История одной рукописи

"Повесть о капитане Копейкине"

Эту рукопись Гоголя я впервые увидел в Москве. В Центральный государственный архив древних актов она поступила из Красноярска. На обложке ее было сказано, что это черновик гоголевской "Повести о капитане Копейкине". Но с первого же взгляда можно было увидеть, что рукопись эта не простой черновик: страницы ее перечеркнуты крест-накрест красными чернилами, сохраняющими еще свою яркость.

Передо мной лежали, кажется, запрещенные больше ста лет назад царской цензурой страницы "Мертвых душ". До сих пор они были известны только по копии, снятой в год смерти Гоголя; подлинник же этих запрещенных гоголевских страниц куда-то исчез. Если он в самом деле теперь обнаружился и возвратился из безвестного отсутствия в Москву, где страницы эти больше ста лет назад были написаны, судьбу их следовало выяснить. Она оказалась действительно интересной.

'Мертвые души'. Рисованная Гоголем обложка, в которой вышли первые издания поэмы (1842 г. и 1846 г.)

Вот история этой рукописи.

На архивной обложке ее помечено, что в Красноярский областной архив рукопись "Копейкина" поступила "из коллекции Г. В. Юдина". Это сразу объясняло многое. Сибирский купец Геннадий Васильевич Юдин собрал в Красноярске за долгие годы своей жизни библиотеку, которую энциклопедия Брокгауза называла "самой обширной из частных библиотек России": в ней было больше 100 тысяч томов. В книге, вышедшей в 1905 году в Вашингтоне и посвященной библиотеке Юдина, говорилось, что равной ей по числу книг частной библиотеки не существовало ни в России, ни за границей.

Библиотеку свою Юдин перевез после одного из случившихся в Красноярске больших пожаров за город, в село Тараканово. Здесь на крутом берегу Енисея он построил для нее двухэтажное здание из крепкого сибирского леса. В этой "знаменитой библиотеке Юдина" занимался в 1897 году Владимир Ильич Ленин, когда останавливался в Красноярске на пути к месту своей сибирской ссылки. Это "замечательное собрание книг",- писал Ленин сестре Марии Ильиничне. Юдин, сообщал Владимир Ильич, встретил его радушно и разрешил ему заниматься в своей библиотеке.

За пять лет до своей смерти, в 1907 году, не поладив с государственными книгохранилищами царской России, Юдин продал, однако, свою библиотеку в Америку.

Но, кроме громадной библиотеки, Юдин собрал еще целый архив рукописей, среди которых были редчайшие автографы русских писателей. И архива своего, в отличие от библиотеки, целиком за границу не продал: в посвященном Юдину некрологе, напечатанном в 1912 году в журнале "Русский библиофил", можно прочесть, что архив этот перешел после смерти Юдина к его наследникам. Не удивительно поэтому, что рукопись Гоголя из коллекции Юдина оказалась после революции в Красноярском областном архиве, а оттуда возвратилась в Москву.

Как попала, однако, эта драгоценная рукопись в коллекцию Юдина? На обложке ее есть пометка, где упоминается "фонд Погодина". У Погодина, в доме на Девичьем поле в Москве, Гоголь жил в то время, когда готовил к печати "Мертвые души", и так как денег у Гоголя не было, то печатались они в долг, на бумаге, взятой в кредит Погодиным. Погодин, историк и знаток древностей, собрал у себя в доме целый музей, который сам он назвал "Древлехранилищем", и Гоголь отдал ему рукописный экземпляр первого тома "Мертвых душ" (Погодин продал его потом Императорской публичной библиотеке). Остались у Погодина и запрещенные страницы гоголевской "Повести о капитане Копейкине", вырезанные цензурой из другой рукописи, по которой "Мертвые души" печатались. От Погодина и перешли, прямо или через посредников, эти перечеркнутые красными цензорскими крестами страницы к Юдину.

Вот как вырезаны были эти страницы.

Когда Гоголь узнал, что московская цензура не пропустит в печать "Мертвые души", он передал рукопись Белинскому (приехавшему в то время в Москву) в надежде протащить как-нибудь "Мертвые души" через петербургскую цензуру. Эта надежда, казалось, оправдывается: в Петербурге публикация рукописи была разрешена. Но цензура исключила из "Мертвых душ" "Повесть о капитане Копейкине".

Капитан Копейкин появляется в этой повести "после кампании двенадцатого года". Под Красным ли или под Лейпцигом, пишет Гоголь, оторвало ему руку и ногу. И Копейкин отправляется в Петербург, "чтобы просить государя, не будет ли какой монаршей милости: что вот-де, так и так, в некотором роде, так сказать, жизнию жертвовал, проливал кровь..."

Повидал Копейкин самого министра, снова пришел, и раз, и другой. А в ответ на просьбу ему "подносят все одно и то же блюдо: "завтра". Наконец стал настаивать и разгневал его высокопревосходительство: "А фельдъегерь уж там, понимаете, и стоит: трехаршинный мужичина какой-нибудь, ручища у него, можете вообразить, самой натурой устроена для ямщиков,- словом, дантист эдакой... Вот его, раба божия, схватили, судырь мой, да в тележку, с фельдъегерем". И выслали из столицы. И Копейкин, возмущенный несправедливостью, вслед за этим исчез и стал атаманом разбойничьей шайки... Так оканчивает свой рассказ о нем почтмейстер Иван Андреевич (тот самый, обращаясь к которому чиновники всегда прибавляли: "Шпрехен зи дейч, Иван Андрейч").

Не удивительно, что эти страницы "Копейкина" запрещены были царской цензурой. "Ничья власть не могла его защитить от гибели,- писал Гоголю цензор, запретивший "Копейкина",- и вы сами, конечно, согласитесь, что мне тут нечего было делать". Но Гоголь был в отчаянии.

"Без "Копейкина",- писал он в эти дни,- я не могу и подумать выпустить рукописи". "Я решился не отдавать его никак,- говорит он в другом письме.- Я лучше решился переделать его, чем лишиться вовсе". Поэтому, вырезав из рукописи "Мертвых душ" страницы, перечеркнутые красными цензорскими чернилами, Гоголь стал переделывать их и на этих же самых, вырезанных листах создал новую, смягченную редакцию "Повести о капитане Копейкине".

В запрещенной цензурой редакции повести Копейкин просил: "Помилуйте, ваше высокопревосходительство, не имею, так сказать, куска хлеба..." А настаивать стал, объясняет почтмейстер, когда "голод-то, знаете, пришпорил его".

В новом, поневоле созданном Гоголем варианте повести Копейкин представлен иначе: это человек назойливый - "наян эдакой", говорит о нем гоголевский почтмейстер. Ему "даны пока средства для прокормления, покамест выйдет резолюция..." "Да что?-говорит на это Копейкин,- я не могу,- говорит,-перебиваться кое-как. Мне нужно съесть и котлетку, бутылку французского вина, поразвлечь тоже себя, в театр, понимаете".

"...Я переделал "Копейкина", я выбросил все, даже министра, даже слово "превосходительство",- писал теперь Гоголь цензору.- Характер Копейкина я вызначил сильнее, так что теперь ясно, что он сам причиной своих поступков... Начальник комиссии даже поступает с ним очень хорошо..." Виноват теперь во всем оказывается (если принимать всерьез эти адресованные цензору слова Гоголя) уже сам Копейкин.

Этот новый вариант "Повести о капитане Копейкине" переписан был набело на листках почтовой бумаги. Листки эти вклеили в рукопись "Мертвых душ" на место вырезанных страниц, и они вместе со всей рукописью, скрепленной цензором, пошли в печать.

А вырезанные страницы, на которых можно прочесть, несмотря на зачеркивания, и прежнюю, запретную, и новую, смягченную, редакцию "Копейкина", Погодин сберег в своем "Древлехранилище". И в год смерти Гоголя показал - и позволил скопировать - эти листы Николаю Тихонравову, который стал впоследствии известным исследователем литературного наследия Гоголя. А так как в числе вырезанных листов не хватало начальной страницы "Копейкина", Тихонравов отыскал ее в прошедшей цензуру рукописи "Мертвых душ", хранившейся в библиотеке Московского университета (первая страница "Копейкина", в отличие от остальных, не была вырезана из этой, разрешенной цензурой рукописи, а только заклеена белой бумагой, которую Тихонравову тогда же удалось отмочить).

Для того, чтобы окончательно убедиться в том, что возвратившиеся в наше время из Красноярска в Москву страницы "Копейкина" действительно подлинник, отбившийся век назад от этой цензурной рукописи, нужно было увидеть цензурную рукопись "Мертвых душ", вставить возвратившиеся страницы "Копейкина" на то место, откуда они были когда-то вырезаны, и посмотреть: придутся ли они впору?

"Мертвые души" печатались в типографии Московского университета, и цензурная рукопись поэмы поступила затем в университетскую библиотеку. Но там ли она и теперь, век спустя, после того как пронеслось столько бурных исторических событий?

Дело было теперь за этой последней проверкой, и я отправился в библиотеку Московского университета.

Под куполом читального зала готовились к зачетам студенты, в окна виден был Манеж и Кремлевские башни. Темный коридор ведет отсюда в Музей книги. И через несколько минут я держал в руках рукопись "Мертвых душ"...

Рукопись эта - размером в большой писчий лист - в переплете, оклеенном желтоватой бумагой; а одна из страниц ее заложена засохшей веткой полыни, и запах ее, неожиданный среди книжных шкафов, напоминает о южной степной дороге. На заглавном листе рукописи (переписанной гусиным пером для печати рукою писца) рукой Гоголя приписаны слова: "Поэма Н. Гоголя". А кончается последняя страница этой рукописи словами поэта: "Русь, куда ж несешься ты, дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земли, и косясь постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства".

Раскрыв этот рукописный том "Мертвых душ", нетрудно было убедиться, что там, где должна находиться 313-я страница и еще несколько следующих за ней, также вырезанных страниц, вклеены вместо них четыре полулиста почтовой бумаги, на которых переписана была чьей-то рукой новая, смягченная Гоголем редакция "Повести о капитане Копейкине".

Я приставил сюда возвратившиеся из Красноярска страницы Гоголя. Они были те самые, которых недоставало. На первой из этих отбившихся страниц читается конец слова, начатого на предшествующей, 312-й странице основной рукописи: слово это - "Шахразада" (или, как написал Гоголь, "Шеррезада").

История рукописи на этом, кажется, заканчивалась^*.

^* (Она хранится теперь в Центральном Государственном архиве литературы и искусства СССР.)

Когда Гоголь окончил "Повесть о капитане Копейкине", Анненков, писавший ее под диктовку Гоголя, "отдался неудержимому порыву веселости". Гоголь смеялся вместе с ним и несколько раз спрашивал: "Какова "Повесть о капитане Копейкине"?"- "Но увидит ли она печать когда-нибудь?" - спросил его Анненков. "Печать - пустяки!- ответил Гоголь.- Все будет в печати!"

Так оно и произошло. Но для читателей "Мертвых душ" цензурная история "Копейкина" окончилась лишь в наше время. Дело в том, что скопированные в год смерти Гоголя запрещенные страницы "Копейкина" Тихонравов смог напечатать только через полвека, и не в тексте "Мертвых душ", а лишь в приложении к ним. И "Повесть о капитане Копейкине" в большинстве дореволюционных изданий продолжала печататься в той смягченной редакции, которую Гоголь создал поневоле, понужденный к тому цензурой.

Только в наши дни две редакции "Повести о капитане Копейкине" во всех изданиях Гоголя поменялись местами: запрещенный царской цензурой "Копейкин" стал наконец на принадлежащее ему по праву место в основном тексте "Мертвых душ". А смягченная поневоле Гоголем редакция повести перешла - теперь уже во всех изданиях - туда, где ей надлежало быть - в приложения к "Мертвым душам".

Слова Гоголя "Все будет в печати!" сбылись. Отыскались и знаменитые своей цензурной историей страницы "Копейкина".