Пропавший дневник

Когда бумаги Пушкина - через сорок пять минут после смерти поэта - были опечатаны Дубельтом, жандармы пронумеровали листы пушкинского дневника, сорвав стальной замок, которым замкнут был его переплет, и на внутренней стороне переплета помечено было:- "№ 2". Но "такая же тетрадь, за № 1, взятая по смерти Пушкина в III Отделение собственной его императорского величества канцелярии, не была возвращена наследникам Пушкина, до сих пор не разыскана и, может быть, уже не существует,- писал в 1909 году П. О. Морозов, поясняя:- покойный академик Сухомлинов, имевший доступ во все архивы, говорил нам, что он всюду тщетно искал эту рукопись и ничего не мог узнать о ее судьбе".

Так писал не только П. О. Морозов, ученый, которому удалось расшифровать листок с зашифрованными рукой Пушкина стихами десятой, "декабристской" главы "Евгения Онегина". Не сомневались в существовании пропавшего дневника поэта и такие авторитетные исследователи, как Н. О. Лернер и П. Е. Щеголев.Н. К. Козмин допускал, что дневник существует и находится, может быть, за границей. В отличие от них Б. Л. Модзалевский и М. Н. Сперанский, а в наше время Н. В. Измайлов отрицали существование неизвестного пушкинского дневника. М. А. Цявловский, после некоторых колебаний, пришел в конце концов к тому же, отрицательному выводу; но вопрос о судьбе дневника достаточно исследован не был и остается в сущности нерешенным.

Между тем в 1925 году за рубежом, в издававшемся в Праге эмигрантском историко-литературном сборнике "На чужой стороне" появилось неожиданное сообщение: "В 1937 году будет опубликован полностью не изданный еще большой дневник Пушкина (в 1100 страниц),- писал Модест Гофман в статье "Еще о смерти Пушкина".- Несомненно, что он прольет больший свет на историю дуэли и драму жизни Пушкина, подготовившую эту дуэль; сколько мы знаем, однако, этот дневник еще больше реабилитирует честь его жены, чем все те материалы, которые до сих пор были в распоряжении пушкинистов".

Но ни в 1937 году, когда истек столетний срок со дня смерти Пушкина, ни позднее неизвестный дневник поэта опубликован не был. Существует ли он действительно?

В конце прошлого столетия академик Сухомлинов, как сказано, тщетно искал его в секретном архиве III Отделения. Но разыскиваемый дневник мог там и не находиться. И не только потому, что мог быть уничтожен, поскольку Бенкендорф, шеф жандармов, предписал после смерти поэта: "бумаги, могущие повредить памяти Пушкина", доставить для прочтения и, "ежели таковые найдутся" (а к числу их мог быть отнесен и неизвестный дневник поэта), по прочтении предать их огню.

Неизвестный нам дневник Пушкина мог избежать секвестра и не попасть в III Отделение, если он в часы посмертного обыска почему-либо не находился в кабинете поэта. Вспомним, что письма Пушкина к жене (которые еще при жизни его чрезвычайно интересовали царя и поэтому перлюстрировались), хранились у Наталии Николаевны, и она сама отдала их Жуковскому, которому пришлось потом оправдываться перед Бенкендорфом, доказывая, что только эти письма он и вынес в своем цилиндре (из гостиной, пояснял он, а не "из кабинета Пушкина, где стоял гроб его").

Поэт мог хранить неизвестный дневник вне своего кабинета и сознательно. Таким образом уцелел он скорее всего, если не попал в число рукописей, изъятых жандармами,- и оказался на руках у наследников поэта. Чтобы ответить на вопрос о причинах, которые могли побудить их сохранять дневник в тайне, надо вспомнить о судьбе другого, известного нам пушкинского дневника.

Дневник "№2", страницы которого пронумерованы жандармами, возвращен был вдове поэта, а затем честно сделав тогда свое дело, Юлия Николаевна показала мне бережно сохраненную ею расписку:

"Собственноручный дневник поэта Александра Сергеевича Пушкина принят мною от Юлии Николаевны Пушкиной 20 июня/21 июля 1919 года для " Отделения рукописей Румянцевского музея и помещен мною в хранилище рукописей вместе со всеми автографами поэта, пожертвованными музею Александром Александровичем Пушкиным.- Хранитель Григорий Петрович Георгиевский". Несколько лет спустя, в 1923 году, дневник был наконец издан - не по копии, а по подлиннику - Государственным издательством РСФСР.

Юлия Николаевна, которой идет теперь девятый десяток, живет поныне в Москве, а сын ее, Григорий Григорьевич Пушкин, родной правнук поэта, работает в типографии "Правды". В Москве живут правнучки и праправнуки Пушкина. Но сведений о неизвестном нам дневнике поэта у них нет.

Он оказался, по-видимому, за рубежом: по крайней мере первые сведения о нем, опубликованные в 1925 году Модестом Гофманом в пражском журнале, шли от внучки поэта Елены Александровны Пушкиной, уехавшей за границу и вышедшей в Стамбуле замуж за ротмистра Н. Розенмайера.

В 1922-1923 годах Елена Александровна писала советскому торговому представителю в Париже М. И. Скобелеву, предлагая приобрести у нее гербовую печать, принадлежавшую поэту, и некоторые другие пушкинские реликвии. В одном из писем они сообщала: "Что касается до имеющегося неизвестного дневника (1.100 страниц) и других рукописей деда, то я не имею права продавать их, так как согласно воле моего покойного отца, дневник деда не может быть напечатан раньше чем через сто лет после его смерти, то есть раньше 1937 года".

Елена Александровна была дочерью Александра Александровича Пушкина, которому принадлежал известный нам пушкинский дневник ("№2"), и потому сообщение ее о не изданном еще дневнике поэта не могло не привлечь внимания. С письмом ее вскоре ознакомился Модест Гофман, который был направлен в Париж Российской Академией наук в связи с приобретением ею "Онегинского музея", то есть собрания пушкинских рукописей и реликвий, принадлежавших известному коллекционеру Отто-Онегину.

Модест Гофман вступил тогда в переписку с Еленой Александровной Пушкиной-Розенмайер, но лишь тридцатилетие спустя (так и не вернувшись в Россию) рассказал в печати о своей встрече с ней - в статье, напечатанной им незадолго до смерти, в 1955 году, в нью-йоркском "Новом журнале". "У меня есть все основания думать,- утверждал он здесь вновь,- что существует еще громадный неизданный дневник Пушкина", добавляя: "Считаю своим долгом рассказать все, что знаю по этому поводу и что, может быть, поможет найти этот ценнейший документ, если он еще уцелел".

"В марте 1923 года,- сообщал далее Модест Гофман, вспоминая свою встречу с Еленой Александровной Пушкиной-Розенмайер,- я получил от нее письмо, в котором она писала, что через две недели уезжает в Африку и просит поторопиться с приездом в Стамбул - «дабы я могла передать вам, как представителю Пушкинского дома, дневник и другие рукописи моего деда».

Получив от нее такое письмо, Модест Гофман выехал из Парижа в Стамбул. Внучка поэта, как оказалось, жила там с мужем в большой нужде. Она показала Гофману гербовую печать поэта и акварельный портрет Наталии Николаевны Пушкиной, но вслед за тем муж Елены Александровны сказал: «Что касается до неизданного дневника Пушкина, то тут недоразумение: Елена Александровна никогда не собиралась и не собирается никому передавать дневник своего деда». «Я пробовал снова убеждать,- пишет Гофман,- ссылаясь на то, что брать с собой дневник Пушкина в африканское путешествие - вещь слишком рискованная, но получил насмешливый ответ: «Не беспокойтесь, он находится в очень надежном и безопасном месте».

«В тридцатых годах,- продолжает Гофман,- я подружился с братом Елены Александровны, милейшим Николаем Александровичем, и очень хотел получить у него разъяснения, но безуспешно. «Я знаю наверное,- сказал Николай Александрович Пушкин,- что дневника у нее нет; где находится этот дневник, я не знаю, но помню, что в детстве видел его у отца». Николай Александрович Пушкин, здравствовал в Брюсселе до 1964 года. Но трудно решить теперь, видел ли он когда-то у своего отца неизвестный дневник поэта или вспоминал о дневнике №2, хорошо нам известном. Сестра его, Елена Александровна Пушкина-Розенмайер (также скончавшаяся, в Ницце, в 1943 году), предлагая в 1923 году неизвестный дневник поэта, не являлась, по-видимому, его владелицей; если он действительно существует, то Елена Александровна могла скорее выступать посредницей, рассчитывая, что другие, известные ей владельцы дневника, согласятся - через нее - уступить или обнародовать его.

Что, однако, удерживает их поныне от опубликования дневника, и не может ли ответ на этот вопрос помочь нам выяснить, кто эти владельцы?

Мы помним, как ревниво хранил Александр Александрович, старший сын поэта, пушкинский дневник («№2»), охраняя в нем, согласно своим понятиям о долге, тайну, семейную и политическую. Вспомним, как возмущен он был, когда младшая дочь поэта, Наталия Александровна, разрешила И. С. Тургеневу напечатать - с некоторыми пропусками - письма поэта к жене. «Вообразите!- писал тогда Тургенев.- Меня какой-то А. В. письменно предуведомил, что сыновья Пушкина нарочно едут в Париж, чтобы поколотить меня за издание писем их отца! Почему же меня, а не родную сестру, разрешившую печатание!» Мистифицировал ли тогда кто-то Тургенева, но письмо, им полученное, отражало слухи, связанные с негодованием, овладевшим сыновьями Пушкина, и в мае 1880 года подлинники писем поэта к жене вместе с ответными письмами Наталии Николаевны были переданы Александром Александровичем Пушкиным Румянцевскому музею - с условием не предавать их гласности в течение пятидесяти лет.

Однако прежде чем истек этот длительный срок, неопубликованные письма Наталии Николаевны, хранившиеся еще в первые годы после революции в Румянцевском музее, исчезли оттуда. Хранитель рукописей музея в ответ на расспросы говорил, как мне известно, что письма Наталии Николаевны возвращены были им наследникам поэта. Письма ее, по слухам, оказались затем, по-видимому, за границей - может быть, у тех же владельцев, к которым мог перейти и неизвестный нам дневник Пушкина.

В Англии живут поныне потомки младшей дочери поэта, Наталии Александровны. Дочь ее, Софья, вступила в конце прошлого века в морганатический брак с великим князем Михаилом Михайловичем; таким образом, внучка Пушкина вышла замуж за внука Николая I, и ей дан был английский титул - графиня Торби. Брак этот вызвал гнев Александра III, великому князю был запрещен въезд в Россию, и внучка Пушкина осталась в Англии навсегда. Между тем ей принадлежали оставшиеся от матери подлинники французских писем Пушкина к невесте. Писем этих она никому не показывала (хотя текст их известен был в русском переводе, напечатанном в 1878 году И. С. Тургеневым по поручению ее матери). И лишь после ее смерти Сергей Лифарь получил возможность издать эти письма поэта по подлинникам в Париже в 1935 году.

Живущие в Англии потомки поэта принадлежат к высокому кругу английской аристократии. Одна из правнучек Пушкина, недавно скончавшаяся, Надежда Михайловна, с тех пор как племянник ее по мужу, принц Филипп Греческий, стал супругом английской королевы Елизаветы II, была в близком родстве с королевой. Другая правнучка поэта - Анастасия Михайловна (в замужестве - леди Вернхер) " здравствует в Англии поныне.

Уехавшая из Москвы в Стамбул внучка поэта Елена Александровна Пушкина-Розенмайер, предлагая в 1923 году неизвестный дневник поэта, могла знать, где он находится; этим, вероятно, объяснялся ответ ее мужа Модесту Гофману, приехавшему в Стамбул за дневником: "Не беспокойтесь, он находится в очень надежном и безопасном месте". Не имел ли этот ответ в виду английских потомков

Продавать дневник, если он существует и находится в их владении, у английских потомков Пушкина нет действительно никакой необходимости. А взгляды и представления, им свойственные, могли побудить их беречь тайну дневника, как стремились утаить записки Байрона его наследники. Все это может, мне кажется, объяснить, почему пушкинский дневник остается неизданным.

Дневник, нам известный (тетрадь "№ 2"), охватывает время с осени 1833 по февраль 1835 года и потому дневник № 1 должен относиться, казалось бы, к предшествующим годам. Но сообщение Модеста Гофмана, утверждавшего, что неизвестный дневник Пушкина "еще больше реабилитирует честь его жены" и "прольет больший свет на историю дуэли", заставляет задуматься, не охватывает ли неизвестный дневник поэта и последние годы его жизни - 1835-1837; предполагаемый же объем дневника может навести на мысль о том, что дневник поэта охватывал весь период тридцатых годов.

Дело в том, что известный нам пушкинский дневник ("№2"), как отметил в свое время Д. Якубович, является, по-видимому, беловым. И может статься, что известный нам дневник № 2 представляет собой лишь переписанную поэтом набело часть его черновых ежедневных записок (то есть обширного и до сих пор не известного нам дневника 1830-х годов).

Все это, разумеется, не более чем предположения - предположения о самой возможности существования неизвестного пушкинского дневника, о месте его нахождения и о времени жизни поэта, которое могло быть охвачено этим дневником. (Не исключено, конечно, что дневник находится и не там, где мы предполагаем.)

Но возможно ли вообще в наше время обнаружить огромную рукопись Пушкина, относящуюся к потаенной части его наследия? Отвечаю: найти можно как раз то, что остается неизвестным, потому что было скрыто или потеряно. Нашли же в 1917 году внуки Пушкина рукопись его потерянной "Истории Петра", которая занимает теперь целый том в собрании его сочинений. Не говорю уже об обнаруженной в Ленинграде пачке писем Пушкина к дочери Кутузова, Елизавете Хитрово, и о двух найденных после Октябрьской революции лицейских поэмах, которые обнаружены были век спустя после смерти поэта, когда изменились все условия жизни нашего общества. Но за рубежом прежние условия еще существуют, и борьба за пушкинское рукописное наследство, начатая у гроба поэта, еще не окончена.

Гераклит говорил, что тот, кто не надеется найти, не найдет, ибо без надежды нельзя выследить и настигнуть. Нам казалось полезным поэтому собрать и изложить в кратком очерке неизвестные либо труднодоступные читателю данные по вопросу о том, существует ли неизданный дневник поэта, и рассказать о своих предположениях и догадках, не выдавая их за окончательный вывод.