Ареопагитика (Джон Мильтон) (Перевод Евгеньева В.В.)

(Джон Мильтон (1608-1674). Английский поэт, ученый и публицист эпохи Английской Буржуазной революции.)

(Ареопагитика. Речь в защиту революционной печати "Ареопагитика" была опубликована в ноябре 1644 г. Ее предмет был последним из трех аспектов общей темы защиты гражданской свободы (другие два - брак и воспитание детей), которая занимала Мильтона в то время: многочисленные статьи по этим вопросам были формой деятельного личного участия Мильтона в политической полемике. Статья написана в форме классической литературной речи, не предназначенной для декламации: трибуна и аудитория (члены парламента) воображаемые. Образцом Мильтон взял написанный в сходных обстоятельствах "Логос ареопагитикос" Исократа (436-338 до н. э.), замечательно красноречивого греческого писателя, мастера этого рода литературы, заслужившего высокую похвалу Сократа (см.: Платон, Федр, 279 А). Желанием автора "Ареопагитики" (написанной, по его словам, "в истинно аттическом роде") подражать манере Исократа объясняется его склонность к обдуманным длинным и сложным композициям, повторениям, искусственным интонациям и другим особенностям классической риторики. Первые полные русские переводы "Ареопагитики" появились в 1905 и 1907 г. Первая журнальная публикация-1868 г. Для настоящего сборника заново переведена приблизительно половина текста "Ареопагитики".) О свободе книгопечатания.)

Я без колебаний предоставляю вам^* прекрасную возможность обнаружить и ту любовь к истине, которая вам в высокой степени свойственна, и ту прямоту суждения, что позволяет вам судить о себе беспристрастно,- пересмотрев изданный вами Закон о надзоре за книгопечатанием^**, трактующий о том, что "с сего времени ни одна книга, брошюра или листок не могут быть отпечатаны без предварительного рассмотрения и одобрения теми или, во всяком случае, тем, кто будет для сего назначен". Я не касаюсь здесь той части этого закона, которая справедливо удерживает за каждым его преимущественное право распоряжаться своей рукописью^***, или той, что опекает неимущих, - мне остается только надеяться, что люди достойные и трудолюбивые, не преступающие этих статей, не подвергнутся притеснениям и наказанию. Но что до другого раздела, учреждающего надзор за книгопечатанием, раздела, который, как нам казалось, скончался вместе с родственными ему обычаями Великого поста и Брачной лицензии^****, когда уничтожилась власть епископов^*****, - то тут я намерен изложить пред вами свое суждение о том, во-первых, что сочинители этого постановления не могут быть терпимы в вашей среде; во-вторых, о том, как вообще следует рассматривать чтение каких бы то ни было книг и как Закон этот нимало не способен предупредить появления поносительных, возмутительных и непристойных сочинений, к чему он главным образом предназначен; и, наконец, о том, что он будет прежде всего сдерживать всякое просвещение и заглушать голос Истины, не только расхолаживая и притупляя уже обретенные нами навыки образованности, но и препятствуя и подрезывая крылья будущим открытиям как в божественной, так и в светской науке.

^* (Т. е. членам парламента.)

^** (Имеется в виду принятый парламентом закон от 14 июня 1643 г.)

^*** (Т. е. "авторское право".)

^**** (Мильтон говорит здесь о великопостных ограничениях в еде, которые отчасти удерживались английской церковью и после Реформации; например, сохранялись "рыбные дни", несоблюдение их требовало особого разрешения епископа. В браке Мильтон не усматривал таинства, но считал его гражданским соглашением. См. его "Самый действенный способ удалить из церкви корысть".)

^***** (Хотя формально епископаты в Англии существовали до 9 октября 1646 г., сами епископы потеряли политическое значение еще в 1641 г., будучи лишены достоинства пэров. Прелат - высший церковный чиновник.)

Не стану отрицать того, что поведение книг, как и поступки людей, должно быть предметом самого пристального и попечительного надзора церкви и государства, и соответственно с этим их должно подвергать, как преступников, аресту, заточению и самому строгому суду: ибо книгу нельзя считать неодушевленной вещью; в ней сокрыты жизненные силы, способные проявить себя в той мере, в какой эту способность обнаруживает создавший ее гений - нет, больше того, - в ней, как в фиале, хранится чистый и крепкий раствор того живого интеллекта, который вскормил ее. Я знаю, что книги обладают жизненной и плодотворящей силою, вроде зубов легендарного дракона^*, и если их посеять, то из земли могут выйти воины. Но, с другой стороны, необходима великая осторожность в суждениях, потому что убить хорошую книгу едва ли не то же, что убить человека; убивающий человека губит разумное создание, образ божий; но тот, кто уничтожает хорошую книгу, губит самый разум, гасит светоч божественного образа. Множество людей только обременяют собой землю, тогда как хорошая книга - это драгоценный живительный сок созидательного духа, сокровенный и сбереженный для будущих поколений. Конечно, ни одно поколение не может возродить прошлого без великих потерь; сменяя друг друга, эпохи часто не в силах восстановить некогда отринутой и утраченной истины, в которой нуждаются и без которой прозябают целые народы. Следовательно, мы должны быть весьма осмотрительны, определяя наказание для одушевленного труда деятелей общества, чтобы не расплескать настоенную человеческую жизнь, которая содержится и сохраняется в книгах; ибо мы усматриваем в этом род человекоубийства, а то и мученичества, а если речь идет о преследовании печати вообще - поголовного избиения, потому что в этом случае наказание не ограничивается разрушением элементарной жизни, но уничтожает эфирную, или пятую субстанцию^**, дыхание самого разума, т. е. убивает скорее бессмертное, чем просто живое. Но чтобы отвести от себя обвинение, будто я, выступая против цензурного дозволения, проповедую вседозволенность, я готов взять на себя труд показать на примерах из истории, как древние и славные общества поступали в подобных случаях вплоть до того времени, когда идея надзора, выползшая из недр инквизиции^***, была подхвачена нашими прелатами^**** и захватила иных из наших пресвитеров^*****.

^* (Миф о Ясоне, который по совету Медеи посеял зубы колхидского дракона, и из них выросли вооруженные воины. См.: Метаморфозы Овидия, VII, 121 и сл.)

^** (Согласно Аристотелю и другим древним философам, кроме четырех основных элементов, составляющих чувственный мир, существует и пятая среда ("квинтэссенция") - вращающийся эфир.)

^*** (Речь идет об испанской инквизиции, учрежденной в Севилье в 1481 г.)

^**** (Хотя формально епископаты в Англии существовали до 9 октября 1646 г., сами епископы потеряли политическое значение еще в 1641 г., будучи лишены достоинства пэров. Прелат - высший церковный чиновник.)

^***** (Греческое "пресвитер" значит старейшина (титул первых христианских настоятелей). Пресвитеры в современной Мильтону Англии сменили епископов, но мало чем отличались от них в смысле светского консерватизма.)

В Афинах, где словесность и науки были распространены более, нежели в других греческих городах, я нахожу только два рода сочинений, на которые правительство считало необходимым обращать свое внимание: во-первых, это богохульные и безбожные писания и, во-вторых, поносительные. Так, судьи Ареопага^* распорядились сжечь книги Протагора, а его самого изгнать из города за сочинение, начинавшееся следующим признанием: "Мне неизвестно, существуют боги или нет"^**. А для того, чтобы предупредить публичное бесчестье, было определено, что ни один человек не может быть назван по имени, как это делалось в старых комедиях^***, почему мы можем составить себе понятие о том, как предотвращались личные оскорбления. И, очевидно, благодаря этому способу умели весьма скоро и успешно, по словам Цицерона^****, и усмирить отчаянные головы других безбожников, и прекратить открытые поношения, что и подтвердилось впоследствии. Прочие же учения и суждения нимало не заботили правителей, даже если в них проповедовалось сластолюбие и отрицался божественный промысел. И нам не приходилось читать, чтобы Эпикур^*****, или вольнодумная Киренская школа^******, или нечестивое учение киников^******* подвергались когда-нибудь осуждению законов. Совершенно также нигде не сказано, что сочинения древних комедиографов были запрещены, хотя их и не позволялось играть; зато широко известно, что Платон советовал читать Аристофана - самого невоздержанного из них - своему царственному ученику Дионисию^********, и это нетрудно извинить, если вспомнить, что святой Златоуст^********* ночами изучал этого писателя и умел очищать от непристойностей его сильный язык, чтобы воспользоваться им в своих вдохновенных проповедях. Что же касается до другого важнейшего города Греции, Лакедемонии^**********, законодатель которого, Ликург^***********, был так предан изящным наукам, что первым вывез из Ионии разрозненные произведения Гомера и послал с Крита поэта Фалеса^************, чтобы тот своими нежными песнями и стихами смягчил суровый нрав спартанцев и приготовил их к принятию гражданских законов, - то приходится только удивляться тому, что они были так невежественны и неначитанны, и не знали других развлечений, кроме войн. Они, конечно, не нуждались в цензуре, потому что не признавали иных книг, кроме своих Лаконических изречений^{*************}, и воспользовались незначительным предлогом, чтобы удалить из города Архилоха^{**************}, - по-видимому за то, что его творения были слишком возвышенны в сравнении с их военными балладами и ронделями^{***************}; едва ли причиной могли быть иные чересчур вольные его стихи, ибо в этом отношении спартанцы и сами не были слишком строги, но вели разнообразно развратную жизнь: недаром Эврипид в "Андромахе" утверждает, что все их женщины распутны^{****************}. Итак, теперь нам ясно, какого рода книги у греков подвергались преследованию. Римляне тоже в продолжение многих веков обучались только грубому военному искусству и с этой стороны более всего походили на лакедемонян; все их познания сводились к их Двенадцати заповедям^{*****************} и Коллегии понтификов^{******************} с ее Авгурами и Фламинами^{*******************}, обучавшими их Религии и законам. Поэтому они были до такой степени невежествены в других науках, что когда явившиеся в Рим с посольством^{********************} Карнеад^{*********************}, Критолай^{**********************} и стоик Диоген^{***********************} воспользовались этим случаем, чтобы познакомить римлян со своими учениями, то даже Катон-Цензор^{************************} принял их за совратителей и просил Сенат немедленно удалить их и изгнать из Италии всех подобных им аттических болтунов. Однако Сципион^{*************************} и другие наиболее благородные сенаторы не согласились с ним, зная сабинскую строгость его нрава^{**************************}, обошлись с послами достойно и почтительно, да и сам Цензор в конце концов, на склоне лет, обратился к изучению того, что прежде так настойчиво преследовал^{***************************}. В эти же годы первые латинские комедиографы Невий и Плавт^{****************************} наводнили Город целиком заимствованными у Менандра и Филемона пьесами. Тогда и понадобилось решить, как поступать с оскорбительными сочинениями и сочинителями; и вот уже Невия за его необузданное перо бросают в темницу, и Трибуны освобождают его только после публичного покаяния. Известно и то, что при Августе поносительные сочинения предавали огню, а их авторов преследовали^{*****************************}. Подобная же строгость, когда требовалось, применялась, конечно, и в отношении неблагочестивых писаний о почитаемых древними богах. В остальном же содержание книг правительство не занимало. Поэтому Лукреций мог невозбранно излагать стихами Меммию эпикурейское свое учение^{******************************}, и такой великий и бдительный государственный муж, как Цицерон, оказал ему честь, переиздав этот его труд хотя и оспоривал это учение в своих книгах^{*******************************}. Отнюдь не преследовались и острая сатира и неприкрытая грубоватость Луцилия^{********************************}, ни сочинения Катулла или Флакка^{*********************************}. А если мы обратимся к предметам политическим, то заметим, что хотя Тит Ливий^{**********************************} в своей истории и восхвалял партию Помпея, однако его труд не был вследствие этого запрещен Октавием Цезарем, принадлежавшим другой партии^{***********************************}. А то, что Октавий наказал старика Назона^{************************************} за его игривые юношеские стихи, было, конечно, только формальным предлогом, имевшим какую-то таинственную причину; притом же книги его не запрещались и не изымались^{*************************************}. С этого времени в Римской империи преобладает жестокое самовластье, и потому не приходится удивляться, что оно принуждало умолкать не столько дурные, сколько хорошие книги. Но я полагаю, что уже с достаточной подробностью показал, какого содержания книги подвергались у древних гонению; обо всем прочем позволялось рассуждать беспрепятственно.

^* (Ареопаг - "Холм Арея", Марсова гора. Небольшая возвышенность в Афинах, на запад от Акрополя, на которой помещался знаменитый суд, первоначально обладавший чрезвычайными и универсальными полномочиями, позднее же - юрисдикцией в вопросах жизни и смерти, религии и общей цензуры.)

^** (Книга первого софиста Протагора (V в. до н. э.) о богах.)

^*** (Vetus Comoedia - древние греческие комедии Кратина, Евполия и Аристофана, полные личных оскорблений известных современников.)

^**** (О природе богов, I, 23.)

^***** (Эпикур (341-271 до н. э.) - основатель знаменитой школы в Афинах, проповедовавший доблесть и счастье как средство и цель.)

^****** (Основана около 370 г. до н. э. Аристиппом, соединявшим наслаждение с понятием добра.)

^******* (Выражение заимствовано у Диогена Лаэртского. Школа основана по смерти Сократа его учеником Антисфеном; учеником последнего был знаменитый Диоген Синопский. Учение "циников" требовало презрения ко всему гуманитарному.)

^******** (Дионисий, правитель Сиракуз (405-367 до н. э. 1.)

^********* (Св. Иоанн Златоуст (ок. 347-407) - епископ Константинопольский, один из самых красноречивых учителей в христианской церкви.)

^********** (Спарты.)

^*********** (Ликург - спартанский законодатель IX в. до н. э.)

^************ (Не следует смешивать этого Фалеса (или Фалета) с Милетским философом. Об этом эпизоде см. "Жизнеописание Ликурга" у Плутарха, где его, очевидно, и нашел Мильтон.)

^{*************} (О немногословии ("лаконизме") лакедемонян упоминают многие древние писатели от Платона до Плутарха.)

^{**************} (Плутарх и Валерий Максим приводят разные причины изгнания из Спарты Архилоха (конец VIII-начало VII в. до н. э.; сохранились только фрагменты его сочинений).)

^{***************} (Баллады и рондели - виды песен.)

^{****************} (Андромаха, 590 и след.)

^{*****************} (Имеется в виду кодекс Децемвиров. См.: Моммзен Т. История Рима, кн. II, гл. 2.)

^{******************} (Пять римских инженеров ("мостостроителей" - они занимались возведением моста через Тибр), постигших "тайну мер и чисел", ведавших календарем и расписанием священных и государственных событий, возглавляли римскую науку. См.: Моммзен, кн. I, гл. 12.)

^{*******************} (Авгуры толковали волю богов, наблюдая полет птиц; фламины - жрецы культа некоторых богов, напр.. Юпитера, Марса, Помоны, а позднее обожествленных императоров.)

^{********************} (В 155 г. до н. э. Целью посольства было добиться отмены штрафа в 500 талантов, который должны были уплатить афиняне за разрушение Оропа.)

^{*********************} (Карнеад (ок. 213-129 до н. э.) - основатель Новой Академии в Афинах.)

^{**********************} (Критолай возглавлял школу Перипатетиков после Аристона.)

^{***********************} (Диоген из Вавилонии - глава Стоической школы после Зенона.)

^{************************} (Марк Порций Катон был цензором в 184 г. до н. э.)

^{*************************} (Сципион Младший, разрушитель Карфагена, друг Полибия, Теренция, Луцилия.)

^{**************************} (В Сабинах, в имении отца. Катон провел детство и позднее часто приезжал туда отдыхать, ведя подчеркнуто скромную жизнь, весьма отличную от роскошных обычаев современного ему Рима.)

^{***************************} (К концу жизни Катон принялся изучать греческую литературу, о чем свидетельствуют Корнелий Непот и Цицерон ("О старости").)

^{****************************} (Невий (ок. 270-ок. 210 до н. э.) и Плавт (ок. 254-184 до н.э.) - первые римские поэты, авторы комедий, сюжеты которых заимствованы у греков.)

^{*****************************} (См.: Тацит. Анналы, I, 72 и Светоний. "Август", 55.)

^{******************************} (Поэма Лукреция "О природе вещей" посвящена претору Гаю Меммию Гемеллу.)

^{*******************************} (В Посланиях к Квинту Фратру (II, 2) Цицерон отзывался о поэме Лукреция неодобрительно.)

^{********************************} (Луцилия (ок. 180-103 до н.э.) обыкновенно называют основа- гелем сатирической школы, к которой принадлежали Гораций, Персий и Ювенал.)

^{*********************************} (Т. е. Горация.)

^{**********************************} (Тит Ливий (59 до н.э.-17 н.э.) - римский исторический писатель.)

^{***********************************} (Речь идет, конечно, о Гае Октавии, который в честь своего великого дяди стал называться Гаем Юлием Цезарем Октавианом; к этому имени Сенат и народ добавили в 27 г. до н.э. титул "Августа". Изъятия в истории Ливия сделало время: книги CIX-CXVI, повествующие о войне Цезаря с Помпеем, известны теперь только в скудных отрывках.)

^{************************************} (Причина наказания 52-летнего Овидия (43 до н.э.-18 н.э.) совершенно необъяснима. Его Ars Amatoria (Любовная наука) была, по-видимому, только предлогом (через 10 лет по его удалении она была вновь издана). Сам он загадочно и часто упоминает о своей "вине невольной" в "Tristia" и "Ех Ponto".)

^{*************************************} (Это не совсем верно. Когда Овидия удалили, его Ars Amatoria была изъята из публичных библиотек по приказу императора.)

Проходит время, и императоры обращаются в христианскую веру^*, но я не нахожу, что их отношение к этому предмету стало строже в сравнении с прежним обычаем. Сочинения тех, кого они считали великими еретиками, рассматривались, опровергались и предавались проклятию на Вселенских соборах, и только после этого они могли быть запрещены или сожжены императорской властью. Книги же языческих писателей, - если только они не были явно обращены против христианства, как, например, труды Порфирия^** и Прокла^***, - не встречали заметного противодействия приблизительно до 400 года, когда на Карфагенском соборе^**** даже епископам запрещено было читать книги неверных, хотя еретические читать позволялось, между тем как прежде, напротив, с недоверием относились скорее к произведениям еретиков, чем к языческим. Все же до 800 года все первоначальные Соборы и епископы обыкновенно ограничивались тем, что просто объявляли книги, чтение которых возбранялось, оставляя на совести каждого следовать или не следовать этому совету, о чем свидетельствует и отец Паоло, знаменитый обличитель Тридентского собора^*****. Впоследствии Римские папы, присвоив себе неограниченную политическую власть, распространили свою опеку и на зрение человека, как прежде - на его суждения, предавая огню и запрещая читать все, что казалось им вредным; правда, поначалу их цензура была весьма умеренна, и лишь немногие книги разделили эту участь, но потом Мартин V^****** своею буллою не только воспретил чтение еретических книг, но и впервые стал наказывать за ослушание отлучением от церкви^*******, ибо около этого времени угрожающе усилились Виклиф и Гус^********, вынудив Ватикан принять более жесткие ограничительные меры. Этой политики держался и Лев X^********* и его преемники, до тех пор, пока Тридентский собор и испанская инквизиция, соединив усилия, не дополнили и не усовершенствовали все эти Каталоги и очистительные Индексы^**********, которые потрошили старых добрых писателей усерднее, чем анатомы, вскрывающие мертвецов. Причем они не ограничивались одними еретиками: все, что им было не по вкусу, либо подвергалось безусловному запрету^***********, либо втаскивалось на очистительный костер очередного Индекса. Для того чтобы еще усилить свое попечение, они, наконец, решили постановить, что ни одна книга, брошюра или листок не могут быть отпечатаны (как будто ап. Петр завещал им не только ключи от рая, но и от типографий), пока не будут рассмотрены и одобрены двумя- тремя ненасытными братцами. Вот пример:

Да благоволит Советник Чини рассмотреть, нет ли препятствий к преданию сего манускрипта печати. Винсент Рабатта, Наместник Флорентийский.

Сей манускрипт просмотрел и ничего противного католической вере и благонравию не нашел, что и удостоверяет своею подписью и проч.,

Николо Чини, Советник Флорентийский.

В уважение предыдущего заключения печатать сие сочинение Даванцати^************ дозволяется.

Винсент Рабатта, и проч.

Печатать дозволяется, июля 15-го дня.

Брат Момпен д'Амелия,

Св. Коллегии во Флоренции Советник.

^* (Начиная с Константина (306-337).)

^** (Порфирий (232-302), ученик Оригена, Аполлония, Лонгина и Плотина. Его сочинение против христианской веры было уничтожено повелением императора Константина так добросовестно, что до нас не дошло ни одного списка.)

^*** (Прокл Диадох (412-485), последователь учения Платона.)

^**** (Четвертый (карфагенский) Собор был созван в 398 г.)

^***** (Монашеское имя Пьетро Сарпи (1552-1623), который отстаивал независимость гражданского правления Венеции от юрисдикции папы. Позднее, в монастыре, написал книгу о Тридентском Соборе (созван в 1545 г., распущен в 1563 г.), где, между прочим, говорится о цензурных запретах; Мильтон, вероятно, пользовался этой книгой для своей работы.)

^****** (Мартин V (Отто Колонна) - папа (1417-1431).)

^******* (У Мильтона сказано буквально "отлучил чтение еретических книг".)

^******** (Виклиф (ок. 1324-1384) и Гус (ок. 1376-1415) - известные реформаторы церкви.)

^********* (Лев X (Джованни де Медичи) - папа (1513-1521).)

^********** ("Index Expurgatorius", впервые составленный итальянскими инквизиторами, был одобрен Тридентским Собором в 1559 г. Помимо него существовал "Index Librorum Prohibitorum" (Список запрещенных книг).)

^*********** ("Index Expurgatorius", впервые составленный итальянскими инквизиторами, был одобрен Тридентским Собором в 1559 г. Помимо него существовал "Index Librorum Prohibitorum" (Список запрещенных книг).)

^************ (Бернардо Даванцати Бостичи (1529-1606), флорентийский писатель, автор книги об англиканской церкви. Мильтон как раз около этого времени останавливался во Флоренции и, вероятно, обратил внимание на флорентийское издание. На последней странице, после перечня опечаток, напечатана приводимая Мильтоном забавная перекличка цензоров, с участием, кроме перечисленных, еще одного - "Alessandro Vettori Senatore Auditor di S.A.S.". )

Очевидно, они воображали, что если призрак и вырвался некогда из бездонного ада, то этим четырехкратным заклятием они загонят его назад. Боюсь, что следующим их изобретением будет учреждение такого правила, которое, говорят, хотел, но так и не собрался ввести Клавдий^*. Не угодно ли взглянуть еще на один образчик этого милого римского обычая:

^* (См.: Светоний. "Божественный Клавдий": "Quo veniam daret flatum crepitumque ventris in convivo emittendi" (32). Речь идет о "дозволении испускать на пиру чревные ветры и звуки".)

Imprimatur (печатать дозволяется), если на то будет изволение. Преподобного Правителя Святого Дворца.

Белькастро, Второй Настоятель.

Брат Николо Родольфи, Святого Дворца Правитель.

Порой можно встретить до пяти таких imprimatur'oв, ведущих меж собой оживленные переговоры на базарной площади титульного листа (обмениваясь комплиментами и без устали отвешивая друг другу плешивые поклоны^*) о том, как следует поступить с Автором (который в это время в тревоге стоит у подножия своего творения): предать его печати или забвению? И вот эти-то почтительнейшие перекликанья, эти поочередно подхватывающие друг друга сладкие голоса, что завораживали, бывало, наших прелатов и их капелланов гулким своим отзвуком, до того теперь околдовали нас, что мы беспечно переняли даже эти барские imprimatur'ы, - одно из Ламбетского подворья^**, другое - от западного крыла Собора Св. Павла^***; и так рабски подражаем мы Риму, что самое это повелительное слово печатаем на латыни, как будто просвещенное, высокоученое перо, начертавшее его, не может писать иначе как по-латински. Быть может, они полагают, что всякий иной язык слишком груб и недостоин выразить возвышенную идею этого imprimatur; но скорее всего, как мне хочется верить, дело в том, что в нашем английском языке, языке людей славных и отличных своим стремлением к свободе, нелегко отыскивать такие подлые литеры, из которых можно было бы сложить столь самовластное, надменное английское слово. Итак, теперь мы открыли происхожденье книжной цензуры и увидели ее изобретателей, причем в непрерывной последовательности, как и во всяком родословии. Мы не нашли подтверждений ее существования в каком-либо древнем государстве, или политии, или церкви, как не обнаружили на этот счет никакого упоминания у наших предков, ни в старое, ни в новое время; нам неизвестен подобный обычай и ни в одном современном реформированном обществе или церкви Европы: он обязан рожденьем самому антихристианскому из всех Соборов и наиболее тиранической инквизиции. До тех пор книги появлялись на свет совершенно свободно, как и все живое; произведение ума встречало не больше препятствий к рождению, чем произведение чрева; ревнивая Юнона не сидела, скрестив ноги, при интеллектуальных родах человека^****; но если рождался урод, его, конечно, можно было сжечь или утопить в море. Но никогда прежде не бывало, чтобы с книгой поступали хуже, чем с грешною душою, подвергая ее суду до ее появления в мире, еще во тьме предавая ее в руки Радаманта и его товарищей^***** и не позволяя ей переправиться назад, к свету^******. А вот теперь это тайное чудовище^*******, потревоженное и озабоченное первыми признаками Реформации, учредило новые Чистилища и адские бездны, куда оно могло бы заточать и наши книги заодно с множеством уже осужденных им. И вот тот лакомый кусок, за который так охотно схватились и так неприглядно переняли наши инквизиторствующие епископы и меньшие их братья^******** капелланы. Всякий, кому известно благородство ваших поступков и ваше уважение к справедливости, подтвердит, что вам не могут нравиться эти творцы цензурного надзора, и что ваши намерения бесконечно далеки от их низких целей, навязанных вам.

^* (Т. е. показывая тонзуру на темени.)

^** (Ламбетское подворье - резиденция Архиепископа Кентерберийского по крайней мере с XIII в.)

^*** (Возле Собора Св. Павла в Лондоне в те времена был дворец лондонского епископа.)

^**** (См. миф о рождении Геркулеса (Овидий. Метаморфозы, IX, 281-323; Гомер. Илиада, XIX, 119). Сидеть скрестив ноги древние считали знаком деятельного недоброжелательства.)

^***** (Радамант - один из трех судей греческого ада; другие два - Минос и Аякос.)

^****** (Речь идет о переправе через Стикс, реку мертвых.)

^******* (Откровение Св. Иоанна: "и я увидел жену... и на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным" (XVII, 3, 5). Реформированная церковь XVI в. соединяла этот апокалиптический образ с папством.)

^******** (Собственно, меньшими братьями (миноритами) униженно называли себя францисканцы.)

...Я хотел бы, как и предполагал, обсудить вообще проблему чтения каких бы то ни было книг, то есть чего больше, пользы или вреда, оно приносит. Несмотря на примеры Моисея^*, Даниила^** и Павла^***, совершенно искушенных в мудрости египетской, халдейской и греческой, что, разумеется, немыслимо без чтения множества книг (это особенно верно для Павла, который не полагал зазорным включить в Св. Писание сентенции из трех греческих поэтов, причем один из них автор трагедий^****), вопрос этот порой вызывал разногласие среди первых христианских учителей; большинство, однако, склонялось к тому убеждению, что читать и можно, и полезно, и это подтвердилось, когда Юлиан Отступник^*****, изощреннейший враг нашей веры, издал указ, запрещающий христианам изучать литературу язычников^******; ибо, по его словам, они поражают нас нашим же оружием и одолевают нас, употребляя наше искусство и нашу мудрость. И этим коварным приемом ему удалось обмануть христиан, которым теперь угрожало полное невежество, так что оба Аполлинария^******* были вынуждены, как говорится, выудить из Библии все семь Свободных наук^********, сведя их к всевозможным речам, поэмам, диалогам, даже до изобретения новой христианской грамматики. Но, по свидетельству историка Сократа^*********, божественный промысел распорядился лучше Аполлинария с его сыном, уничтожив невежественный закон вместе с тем, кто его придумал^**********. Несомненно, что отчуждение эллинской науки сильно повредило им и незаметно подрывало и ослабляло церковь - больше, чем явные гонения Деция или Диоклетиана^***********. И это, должно быть, сатана сек Св. Иеронима в его великопостном сне за чтение Цицерона, или то был просто бред, вызванный лихорадкой, от которой он тогда страдал^************. Ведь если допустить, что его бичевал ангел, причем не за чрезмерное его туллианство^{*************} и не за порок тщеславия, а за самое чтение, то было бы слишком несправедливо, во-первых, наказывать его за серьезного Цицерона, а не за развязного Плавта, которого, по его признанию, он читал незадолго перед тем; во-вторых, наказывать его одного, одновременно позволяя множеству других древних отцов^{**************} всю жизнь наслаждаться этим изысканным чтением, не подвергаясь наставительной порке. Напротив, Св. Василий^{***************} показывает, как можно с пользою для себя читать "Маргита", шуточную поэму, написанную Гомером (не сохранившуюся)^{****************}; в таком случае чем нехороша для той же цели какая-нибудь итальянская пьеса Моргайте^{*****************}? Но если уж доверяться суду видений, то лучше вспомнить историю, передаваемую Евсевием^{******************}, которая много старше рассказа, сообщенного Иеронимом монаху Евстафию, и к тому же не имеет его горячечного отсвета. Дионисий Александрийский^{*******************}, пользовавшийся около 240 года всеобщим уважением в церкви за благочестие и мудрость, успешно боролся с еретиками, внимательно изучая их писания, пока какой-то пресвитер не поставил в укор его совести того, что он смеет заглядывать в эти непотребные книги. Тогда этот достойный человек, не желавший никого вводить в соблазн, стал размышлять, как ему поступить; и вот озарение, посланное ему от бога, как сам он свидетельствует в своем послании, утвердило его такими словами: читай любые книги, что попадутся тебе в руки, ибо ты можешь верно судить о всяком предмете. Он тем охотнее поверил этому откровению, что, как он пишет, оно отвечало словам Апостола к фессалоникийцам: "Все испытывайте, хорошего держитесь"^{********************}. Он мог бы привести и другое замечательное место из того же автора: "Для чистых все чисто"^{*********************}, и не только еда и питье, но и всякое знание, доброе или худое; знание, и, следовательно, книги, не может осквернить человека, воля и совесть которого не осквернены. Ведь книги, как и кушанья, бывают хорошие и дурные, и, однако, господь в достоверном видении безоговорочно сказал: "Встань, Петр, заколи и ешь"^{**********************}, предоставив выбор благоусмотрению каждого человека. Испорченному желудку здоровая пища вредит почти так же, как и дурная; а порочный ум самые лучшие книги может употребить во зло. Из негодных припасов, как ни старайся, не приготовишь хорошего кушанья, тогда как дурные книги доставляют благоразумному и рассудительному читателю возможность многое узнавать, отвергать, предупреждать и уяснять. Укажу на лучшее из возможных подтверждений этому - на одного из тех, кто находится теперь между вами в парламенте, признанного главу ученых мужей этой страны, господина Селдена^{***********************}, коего труд о естественных и общественных законах доказывает - не только при помощи подобранных авторитетных свидетельств, но и благодаря почти математической убедительности рассуждений и тщательно обдуманной аргументации, - как полезно знать разнообразные мнения, даже и ложные, рассматривая их и сопоставляя друг с другом, потому что таким образом можно приблизиться к истине. Поэтому я полагаю, что когда господь позволил желудку человека употреблять всякую пищу, предписав ему, однако, умеренность, то он, как это бывало и прежде, предоставил нам свободно выбирать себе и пищу для ума, чтобы любой взрослый человек мог совершенствовать свои способности. Сколь достохвальна воздержанность, какое важное значение имеет она в продолжение всей человеческой жизни! - и все же господь оставил каждому совершеннолетнему человеку полную свободу по своему усмотрению пользоваться этой добродетелью, не ограничив его особым Законом или Указанием. Поэтому когда он сам питал евреев с небес, то одного гомора манны - ежедневной порции каждого - было слишком довольно, чтобы насытить троих самых прожорливых из них^{************************}. Вообще в том, что скорее входит в человека, нежели исходит от него, и, следовательно, не осквернено, бог не удерживает его в вечном младенчестве наставлений, но оделяет его разумом, способным делать свободный выбор. Проповедникам нечего было бы делать, если бы закон принуждал к тому, чего достигали увещанием. Соломон замечает, что много читать утомительно для тела^{*************************}, но ни он, ни другой какой боговдохновенный писатель не говорят, что какое бы то ни было чтение противозаконно: а ведь если бы господь почел за благо ограничить нас в этом, то он, конечно, скорее предостерег бы нас от беззакония, чем от утомления. Что же касается до сожжения эфесских книг новообращенными Ап. Павлом^{**************************}, то оно объясняется тем, что, по замечанию Сирина^{***************************}, книги эти были чародейные. То был поступок частный, добровольный, и он допускает нас следовать ему тоже добровольно; раскаявшиеся люди сожгли свои собственные книги; правительство тут не при чем; к тому же они употребляли эти книги для худых целей, тогда как другие могли бы прочитать их не без пользы для себя. Добро и зло в этом мире, как мы знаем, произрастают вперемежку, и сознание добра настолько связано и сопряжено с пониманием зла, так трудно порой отделить одно от другого из-за коварного их сходства, что даже задача Психеи, которая должна была бесконечно разбирать и сортировать насыпанные кучей разные семена, кажется более легкой^{****************************}. Знание добра и зла, двух сросшихся близнецов, пришло в мир от одного надкушенного яблока^{*****************************}. И, может быть, Адам обречен был познать добро и зло, или, что то же, познать добро через посредство зла. А если так, то каким образом может человек, не ведающий зла, сознательно предпочесть ему добро, избегать его?..

^* ("И научен был Моисей всей мудрости Египетской и был силен в словах и делах". (Деяния Св. Апостолов, VII, 22).)

^** ("И даровал бог четырем сим отрокам Даниилу, Анании, Мисаилу и Азарии знание и разумение всякой книги и мудрости, а Даниилу еще даровал разуметь и всякие видения и сны" (Книга Пророка Даниила, I, 17).)

^*** (Апостол Павел в молодости был "тщательно наставлен" фарисеем Гамалиилом, "законоучителем, уважаемым всем народом" (Деяния Св. Апостолов, XXII. 3; V. 34).)

^**** (Здесь Мильтон имеет в виду полстроки из стихотворения поэта Арата (III в. до н. э.): "мы Его и род" (повторенные стоиком Клеанфом в его гимне Всевышнему), которые приводятся в Деяниях Св. Апостолов (XVII. 28); обиходный гекзаметр "Лживость отличие Критян, скотский нрав, ненасытное чрево", автором которого молва называла критского пророка VI в. до н. э. Эпименида, цитируемый в Послании к Титу (I. 12, по-русски в прозаическом переводе); и, наконец, стих "Погибель нравам добрым от худых бесед" в Первом Послании к Коринфянам (XV. 33), который Мильтон (см. его "Самсон Герой") вслед за христианским историком Сократом "История Церкви", III. 16) приписывал Еврипиду, тогда как Иероним и Гроций - Менандру, а Климент Александрийский вообще не называет имени ("поэт говорит - "Детоводитель"", II, 6. § 50).)

^***** (Юлиан "Отступник" - император (361-363). поклонник старой языческой культуры.)

^****** ( Этим указом прямо запрещалось преподавать и косвенно - изучать языческие искусства грамматики и риторики. См. "Историю заката и падения Римской империи" Гиббона, т. III.)

^******* (Аполлинарий Александрийский и его сын. александрийский епископ, которые за короткое время сочинили христианские подражания Гомеру (священная история в 24 песнях), Пиндару, Еврипиду. Менандру. )

^******** (Очевидно, грамматика, дидактика (т.е. философский диалог!, риторика ("trivium"), и музыка, арифметика, география, астрология ("quadrivium").)

^********* ("История Церкви", III, 16. Этот Сократ жил в V в. (ок. 380-после 439) и продолжил аналогичный труд Евсевия до 440 г.)

^********** (После смерти Юлиана в 363 г. его указы были скоро отменены, а влияние преодолено.)

^*********** (Деций - император (249-251); Диоклетиан - император (284- 305).)

^************ (Этот рассказ приводит Св. Иероним (ок. 345-420) в Послании к Евстафию, написанном в 384 г. Его упоминает и Сарпи в своем "Тридентском Соборе", книге, которую Мильтон хорошо знал (см. прим. 52).)

^{*************} (Т. е. увлечение Цицероном (Туллием).)

^{**************} (Напр. Бл. Августин.)

^{***************} (Св. Василий Великий (ок. 330-379)-епископ Кесарии Каппа- докийской (370-379), один из главных учителей христианской церкви.)

^{****************} (Древние считали автором "Маргита" (упоминаемого Аристотелем в его "Поэтике", гл. IV и "Этике", VI. 7) Гомера; от этой комедии дошло два стиха.)

^{*****************} ("Моргайте Маджиоре" - поэма Луиджи Пульчи, изданная в Венеции в 1488 г.; считается предшественницей "Неистового Роланда" Ариосто.)

^{******************} (Евсевий (263-339), епископ Кесарии (избран ок. 315 г.), христианский писатель, автор "Истории Церкви".)

^{*******************} (Дионисий, епископ Александрии (247-265).)

^{********************} (Первое Послание Апостола Павла к фессалоникийцам. V. 21.)

^{*********************} (Послание к Титу, I. 15.)

^{**********************} (Деяния Св. Апостолов, X, 9-16.)

^{***********************} (Джон Селден - (1584-1654), ученый и юрист, многократный член английского парламента с 1623 г., поддерживающий парламентскую партию. Его трактат "De Jure Naturali et Gentium juxta Disciplinam Ebraeorum" был напечатан в 1640 г.)

^{************************} (Исход, XVI. Мера "гомор", употребляемая только в этой библейской книге, равна четырем или двум литрам (по разным источникам).)

^{*************************} (Книга Екклесиаста, или Проповедника, XII. 12.)

^{**************************} ("А из занимавшихся чародейством довольно многие, собрав книги свои, сожгли перед всеми, и сложили цены их, и оказалось их на пятьдесят тысяч драхм" (Деяния Св. Апостолов. XIX, 19).)

^{***************************} (По-видимому, знаменитый сирийский церковный писатель Ефрем (ок. 306-373).)

^{****************************} (См. роман Купидона и Психеи в "Золотом осле" Апулея, кн. IV-VI.)

^{*****************************} (Бытие, III, 5 и 22.)

... Итак, видя, что те многочисленные книги, которые якобы оскверняют и жизнь, и веру, нельзя запретить без ущерба цивилизации и свободного мнения; что всякого рода книги чаще и прежде всего попадают в руки людей ученых, которые могут передать остальным все, что в них есть еретического и порочного; понимая и то, что дурные навыки легко распространяются и без книг тысячью других способов, которые невозможно устранить, да и ложные учения могут проповедоваться помимо книг, ибо их сторонники могут обходиться и без печатных сочинений и таким образом пренебрегать запрещениями, - сознавая все это, я отказываюсь видеть в этой хитроумной затее с цензурою что-нибудь еще кроме повторения старых, тщетных и бессмысленных предприятий. И, право, трудно тут удержаться от забавного сравнения с тем господином, который запер ворота своего сада, надеясь таким способом переловить в нем всех ворон. Затем, если пороки и заблуждения, содержащиеся в книгах, впитывают и распространяют, главным образом, люди образованные, то как можно довериться самим цензорам, если только не признать за ними (или если они сами не присвоят) преимущества непогрешимости и непорочности, коими кроме них никто в нашей стране не обладает? И потом, если справедливо, что умный человек, подобно хорошему старателю, умеет добыть золото из самой пустой книги, тогда как дурака не исправит ни самое лучшее чтение, ни совершенное отсутствие оного, - то для чего же нам лишать умного возможности обнаружить свой ум, в то же время заботясь о глупце, которого эта мера никак не избавит от глупости? И если всегда неукоснительно хлопотать о том, чтобы он удалялся от непригодного для себя чтения, то, по свидетельству не одного только Аристотеля, но также и Соломона и нашего спасителя^*, - не следует удостоивать его и добрых наставлений, и, значит, надо неохотно допускать его и до хороших книг, имея в виду, что мудрый и из ничтожной книги извлечет больше полезного, чем дурак из Священного Писания. Далее, принято считать, что не должно без нужды подвергать себя соблазну и, кроме того, тратить попусту время. На оба этих соображения можно возразить одним, основанным на вышесказанном, а именно, что чтение таких книг не может быть причиной соблазна и праздномыслия для большинства людей, но что книги эти подобны травам и зельям, из которых, смешивая их, составляют необходимые для человека целебные, сильнодействующие снадобья. Прочих же, - например, детей или не вышедших из ребячества взрослых - не умеющих определять и приготовлять этих исходных материалов, нужно, конечно, учить осторожности в обращении с такими веществами, но даже святая инквизиция не может выдумать такой цензуры, которая добилась бы этого силой. Тут я перехожу к следующей своей предпосылке, а именно, что этот закон о цензуре не служит цели, которой он назначен; мне кажется, однако, что это уже и так ясно и почти не нуждается в новых доказательствах. Таково свойство прямой Истины: если ее не приневоливать и не притеснять, то она обнаруживает себя еще до того, как ею овладеет нерасторопная логика рассуждений. Я начал с того, что поставил себе задачу показать, как ни одно общество, ни одно цивилизованное государство, если оно вообще признавало за литературой какие-нибудь достоинства, никогда не применяло подобной цензуры, и можно теперь сказать, что этот образчик глубокомысленной предосторожности есть новейшее изобретение. Возвращаясь к древним, замечу, что в простодушном учреждении цензуры вообще нет ничего особенно замысловатого, ничего такого, что было бы им невдомек, и поэтому и в древности не раз объявлялись люди, предлагавшие подобную затею; но их не слушали, и судя по тем свидетельствам, которые нам доступны, цензура не вводилась не оттого, что до нее не могли додуматься, но оттого, что ее не одобряли. Платон, пользовавшийся всеобщим уважением (впрочем, менее всего за свою "Республику"^**), в книге Законов^***, до сих пор не принятых ни в одном государстве, дал волю воображению, сочинив за своих горних правителей множество указов, самую память о которых, как полагают его почитатели, следовало утопить в дружеских чашах ночных академических бдений. Из этих законов можно заключить, что он не признавал никаких наук, кроме дозволенных незыблемыми декретами, и что эти науки должны служить по преимуществу практическим нуждам, почему для их изучения понадобилось бы куда меньше книг, чем он сам написал. Кроме того, подразумевалось, что ни один Поэт не может даже читать своего произведения частному лицу до тех пор, пока Судьи и Законоблюстители не рассмотрят и не одобрят его. Но совершенно же очевидно, что Платон предназначал этот Закон исключительно для своей воображаемой Республики, и ни для какой другой. Иначе отчего он сам не следовал этим законам, но нарушал их, отчего не был он изгнан правительством за свои слишком вольные эпиграммы и диалоги и за постоянное чтение Софрона Мима^**** и Аристофана, пользовавшихся самой дурной славой, а также за совет читать второго из них (хотя тот жестоко смеялся над лучшими его друзьями^*****) тирану Дионисию, который не был расположен тратить время на подобный вздор. Разумеется, он понимал, что такая цензура поэзии возможна и оправдана только в сочетании с множеством других установлений, принятых в его фантастическом, невозможном в этом мире, государстве, и поэтому ни он сам, ни какое-либо правительство или общество никогда не употребляли подобного образа действий, который вне этих дополнительных предписаний был бы вовсе бессмыслен и бесполезен. Ибо если применять такие строгие меры в этом одном вопросе, оставляя без соответствующего попечения все прочие источники соблазна, то такие односторонние усилия будут, конечно, напрасны, и в старину это хорошо понимали. Это ведь все равно, что укрыться от заразы, заперев одни только двери, в то время как все другие отворены настежь и не могут быть закрыты. Если мы хотим навести порядок в книгопечатании и тем исправить нравы, то нужно также пересмотреть все развлечения и забавы, все, что служит к увеселению человека. Тогда нельзя будет слушать музыку или петь песни, кроме торжественных и дорических^******. Тогда давайте введем цензуру танцев, чтобы наша молодежь не усвоила себе жестов, повадок и осанки, которые признаны будут неприличными - ведь именно это предлагает Платон. Понадобятся услуги не менее чем двух десятков цензоров для того, чтобы проверить все лютни, скрипки и гитары в каждом доме: не должно позволять им по обыкновению лепетать что придется, но следует ясно определить, что им можно петь, чего нельзя. А как быть со всеми этими ариями и мадригалами, напеваемыми вполголоса, наедине? Придется подумать и об окнах и балконах: ведь это же опасные книги с сомнительными фронтисписами, выставленные для продажи, - что тут делать? достанет ли в этом случае двадцати цензоров? Надо будет наведаться и в селения и исследовать, что проповедуют волынки и ребеки^*******, даже до куплетов какого-нибудь захолустного скрипача, которые заменяют сельскому жителю чтение "Аркадии" и Монтемайора^********. А что делать с еще одной национальной болезнью, благодаря которой нас знают в Европе за пьяниц и обжор? кто введет в границы нашу повседневную алчность? кто помешает толпам людей посещать заведения, где хранится и продается пьянство? Наше платье тоже подлежит цензуре каких-нибудь портных, которые придадут ему более пристойный вид. Кто возьмется пересматривать принятый у нас обычай свободного и равноправного общения молодых людей и девиц? кто укажет им, о чем им говорить меж собой, кто положит предел, которого им нельзя преступать? кто, наконец, запретит и разгонит все праздные собрания, все дурные общества? Все это неизбежно и неустранимо, хотя государство своею попечительной и мудрою властью должно сколько возможно ослаблять вредное и заразительное воздействие этих пороков. Мы не поможем себе, если отвернемся от действительного мира, и отправимся на поиски общества вроде Атлантиды^********* или Эутопии^**********, которого никогда не будет; но надо уметь разумно обходиться в том мире зла, в котором неизбывно поместил нас господь. И тут нам нужна не Платонова книжная цензура, которая необходимо влечет за собою столько других видов запрещений, что, следуя им всем, мы сделаемся посмешищем и выбьемся из сил и все-таки ничего не достигнем, - а скорее те неписанные, или, во всяком случае, не стесненные формулою законы добронравного просвещения, религиозного и гражданского воспитания, которые Платон называет соединительными суставами государства, столпами и опорами всякого писанного устава; вот чем надлежит руководствоваться там, где любая цензура бессильна. Вседозволенность и безнаказанность, конечно же, разъедают общество; но оно должно обладать важной способностью определять, когда нужно вмешаться сдерживающему и взыскующему закону, а когда может помочь одно увещание. Если бы человек в зрелых летах каждый свой добрый или дурной поступок совершал только по дозволению, правилу и принуждению или вопреки им, то чего стоили бы все добродетели, какая тогда была бы заслуга в скромности, честности, воздержании? Иные сетуют на то, что божественный промысел допустил Адама пасть. Пустословы! Наделив его разумом, господь дал ему свободу выбора, ибо разум есть не что иное как способность выбирать: иначе он был бы просто ходячая кукла, вроде тех, что показывают в балаганах. И мы не высокого мнения о такой покорности, любви или жертве, которая вынуждена силою; ведь бог даровал ему свободу, поместил соблазн вблизи его, чуть ли не под самым его носом, - вот в чем заслуга, и право на награду, и похвала стойкости. Разве не затем господь поселил в нас страсти и окружил наслаждениями, чтобы они, укрощенные разумом, воспитывали наши достоинства? Тот, кто надеется уничтожить грех, уничтожив повод для него, не слишком искушен в человеческой природе; ведь, не говоря уже о том, что огромная гора греха растет по мере того, как мы пытаемся срыть ее, надо признать, что если и возможно ненадолго и отчасти удалить от греха некоторых людей, то это все равно немыслимо в отношении такого всеобщего достояния, как книги; но даже если бы это было исполнимо, то и тогда греха не убавилось бы нисколько. Отнимите у скупого все его сокровища - один алмаз однако же у него останется: вы не можете лишить его скупости. Уничтожьте все предметы вожделения, подвергните всех молодых людей самому суровому содержанию, заприте их в монастырях - но они не сделаются там целомудреннее, если уже утратили чистоту. Вот сколько тут нужно осмотрительности и мудрости. Но положим, что таким способом нам все же удалось бы истребить грех - но ведь тем самым мы изгнали бы и добродетель, потому что у них общее основание: устраняя его, вы этим уничтожаете обоих. Здесь тоже обнаруживается высокое провидение господа, который, требуя кротости, справедливости, воздержания, окружил нас великим множеством соблазнов и дал нам разум, способный блуждать не зная границ и покоя. Для чего же нам являть столь чопорную противоположность божественным и естественным предначертаниям, сокращая и ограничивая щедро предоставляемые книгами возможности испытывать свою добродетель и утверждаться в истине? Разумней было бы помнить, насколько бесполезен закон, пытающийся предупредить то, что неочевидно, но одинаково служит добру и злу. По моему же суждению, самый ничтожный добрый поступок многократно дороже вынужденного воздержания от дурного. Ибо для господа свободное возрастание и совершенствование одного благочестивого человека значит куда больше подневольного смирения десятка порочных. И хотя все, что мы слышим и видим - сидя, прогуливаясь, странствуя, беседуя - может быть справедливо названо нашей книгой и оказывает на нас то же действие, тем не менее запрещению подвергается только печать; очевидно, что такое положение несовершенно и отнюдь не ведет к предусмотренной цели. Разве мы не читаем не реже одного раза в неделю бесконечную придворную клевету на парламент и общество^***********, отпечатанную (о чем свидетельствуют сырые еще листы) и распространяемую между нами невзирая ни на какую цензуру? А ведь тут следовало бы прежде всего употребить этот закон, ради его же репутации. Вы скажете, что он дурно исполняется. Но ведь если он так вял и близорук теперь в таком явном случае, то что же будет дальше с другими изданиями? Но если бы даже закон этот не был так бесполезен и бессмыслен, - подумайте, Лорды и Депутаты Парламента, что вам предстоит: вам придется запретить и изъять все возмутительные и не прошедшие цензуру книги, которые уже напечатаны и разошлись, после чего вам надо будет внести их в особые списки, чтобы всякий мог узнать, какая книга запрещена, а какая нет, и распорядиться, чтобы всякая иностранная книга оставалась под арестом до тех пор, пока ее не прочтет цензор. Это учреждение потребует усердного труда многих и притом достаточно образованных служащих. Кроме того, бывают книги отчасти полезные и прекрасные, отчасти же греховные и пагубные; и понадобится столько же чиновников, которые будут производить изъятия и подчистки, чтобы нашему просвещенному государству не понести какого урона^************. А когда в их руках сосредоточится много книг, надо будет составить перечень издателей, чаще других замеченных в злоупотреблениях, и запретить им ввозить свою неблагонадежную литературу. Словом, для того, чтобы этот ваш закон был в точности исполняем, а не бездействовал, вам неминуемо пришлось бы исправить его по образцам Тридента и Севильи^{*************}, что, я уверен, противно вашему желанию. Но если бы вы, избави бог, все же пошли на это, то и тогда этот закон оказался бы бесполезен и неприменим для той цели, которой вы его назначили. Если имеется в виду недопущение сект и расколов, то кто же настолько несведущ и неискушен в истории, что не знает о множестве толков, не признававших книги из предосторожности и тем не менее веками сохранявших свое учение в неприкосновенности благодаря одному устному преданию. Известно, что и христианство, некогда тоже бывшее одною из сект, распространилось по всей Азии еще до того, как были записаны первые Евангелия или Послания^{**************}. Если же вы желаете исправления нравов, то посмотрите на Италию и Испанию и решите, сделались ли эти государства хотя на йоту лучше, справедливее, мудрее, достойней с тех пор, как инквизиция подвергла там книги самому суровому обращению.

^* (Аристотель, Этика, I, 3; книга Притчей Соломоновых, XVII. 7, XXVI. 5; Евангелие от Матфея, VII. 6.)

^** ("Республика" и "О законах" - сочинения Платона.)

^*** ("Республика" и "О законах" - сочинения Платона.)

^**** (Софрон Мим - греческий писатель, живший в Сицилии ок. 460-420 до н. э. Сохранились фрагменты его сочинений.)

^***** (Например, над Сократом в "Облаках", Никием во "Всадниках" и др.)

^****** (Дорической считалась музыка военная, в отличие от нежной лидийской и резкой фригийской. См.: Аристотель. Политика. VIII. 5. 22; Аристофан. Всадники, 989, Платон. Республика, 399А.)

^******* (Смычковый инструмент о четырех струнах.)

^******** ("Аркадия" - роман Филиппа Сиднея (1554-1586), был издан посмертно в 1590 г.; Монтемайор (ок. 1520-1561), португалец по рождению, автор популярной в Европе пасторали "Диана".)

^********* (См. "Новую Атлантиду" Ф. Бэкона, который взял это название из "Тимея" Платона.)

^********** (Эутопия - неправильная транслитерация названия знаменитой книги Томаса Мора, напечатанной по латыни в 1516 г. Греческое слово "Утопия" значит "место, которого нет" (или, как переводил Ломоносов, "Нёстея").

^*********** (Мильтон имеет в виду "Меркуриус Авликус", ядовитую роялистскую газету, выходившую еженедельно с начала 1642 до конца 1645 г. (потом реже).))

^************ (Пародия на кризисный декрет Римского сената: "darent operam Consules ne quid Respublica detrimenti caperat".)

^{*************} (Речь идет об испанской инквизиции, учрежденной в Севилье в 1481 г.)

^{**************} (Имеется в виду Малая Азия. Самое раннее из Евангелий, от Матфея, составлено, вероятно, около 42 г. Древнейшие Послания (по-видимому, Ап. Павла к фессалоникийцам) написаны в 51-52 гг. Эти тексты служили к наставлению и укреплению в вере уже существовавших христианских церквей.)

... Истину и здравый смысл нельзя присвоить и торговать ими, снабдив ярлыками, обеспечив гарантиями и установив правила их продажи. Не нужно всякую земную науку пытаться обратить в государственный товар, клеймить и браковать ее, как сукна или тюки шерсти. Разве не унизительно, что мы, как евреи при филистимлянах^*, не можем сами точить свои топоры и сошники, но должны отовсюду приносить их в два десятка назначенных для сего кузниц? Даже если кто-нибудь напишет и опубликует нечто ложное или оскорбительное для честного имени, злоупотребляя и пренебрегая общим к его достоинствам доверием, и, установив это, такого человека подвергнут цензуре с тем, чтобы он впредь не мог ничего напечатать, не представив прежде своего труда рассмотрению особого чиновника, который должен будет оставить на нем свое письменное ручательство в том, что это сочинение можно читать без всякого вреда, - все-таки такое наказание нельзя не признать постыдным. Нетрудно понять, как низко подвергать этой проверке всю страну, в том числе тех, кто никогда не давал к ней повода. Более того, в то время как должники и преступники разгуливают повсюду без сторожей, безобидные книги не могут и шагу ступить без внушительной охраны на заглавном листе. Да и для публики это оскорбление; ведь ежели мы до того не доверяем ей, что даже английской брошюры не можем ей дать без посредников, то это значит, что мы считаем ее пустой, развратной, бессмысленной и коснеющей в неверии и невежестве, раз ей нельзя предлагать ничего не пережеванного прежде цензором. Мы не усматриваем здесь любви к народу и заботы о его благе, ибо в папистских государствах, где в обращении с чернью прибегают к тем же самым предосторожностям, простой народ жестоко гоним и презираем. Не можем мы назвать сего и мудростью, потому что таким способом затрудняется только один вид возможного злоупотребления, между тем как те самые мерзости, доступ которым этот закон призван преграждать, толпою вваливаются к нам через другие двери - те, что мы не в состоянии запереть.

^* (Первая Книга Царств, XIII, 19-22.)