благодаря контрасту действительности и мечты; ибо читатель стремится руководствоваться той верой в истину и добро, которую привили ему книги и которую книги, в отличие от реальности с ее разочарованиями и противоречиями, постоянно сохраняют. Человечество создано книгами, как и жизненными обстоятельствами. Таким оно всегда останется, и это доказывает, что люди по своей природе добры, благородны и способны на все, к чему призывают книги.

Издание, которое мы предлагаем друзьям-читателям, было задумано именно как выражение любви к книге. Нам давно хотелось иметь книгу, составленную по своему вкусу, в совершенно особом непритязательном духе. Она должна была объединять фрагменты произведений не тех писателей, которыми принято всегда восхищаться, но тех, которых мы больше всего любим; начинается она "Наставницей" Шенстона^*, а кончается "Элегией" Грея. Она открывается картинами детства и кончается кладбищенской тенью. У нас не было намерения опускать произведения великих писателей только потому, что они великие; мы делали это потому, что они выражают слишком сильные чувства. Мы хотели не волнения, а успокоения. Читатели, склонные к бурной жизни, всегда могут обратиться к таким писателям, как Шекспир, со всей их борьбой, страданиями и трагическим восприятием мира. Шекспир - это огромные толпы и бурные страсти; мы же (как, очевидно, и многие читатели) иногда также стремимся отдохнуть от этого "бесконечного волнения ума", как и от менее возвышенных видов борьбы; нам хочется удалиться в те тихие места, куда нас зовут более скромные таланты. Это не связано с недостатком уважения к великим; осмелюсь сказать также, что мы в силах перенести то, что изображено ими, ибо мы в нашей жизни, вероятно, видели не меньше страшного, чем они в своей, и готовы вновь встретиться с этим лицом к лицу, если потребует долг. Но мы не стремимся непременно вновь пережить в книгах те страдания, которые испытали в жизни. Мы предпочитаем во время отдыха воскресить то, что доставляло нам когда-то радость, насладиться в полной мере тем, что нас радует теперь; различить в самых малых и слабых проявлениях величественные и прекрасные силы Природы и воспитать в себе те спокойные, безмятежные и нежные чувства, которые примиряют нас с миром и дают радостную надежду на будущее.

^* (Уильям Шенстон (1714-1763) - английский поэт; более всего известна его поэма "Наставница", напечатанная анонимно в 1742 г.)

Мы видели перед собой человека, любящего книги, или человека, умеющего отдыхать с книгой, в любую пору его жизни: сначала ребенок; затем жизнерадостный юноша; молодой человек, вступающий в жизнь; мужчина в расцвете сил; пожилой человек, чередующий труд и отдых; старец, удалившийся на покой и спокойно размышляющий о жизни и смерти; в одном этом человеке - воображаемом читателе - мы, конечно, объединяем множество людей, мужчин и женщин, матерей, жен, дочерей и всех тех, чью жизнь они украшают. Поэтому наш несуществующий или, скорее, собирательный герой (в сущности, это сам читатель) сначала младенец, потом ребенок, - в "Наставнице" Шенстона; затем (с Греем и Уолполом^*) - школьник, читающий стихи и романы; потом (с "Жиль Бласом") - юноша, вступающий в мир; потом поклонник "Джона Банкла" и "Рассказов путешественников", которые воспитывают силу духа; потом зрелый муж, склонный уже к разочарованию и нуждающийся в предостережении "Против непоследовательности в ожиданиях" (название великолепного эссе миссис Барболд)^**; потом успокоившийся пожилой человек, удовлетворенный своей честностью и своими сбывшимися надеждами и отдыхающий в клубе, в загородном доме, среди своей коллекции картин или в театре; наконец, удаляющийся на покой старец, с нежностью оглядывающийся назад на былые радости, с сожалением на былые ошибки...

^* (Гораций Уолпол (1717-1797) - английский писатель. В своем небольшом имении в Строберри-Хилл на берегу Темзы собрал превосходную коллекцию картин, книг и редкостей, которую в 1842 г. продавали на аукционе в течение 32 дней. В Строберри-Хилл Гораций Уолпол основал самое известное в Англии частное издательство, которое выпустило 34 книги, начиная с двух Пиндарических од Грея в 1757 г.)

^** (Анна Летиция Барболд (1743-1825) - английский поэт и литератор.)

В некотором смысле - с точки зрения, так сказать, библиографической универсал - единственный настоящий читатель; ибо он - единственный читатель, для которого ничто из написанного не пропадет зря. Великое множество людей ценят в книгах только изложение их собственных мнений и чувств. Они читают не для того, чтобы постижение человеческой сущности изменило их взгляды, не для того, чтобы узнать и научиться любить других, а для того, чтобы самим отразиться, как в карманном зеркальце, и обменяться восхищенными взглядами со своей собственной узколобой физиономией. Только универсал способен примириться с мнением, отличным от его собственного, сохраняя при этом свое определенное суждение; ибо твердость его мнений основана на терпимости к любым взглядам, а не представляет собой нагло отстаиваемую привилегию. Он любит поэзию и прозу, художественный вымысел и документальность, серьезную и развлекательную литературу, ибо он - совершенный человек и хотя бы в какой-то мере обладает всеми свойствами личности, к которым обращаются писатели. Тот, кто может быть только серьезным или только веселым, это всего лишь полчеловека. Ему недостает способности плакать или смеяться. Его не спасает то, что глаза и мускулы у него устроены так же, как у других людей. Примириться с таким героем может только универсал, вопреки неприязни, которую он к нему испытывает. Он в достаточной мере понимает недостаток, чтобы сочувствовать убогому, хотя этот недостаток ему и не по душе. Универсал - это единственный читатель, способный что-то извлечь из книги, которая ему не нравится. Он обнаружит в ней суждения, отличные от его собственных, и это даст ему пищу для размышлений; извлечет урок, который произведет на него впечатление, дав почувствовать собственное невежество; наконец, он изучит незнакомые языки, которые, если и не дадут ему многого, займут его воображение и заставят задуматься о далеких странах...

Поэтому, как бы мы ни хотели, чтобы наша компиляция доставила удовольствие всякому, кто этого пожелает, она главным образом претендует на то, чтобы удовлетворить читателя-универсала. Именно о его детстве мы думали, когда выбрали "Наставницу". Именно он по достоинству оценит ту мудрость, которая скрывается за игривостью ее автора. Именно он поймет, как полезно и притом занимательно знакомиться с такими книгами, как "Жиль Блас" и "Джозеф Эндрюс". Он оценит весь ужас, заключенный в "Сэре Бертраме" и "Проклятой комнате"; будет восторженно внимать каждой фразе в эссе миссис Барболд; почувствует прелесть одинокой прогулки, читая Грея, пожмет честную руку сэра Роджера де Каверли; радостно обнимет пастора Адамса; он будет путешествовать, читая Марко Поло и "Манго Парка", и останется дома с Томсоном; уйдет на покой с Коули и будет предприимчив, как Хаттон; будет сочувствовать Гею и миссис Инчболд; будет смеяться с (и над) Банклом; переживет ужас, отчаяние и возрождение с потерпевшим кораблекрушение моряком Дефо^*. В сфере морали, как и в практической жизни, есть свои Робинзоны Крузо, и даже универсал может входить в их число. Это люди, живущие на пустынных островах мысли и фантазии, без спутников и без всяких запасов; они вынуждены вооружаться и одеваться, используя лишь обломки кораблекрушений, и строить дом для своего одинокого сердца в укромных уголках воображения и чтения. Это не худший жребий в жизни. Если сравнить его с другими и принять терпеливо и весело, то его, за немногими исключениями, можно даже считать одним из лучших. Мы надеемся, что наш том попадет в руки такого человека. В каждом отрывке, который здесь приведен, есть, помимо очевидного, еще и некий скрытый смысл. Это развлечение для тех, кто не требует ничего другого, и руководство в форме развлечения для тех, кто хочет найти такое руководство...

^* ("Джозеф Эндрюс" - роман Генри Филдинга (1742). "Сэр Бертрам" - едва ли здесь Хант говорит о сравнительно благополучном Бертраме из романа Джейн Остин "Мэнсфилдский парк" (1814) или о Гарри Бертраме (капитане Брауне) - шотландском аристократе, выкраденном в младенчестве,- герое романа В. Скотта "Гай Мэннеринг" (1816); скорее всего речь идет о трагедии Чарлза Мэтьюрина "Бертрам, или Замок Св. Альдобранда" (1816), где в герое жажда мести соединяется со страстной любовью. "Проклятая Комната" ("Haunted Chamber") - нам не известно произведение с таким названием (возможно, "Haunted Palace" Эдгара По (1839)?). Сэр Роджер де Каверли (1656-1712) - вымышленный автор большинства статей и герой многоактного вымысла в английском литературном журнале "Наблюдатель" (1 марта 1711-6 декабря 1712), под именем которого писали Ричард Стил (1672-1729) и Джозеф Аддисон (1672-1719); на № 517 сэр Роджер скончался, убитый Аддисоном с тем, "чтобы никто другой не мог его убить". Пастор Адаме - герой романа Филдинга "Джозеф Эндрюс". Марко Поло (ок. 1254-1324) - венецианский путешественник и торговец. В 1298 г., попав в Генуэзскую тюрьму, продиктовал по-французски книгу своих приключений во время путешествия по Азии товарищу по плену Рустичано из Пизы. Манго Парк (1771-ок. 1806) - шотландский исследователь Аф-рики, опубликовавший книгу "Поход вглубь Африки" (1799). По-видимому, Авраам Коули (1618-1667) - английский поэт и эссеист. Скорее всего, Уильям Хаттон (1723-1815) - типограф, книгопродавец, открывший первую общедоступную библиотеку (1751), автор нескольких сочинений в стихах и прозе. Менее вероятно, что имеется в виду Джеймс Хаттон (1726-1797) - шотландский геолог и натур-философ, впервые систематизировавший морфологию земной по-верхности и напечатавший книгу "Теория Земли" (1795).)

В нашей книге, может быть, мало нового в прямом смысле этого слова; но в высшем смысле в ней очень много нового; в ней присутствует, так сказать, нестареющая новизна - древность, украшенная плющом и бутонами роз; мудрые, задумчивые, любящие, вечно новые лица старых друзей. Время доказало подлинность заключенных здесь творений. "Они не поблекнут от старости", и "привычка не убьет их новизны". Мы сами читали их и будем читать до конца наших дней; мы не стали бы говорить так много об этом, если бы не были уверены, что то же будут делать сотни и тысячи, все равно, прочтут ли они их в этом сборнике или в других изданиях.

Из "Предисловия" к "Книге для уютного уголка", 1849.