Страница "Войны и мира"

Толстой И записки Волховского

 Такого важного известия не 
 было во всю войну. 
 "Война и мир"

О Волховском писал Пушкин в своем дневнике, Герцен - в "Былом и думах", Лев Толстой - в "Войне и мире". Чем привлек он внимание великих писателей?

"Генерал Волховской хотел писать записки (и даже начал их; некогда, в бытность мою в Кишиневе, он их мне читал)",- вспоминал Пушкин. И добавил, что на вопрос общего их приятеля, который спросил у Волховского: "Помилуй! Да о чем ты будешь писать? Что ты видел?"- Волховской ответил; "Да я видел такие вещи, о которых никто и понятия не имеет..." Что же видел Волховской и о чем мог вспомнить в своих записках?

Волховской был очевидцем смерти Екатерины II (об этом упоминает Пушкин). Герцен, с детства знавший Волховского, пишет, что "он участвовал в убийстве Павла". Наконец - что важно для нас,- он был участником событий Отечественной войны 1812 года. Все это объясняет, почему Пушкин счел нужным отметить, что Волховской начал писать свои записки. Продолжал ли он их и какова была их дальнейшая судьба?

Волховской был тот самый офицер, который доставил Кутузову донесение о том, что французская армия внезапно покинула Москву и Наполеон отступает.

Два-три упоминания о его записках можно поэтому встретить у историков Отечественной войны 1812 года, пользовавшихся в прошлом столетии рукописью Волховского. Он скончался в 1852 году в Москве, а отрывки из подлинных его записок были напечатаны лишь полвека спустя, когда в Вильне издан был сборник "1812 год в дневниках, записках и воспоминаниях современников".

Вот как рассказывает в них Волховской о своей исторической встрече с Кутузовым.

В то время как Кутузов со штабом находился при Тарутинском лагере - в Леташовке, генерал Дорохов, пишет Волховской, доносил, что неприятельский отряд в числе 10 000 показался на Боровской дороге близ села Фоминского, имея будто бы предметом защищать от партизан своих фуражиров и транспорты. Ермолов - начальник главного штаба - сомневался в правильности донесения Дорохова и приказал партизанам Сеславину и Фигнеру, каждому с отрядом в 500 лошадей, "открыть настоящее намерение неприятеля..."

В ночь на 11 октября "войско в лагере и начальники-всё предалось покою". Волховской не спал "в ожидании партизанов, как вестников, долженствующих определить жребий воюющих. И действительно,- пишет он,- в первом часу пополуночи явился полковник Сеславин... чтобы возвестить, что мнимый тот десятитысячный отряд... не иное что, как эшелон отступающей от Москвы французской армии. От него узнал я тут все подробности сего отступления, как то: подорвание Кремля и прочее, а в удостоверение сего наиважнейшего события Сеславин, имев дерзость заехать в тыл неприятельских колонн, привел с собой несколько гвардейских пленных офицеров, которые при допросе моем всё сказанное совершенно подтвердили...

Генерал Ермолов своей рукой написал весьма краткую записку к фельдмаршалу, генерал Дохтуров подписал ее, и мне поручено было,-говорит Волховской,- сколь возможно быстро доставить и дополнить изустно оную...

На тот раз я имел отличную, добрую донскую лошадь, но, не доверяя достаточно силе и быстроте ее, я взял с собой фельдъегеря на весьма добром коне... и несколько своих ординарцев... дабы, в случае нужды, переменить мою лошадь. Ночь была теплая, месячная, и лошадь моя столь хорошо себя оправдала, что всех моих спутников я оставил далеко за собой, и в главную квартиру прибыл я с неимоверной скоростью.

Прискакав прямо к главной квартире генерала Коновницына, я нашел еще его работающим. Он, пораженный моим рассказом, тотчас пригласил графа Толя. Оба вместе, приняв от меня записку, пошли будить от сна фельдмаршала, а я остался в сенях той избы, где он покоился. Нимало не медля, он потребовал меня к себе, и вот что я видел и слышал в сию незабвенную для меня эпоху.

Старца сего я нашел сидящим на постели, но в сюртуке и в декорациях^*. Вид его на тот раз был величественный, и чувство радости сверкало уже в очах его.

^* (Орденские знаки.- Ред.)

"Расскажи, друг мой,- сказал он мне,- что такое за событие, о котором вести привез ты мне. Неужели воистину Наполеон оставил Москву и отступает? Говори скорей, не томи сердце, оно дрожит".

Я донес ему подробно о всем вышесказанном, и когда рассказ мой был кончен, то вдруг сей маститый старец не заплакал, а захлипал и, обратись к образу Спасителя, так рек: "Боже, создатель мой, наконец ты внял молитве нашей, и с сей минуты Россия спасена"...

Эти страницы записок Волховского, чем дальше читаешь их, кажутся все более знакомыми. Историческая сцена, которую он вспоминает, действительно знакома нам - по "Войне и миру". Толстой написал ее, основываясь на рассказе Волховского, которого назвал в "Войне и мире" Болховитиновым; в своих рукописях Толстой трижды назвал его даже прямо Волховским (точнее, Болговским, как нередко писалось его имя). Сохранился в рукописях "Войны и мира", которые теперь опубликованы, и план этой знаменитой сцены ("Болховитинов от Дорохова. Кутузов по ночам не спит"). Перечитаем эти страницы "Войны и мира" и сравним их с рассказом Волховского.

Толстой пишет сначала о том, как все французское войско вдруг повернуло на Новую Калужскую дорогу. Затем мы читаем: "Вечером И октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы...

...Решено было послать донесение в штаб.

Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело...

...Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной, вязкой дороге, Болховитипов во втором часу ночи был в Леташовке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: "Главный штаб", и бросив лошадь, он вошел в темные сени.

- Дежурного генерала скорее! Очень важное!- проговорил он кому-то..."

"...Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто и неожиданно задремывал;

Но ночью он, лежа нераздетый на своей постеле, большею частию не спал и думал.

Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую, изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте...

...погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание. В ночь 11 октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.

В соседней комнате зашевелилось и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.

- Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького?- окликнул их фельдмаршал.

Пока лакей зажигал свечку, Толь рассказывал содержание известий.

- Кто привез?- спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своею холодной строгостью.

- Не может быть сомнения, ваша светлость.

- Позови, позови его сюда!..

- Скажи, скажи, дружок,- сказал он Болхови-тинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку.- Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?

Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.

- Говори, говори скорее, не томи душу,- перебил его Кутузов.

Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что-то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что-то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.

- Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей...- дрожащим голосом сказал он, сложив руки.- Спасена Россия. Благодарю тебя, господи!- И он заплакал".

Толстой передал нам ночные мысли Кутузова и перенес на страницы "Войны и мира" его незабываемые слова. Как же познакомился великий писатель с записками Волховского, сохранившего в своей памяти эту историческую сцену?

Известно, что, работая над "Войной и миром", Толстой пользовался сочинениями Михайловского-Данилевского, Тьера, Бернгарди и других историков. Изображая прибытие Волховского в Леташовку, предшествующее встрече его с Кутузовым, Толстой воспользовался воспоминаниями Щербинина, адъютанта Коновницына. Здесь нашел Толстой подробности для характеристики Коновницына и рассказ о единственной свече, облепленной тараканами, которую зажег в штабной избе Щербинин. Записки Щербинина оставались в пору работы Толстого неизданными, но ими пользовался в своем труде Бернгарди, откуда, как установлено исследователями, почерпнул эти детали Толстой.

Целый ряд исторических данных Толстой нашел в "Описании Отечественной войны 1812 года" Михайловского-Данилевского. Существует составленный уже полвека назад перечень тех страниц "Войны и мира", где Толстой использовал эту книгу; в перечне этом было кратко указано: "Кутузов получает известие о выступлении из Москвы французской армии". Но не было обращено внимание на то, что Михайловский-Данилевский воспользовался тут записками Волховского, которому суждено было стать одним из героев "Войны и мира".

Из записок Волховского Толстой перенес в свою эпопею слова Кутузова, известные теперь миллионам читателей. Волховской сохранил для потомства эти исторические слова и образ Кутузова - его слезы и радость в минуту, когда он узнал о бегстве Наполеона из Москвы и отступлении "великой армии".