Дела минувшие

Иллюстрации и заставки (Е. Немировский). Главы из документальной повести "По следам первопечатника"

(Главы из повести публиковались в журнале "В мире книг" (1977, № 2), в "Альманахе библиофила" (1977, вып. 4; 1978, вып. 5).)

Пиршество ума и глаза!

Это стародавнее определение как нельзя лучше подходит к книгам, напечатанным русским первотипографом Иваном Федоровым.

Все в этих книгах прекрасно и гармонично. Превосходно читаемый шрифт создан рукой уверенного в себе каллиграфа. Замысловатое узорочье декоративной вязи членит книги на разделы, четко и недвусмысленно акцентируя их. Нарядные заставки придают книге праздничность. Пропорции текстовой полосы и обрамляющих ее полей близки к образцам, считающимся в типографском искусстве классическими.

В 1974 г. во Львове был издан альбом "Художественное наследие Ивана Федорова". Составил его известный украинский искусствовед Аким Прохорович Запаско. На страницах альбома воспроизведены - в натуральную величину - 388 элементов художественного убранства из книг первопечатника.

Не один год работал Запаско, чтобы установить, что в "Острожской Библии" 1580 - 1581 гг. 3 240000 печатных знаков, 81 заставка, 68 концовок, 78 строк вязи, 1384 инициала. Более того, он указал, на каком из 628 листах воспроизведен тот или иной инициал, выявив попутно мельчайшие варианты оттисков.

Сделано это не по одной "Острожской Библии", а по всем изданиям Ивана Федорова.

Альбом А. П. Запаско закономерно завершил многолетние труды исследователей, изучающих искусство первопечатных книг. Путь к постижению истины не был простым и прямым. На этом пути искусствоведов ждали сенсационные находки и непредвиденные просчеты, волнующие озарения и досадные ошибки...

Рамка "Апостола Луки"

Раскроем "Апостол" 1564 г.- первую точно датированную русскую печатную книгу, выпущенную в свет в Москве 1 (11) марта. Первые семь листов занимают всевозможные предисловия и оглавления. Переворачиваем восьмой лист - и перед нами гравированный на дереве фронтиспис, предпосланный основному тексту книги.

Гравюра эта - портрет легендарного автора "Апостола" - евангелиста Луки.

Апостол Лука. Фронтиспис 'Апостола' 1564 г. Ксилография

Лука сидит на низкой скамеечке с массивными ножками. Голова апостола наклонена вперед, фигура сгорблена. На коленях у него книга. Лука поддерживает ее руками. Босые ноги покоятся на подушечке. Рядом - под- ставка-горка для письма, на которой лежит раскрытый свиток: апостол только что кончил писать. Написанные им строки можно прочитать: "Первее бе слово...". На горке стоят также чернильница с гусиным пером и песочница. Песком припорашивали свеженаписанный текст, чтобы он не смазывался.

Изображение заключено в рамку. Это - триумфальная арка с полуциркульным сводом и горизонтальным перекрытием. Свод поддерживают колонны с пышными капителями и обильно декорированным цоколем.

О фронтисписе "Апостола" 1564 г. писали многие: знаменитый русский критик В. В. Стасов, изучатели старой гравюры Д. А. Ровинский, В. Е. Румянцев и др.

Особенно подробно исследовал эту гравюру Алексей Иванович Некрасов (1885 - 1950).

Художественное убранство рукописей и древних печатных книг заинтересовали его еще в ту пору, когда он учился в Московском университете и посещал семинарий приват-доцента А. С. Орлова. Впоследствии приват-доцент стал академиком.

Александр Сергеевич Орлов (1871 - 1947), будучи специалистом по истории древнерусской литературы, всегда любил книгу и интересовался ее историей. В 1931 г. он возглавил Музей книги, документа и письма - первый в нашей стране крупный научно-исследовательский книговедческий центр.

В 1935 г. под редакцией А. С. Орлова был издан сборник "Иван Федоров первопечатник". В сборнике много интересных и значительных материалов. Открывается он речью президента Академии наук СССР А. П. Карпинского, произнесенной 18 декабря 1933 г. на торжественном заседании по случаю 350-летия со дня кончины первого типографа.

Сам Орлов опубликовал на страницах сборника статью "К вопросу о начале печатания в Москве", а также любопытные "Воспоминания о диспуте проф. А. И. Некрасова". О них-то и пойдет у нас речь.

Александр Сергеевич вспомнил о событии, случившемся 20 апреля 1921 г. В старом актовом зале Московского университета Алексей Иванович Некрасов защищал диссертацию "Ксилографический орнамент первопечатных московских книг". А. С. Орлов присутствовал на защите и вечером, вернувшись домой, составил для себя сжатый конспект дискуссии, как обычно делал во время различных конференций и научных сессий.

Через 15 лет Орлов посчитал целесообразным опубликовать этот конспект. Он предпослал публикации краткое вступление, в котором просил А. И. Некрасова извинить ему всевозможные неточности, которые неминуемо окажутся "в этом конспекте данных, усвоенных лишь по слуху".

Конспект Александра Сергеевича позволяет нам проникнуть в актовый зал Московского университета, чтобы присутствовать на защите диссертации А. И. Некрасова.

Искусствоведы, собравшиеся на диспут, с интересом поглядывали на горку старых книг, лежавших перед диссертантом. Алексей Иванович раскрыл одну из них и показал присутствующим гравюру, многим хорошо знакомую. Это был фронтиспис "Апостола" 1564 г.

- Сравните фронтиспис с этой гравюрой,- сказал Некрасов и раскрыл другую книгу.

В гравюрах ничего общего не было. На второй из них был изображен рыцарь в тяжелых доспехах, сидящий на камне. Апостола Луку рыцарь этот ничем не напоминал.

- Обратите внимание на рамку,- подсказал Алексей Иванович.

Рамки, действительно, были очень похожи. И тут и там триумфальные арки с полуциркульным сводом и горизонтальным перекрытием, на котором стоит ваза с цветами. Те же пышные капители бочкообразных колонн. Тот же орнамент на декорированном цоколе.

Были и различия. На гравюре с рыцарем над капителями были изображены шары, на которых сидели голенькие ангелочки, поддерживающие вьющуюся растительную гирлянду. На подножии рамки обнаженная сирена держала в руках два рога изобилия. Эти традиционные мотивы западноевропейского искусства в московской богослужебной книге были, конечно, неуместны. Иван Федоров выбросил ангелочков, а попутно - гирлянду с шарами. Место по бокам арки он обозначил привычными для нашего иконописания цилиндрическими отверстиями - "окнами".

Поясное изображение обнаженной сирены русский мастер заменил пучком трав, перехваченных ремешком.

Но в целом композиция была сохранена прежней. Иван Федоров, работая над фронтисписом, вне всякого сомнения, держал перед собой книгу, которую сейчас демонстрировал аудитории А. И. Некрасов.

- Гравюра эта,- сказал Алексей Иванович,- называется "Иисус Навин". Исполнил ее немецкий гравер Эргард Шен (ок. 1491 - 1542), ученик великого Дюрера. Помещена она в "Ветхом Завете", изданном в 1524 г. в Нюрнберге.

Эргард Шен. Иисус Навин. Ксилография из 'Ветхого завета'. Нюрнберг, 1524 г.

Впоследствии Алексей Алексеевич Сидоров, старейший советский книговед, член-корреспондент Академии наук СССР установил, что Иван Федоров мог держать в руках и другую книгу, ибо та же гравюра Шена воспроизведена в чешской "Библии" 1540 г.

Рамка "Апостола Луки" очень нравилась первопечатнику. Он выпилил из гравюры изображение евангелиста и неоднократно использовал рамку в других книгах. В львовском "Апостоле" 1574 г. он поместил в нее новое изображение Луки, в "Острожской Библии" 1580 - 1581 гг.- текст титульного листа.

Заставка из 'Апостола' 1564 г.

Понравилась рамка и другим типографам. Книговед из Вильнюса Лев Иванович Владимиров еще в 40-х гг. нашего столетия установил, что рамку Ивана Федорова перекопировали и широко использовали литовские печатники. Один из них - Ян Карцан - поместил в рамку титул "Постиллы" Григория с Жарновца, выпущенной двумя изданиями в 1597 и 1605 гг. Другой виленский типограф - Якуб Моркунас использовал тот же рисунок для "Постиллы литовской", напечатанной в 1600 г.

Виленские типографы Мамоничи целиком скопировали фронтиспис московского "Апостола" для своих изданий той же книги, выпускавшихся в 80 - 90-х гг. XVI столетия.

Виленские "Апостолы" так похожи на московские, что во многих библиотеках их путают.

Различить их можно по характерной форме нимба - сияния вокруг головы апостола Луки. В московском издании нимб расходится лучиками, а в виленском выполнен в виде двух концентричных окружностей.

Вернемся к открытию А. И. Некрасова. Едва ли не одновременно с ним прототип рамки фронтисписа первой точно датированной русской печатной книги обнаружил украинский искусствовед М. О. Макаренко. Он рассказал об этом в статье "Орнаментация украинской книги XVI - XVII вв.", опубликованной в 1926 г. На работы Некрасова, появившиеся за два года пред тем, он не сослался. Московский профессор обиделся. Между ним и Макаренко произошел неприятный обмен письмами, которые были преданы гласности киевским журналом "Библиологичные известия".

Деликатное дело - научный или литературный приоритет. Вроде бы и нет основательной причины, а серьезные люди глубоко переживают. Сегодня эти споры кажутся нам малосущественными. Но вспомним, сколько таких же недоразумений и размолвок было в нашей собственной жизни...

Прототипы

Иван Федоров скопировал для своего фронтисписа рамку немецкого или чешского издания первой половины XVI века. Скопировал, правда, не точно; многое он исправил и переработал в духе московских традиций. Но сам факт от этого не меняется.

Иному читателю покажется предосудительным свободное заимствование мотивов, образов, тем. Но понятия XVI в. о плагиате сильно отличались от наших. Не только заимствование, но и дословное копирование в ту пору были делом обычным.

Сам Дюрер, великий Альбрехт Дюрер, свободно брал у предшественников сюжеты и основы композиции своих гравюр.

Впрочем, случай с рамкой "Апостола Луки" мог быть всего лишь случайным эпизодом в типографской практике первопечатника.

Оказалось, что это не так.

Самое замечательное в художественном убранстве "Апостола" 1564 г.- это заставки. Их в книге 48, но некоторые повторяются. Исполнены заставки в технике ксилографии, или гравюры на дереве. Чтобы воспроизвести их, Иван Федоров (или работавший с ним гравер) изготовил 20 досок различных рисунков.

Говоря об украшениях "Апостола", Алексей Иванович Некрасов утверждал: "Их описывать невозможно, а следует просто насладиться непосредственным зрелищем".

Все заставки - удлиненные прямоугольники с узорным завершением в центре и боковыми украшениями - акротериями. На черном поле - праздник буйной, причудливо изгибающейся листвы. Реалистичны сучковатые ветви. Что-то знакомое - маковки, гвоздики, шишки - проглядывает в завершающих ветви "плодах". Но листва откровенно фантастична. Дать ей четкую ботаническую "привязку" просто невозможно.

Где только не искали прототипы заставок Ивана Федорова - в итальянских архитектурных барельефах, в орнаментации византийских шелков, в готическом обрамлении западноевропейских рукописей...

Сотрудник Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина Н. Ф. Гарелин, просматривая как-то - еще в начале 20-х гг.- альбом с гравюрами из старых немецких книг, обратил внимание на инициалы, в которых определенно просматривались отдельные элементы заставок Ивана Федорова - такие же шишки и цветки. Своими наблюдениями он поделился с Николаем Петровичем Киселевым (1884 - 1965), лучшим у нас знатоком западноевропейской книги, которому и выпало на долю раскрыть секрет заставок.

Случилось это лет тридцать спустя.

На первых порах разыскания завели Николая Петровича в тупик. Не в том смысле, что он не смог найти похожие рисунки. Совсем наоборот! Он нашел их слишком много!?

Гравированные инициалы с отдельными элементами, впоследствии использованными Иваном Федоровым, Н. П. Киселев обнаружил в изданиях нюрнбергских типографов Петера Вагнера и Конрада Ценингера, работавших в конце 80-х - начале 90-х гг. XV столетия - прославленного века инкунабул. А затем - в книгах лейпцигского печатника Мартина Ландсберга и магдебургского - Морица Брандиса. В испанском городе Бургосе такие инициалы использовал Фридрих Биль, а в Лиссабоне - Валентин Фернандес.

Надо сказать, что ни одного из перечисленных изданий Николай Петрович не видел - все они очень редки, в московских библиотеках их не было. Киселев пользовался альбомами гравюр и старопечатной орнаментики, которые во множестве издавались в первые десятилетия XX в.

Результаты поисков были столь обильны и разнообразны, что Киселев не решился делать из них какие-либо выводы. О поисках впервые рассказала Антонина Сергеевна Зернова на страницах монографии "Начало книгопечатания в Москве и на Украине" (М., 1947).

"Если Иван Федоров видел одно из этих изданий и с него заимствовал рисунок своего орнамента,- писала она,- то скорее это было какое-нибудь немецкое, лейпцигское или магдебургское, чем испанское. Отсюда он мог взять элементы своих заставок: шишки, перевитые конусы и пр., а главное, черный фон".

У Алексея Ивановича Некрасова было иное мнение. В статье "Перво-печатная русская гравюра", опубликованной еще в 1935 г. в сборнике "Иван Федоров первопечатник", он утверждал, что истоки орнаментики Ивана Федорова следует искать в русских рукописях. Он даже назвал в каких - в "Евангелии" 1507 г., выполненном в Москве по заказу боярина Третьякова прославленным живописцем Феодосием, сыном Дионисия, в "Евангелии" 1531 г. мастера Исаака Бирева и в так называемом "Филаретовском Евангелии" 1537 г.

Что же касается растительных мотивов изданий Ивана Федорова, то, по мнению А. И. Некрасова, они типичны "для итальянизирующих орнаменталистов вроде Израэля ван Мекенема".

Читателю нужно запомнить это имя.

Из рукописных книг - в печатные

Марфа Вячеславовна Щепкина, заведующая Отделом рукописей и старопечатных книг Государственного исторического музея, встретила меня неласково. Она придирчиво осмотрела меня с ног до головы, тщательно проверила официальные отношения, которые я принес с собой. Затем, когда я начал смотреть рукописи, несколько раз подходила и делала замечания...

На двух длинных столах, обитых клеенкой, стояли складные пюпитры. Перелистывать фолианты прямо на столе не разрешалось. Нельзя было и класть на стол рукописи, ожидавшие своей очереди. Они должны были стоять корешками вперед - как на полках.

- Не забывайте, что рукописи эти будут изучать и через двести и через тысячу лет! - говорила Марфа Вячеславовна.

Нужно, однако, пояснить, зачем я пришел в Исторический музей.

В 1958 г., когда отмечалось 375-летие со дня смерти Ивана Федорова, Отделение исторических наук Академии наук СССР подготовило к печати сборник "У истоков русского книгопечатания". Здесь были опубликованы интересные статьи М. Н. Тихомирова, А. А. Сидорова. Речь у нас, однако, пойдет не о них.

Самой интересной в сборнике для меня оказалась статья Е. В. Зацепиной с "академическим" и осторожным названием - "К вопросу о происхождении старопечатного орнамента".

Одна из старейших сотрудниц Исторического музея подробно описала здесь 10 рукописей конца XV - первой половины XVI в. Среди них и те, о которых упоминал А. И. Некрасов. Общим для рукописей было использование в художественном убранстве так называемой "фрязи", или мотивов западной орнаментики.

Статья была превосходно иллюстрирована. Среди репродукций я увидел знакомые мне заставки "Апостола" 1564 г. Это были не гравюры, нет, а воспроизведенные вручную заставки древнерусских рукописей. Черно-белая сердцевина была заключена в узорные рамки, прописанные разноцветными красками. Этого, конечно, у Ивана Федорова не было. Но рисунок сердцевины, "клейма", повторялся почти буквально.

Полоса из 'Апостола' 1564 г.

Одной из рукописей было "Евангелие" двадцатых годов XVI в., которое издавна хранилось в так называемом Музейском собрании Государственного исторического музея под № 3443.

Чтобы посмотреть рукопись, я и пришел в музей.

Толстый тяжелый том лежал на пюпитре. Деревянные доски переплета были одеты синей камкой и украшены серебряными жуковинами. Я отстегнул серебряные застежки и открыл рукопись.

Вот уж, действительно, пиршество красок!

В дальнейшем мне не раз приходилось испытывать чувство, столкнувшись с которым впервые я был поражен до крайности. Казалось, что рукопись никто до тебя не открывал. И что краски, яркие и свежие, были наложены только вчера.

Старые мастера владели секретом бессмертия. Не личного, нет, ибо их собственные имена, чаще всего не обозначенные на страницах рукописей, забылись. Но дело их рук поистине бессмертно!

Несколько лет спустя я испытал то же чувство, на этот раз особенно сильное, когда крупнейший у нас знаток древнерусского рукописания Николай Николаевич Розов показал мне только что вынутое из сейфа "Остромирово Евангелие". Не верилось, что передо мной древнейшая русская книга, которой от роду 900 лет. И совсем уж казалось неправдоподобным, что до меня страницы ее перелистывали тысячи, десятки тысяч рук и что среди читателей книги были новгородский посадник Остромир, живший в XI столетии, Петр Великий, императрица Екатерина II, великий баснописец Иван Андреевич Крылов, знаменитые ученые А. X. Востоков, Ф. И. Буслаев, И. И. Срезневский...

Но вернемся в Исторический музей.

В "Евангелии" Музейского собрания нашлись две заставки того стиля, который впоследствии назвали старопечатным. Одна из них почти без всяких изменений была воспроизведена в технике гравюры на дереве Иваном Федоровым в "Апостоле" 1564 г., а вторая - его учеником Андроником Тимофеевым Невежей в "Триоди постной" 1589 г.

Сборник "У истоков русского книгопечатания" со статьей Е. В. Зацепиной вышел в свет в 1959 г. Год спустя появился выпуск 22-й "Записок отдела рукописей" Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина, полностью посвященный художественному убранству и переплетам рукописей из библиотеки Троице-Сергиевого монастыря. Рукописи эти с 1930 г. хранятся в Библиотеке им. В. И. Ленина. Сотрудница отдела Татьяна Борисовна Ухова систематизировала миниатюры, заставки и инициалы рукописных книг, составила превосходный альбом типовых схем заставок и их репродукций.

Оказалось, что многие заставки, впоследствии воспроизведенные в печатных книгах, многократно повторялись в рукописях первой половины XVI в. Ту заставку, которую мы видели в "Евангелии" Музейского собрания, Иван Федоров мог скопировать не из этой книги, а, допустим, из "Евангелия" 1531 г. или "Апостола" 1540-х гг. которые издавна находились в библиотеке Троице-Сергиевого монастыря.

Работы Е. В. Зацепиной и Т. Б. Уховой внесли полную ясность в спорный вопрос: "Где впервые появилась старопечатная орнаментика - в рукописях или в печатных книгах?"

Стало ясно, что заставки Ивана Федорова и других первопечатников воспроизводили орнаментику русских рукописных книг первой половины XVI столетия.

Открытым оставался вопрос о том, откуда эти мотивы пришли в рукописную книжность.

Музицирующие ангелы

В поисках истоков старопечатной орнаментики я несколько месяцев, изо дня в день, просиживал вечера в Историческом музее или в Отделе рукописей Библиотеки им. В. И. Ленина. Смотрел рукописи, описанные Е. В. Зацепиной и Т. Б. Уховой, а затем книги и из других фондов.

Четвертой из рукописей, описанных Е. В. Зацепиной, была "Книга пророков", которая когда-то принадлежала Троице-Сергиевому монастырю, с 1814 г. находилась в библиотеке Московской духовной академии, а после революции - в Государственной библиотеке СССР имени В. И. Ленина.

Рукопись давно известна исследователям. Искусствоведы много писали о замечательных миниатюрах, изображающих библейских пророков. Утверждали, что они принадлежат кисти прославленного художника конца XV в. Дионисия.

На обороте первого листа - надпись: "В лето 6998 декабря 25 написаны сиа божественыа пророческиа книги в преименитом и славном граде Москве..." Далее текст тщательно вытерг.

6998 г. "от сотворения мира" - это 1489 г. по новому летоисчислению.

Старопечатных заставок в рукописи нет. Однако Е. В. Зацепина в некоторых украшениях нашла элементы западного влияния, "фрязи". Такова заставка, на которой изображены ангелы в коричневых рясах. Один ангел играет на лютне, другой - на виоле. Пространство между ними художник заполнил буйными цветами и травами, нарисовав также большую синюю птицу с распластанными крыльями.

Говоря о музицирующих ангелах, искусствовед А. Н. Свирин, автор вышедшей в 1950 г. книги "Древнерусская миниатюра", отмечал: "Их лица не имеют ничего общего с изображениями ангелов в русской иконографии. Коричневые одежды, головные повязки, форма и трактовка крыльев напоминают изображения западного книжного искусства".

Примерно то же утверждала Е. В. Зацепина: "Для древней Руси изображения эти прямо недопустимы с точки зрения православия, они явно указывают на западный образец. Надо думать, что это и явилось той причиной, которая заставила стереть последние слова летописи, вероятно содержавшие имя писца".

В последнем, однако, Е. В. Зацепина ошиблась. Запись, которую мы привели выше, содержала имя не писца, но заказчика. Искусствоведы В. А. Кунин и Г. В. Попов недавно восстановили стертую часть записи, используя методы криминалистической экспертизы. Заказчиком оказался дьяк Василий Мамырев, один из приближенных великого князя Ивана III. Был он человеком книжным. Известно, что именно ему заморские "гости" привезли рукопись "Хожения за три моря" прославленного землепроходца Афанасия Никитина.

Итак - западный образец. Но какой? Когда и какими судьбами он попал на Русь?

Может быть, и оформлял "Книги пророков" какой-нибудь заезжий иностранец?

Я сразу отбросил эту мысль. Никогда бы не позволили иностранцу вложить свой труд в создание богословской книги для православной церкви!

Где же искать прототип заставки с музицирующими ангелами? В книгах западноевропейского происхождения? Вполне возможно. Ведь книгопечатание к тому времени существовало уже около 50 лет. К концу XV в. печатные станки работали в 260 городах Европы и напечатали около 40 тысяч книг тиражом свыше 10 миллионов экземпляров. Попадали эти книги и в далекую Московию.

Есть замечательный справочник, который называется "Иллюстрации ранних печатных изданий". Составил его немецкий искусствовед Альберт Шрамм, который на протяжении многих десятилетий тщательно изучал инкунабулы - печатные книги, выпущенные в XV столетии. Свой труд Шрамм, к сожалению, не окончил. Но и то, что он успел сделать - 23 больших тома, издававшихся Немецким музеем книги и шрифта в Лейпциге в 1920 - 1943 гг.,- колоссальное подспорье для исследователя. Каждый том посвящен какой-либо одной типографии, и в нем воспроизведены все гравюры из книг, выпущенных этой типографией.

Я добросовестно просмотрел в читальном зале Отдела редких книг Библиотеки им. В. И. Ленина все 23 тома. Ушло на это около недели. Но прототип заставки с музицирующими ангелами так и не нашел.

А что если поискать прототип среди листовой западноевропейской гравюры? Листы, оттиснутые с гравированных деревянных досок или с медных пластин, были широко распространены в ту пору. Изображали они сцены из Библии, невиданных заморских зверей и птиц, а иногда и бытовые картинки. Популярны были всевозможные орнаментальные композиции. Очень рано - возможно, в начале XV столетия - таким образом стали печатать и игральные карты.

Я решил подробнее познакомиться с обстоятельствами возникновения ручных репродукционных процессов и взял в Библиотеке им. В. И. Ленина книгу немецкого искусствоведа Макса Гайсберга "Начало немецкой гравюры на меди и мастер "ES"". Собственно говоря, я выписал не одну эту книгу, а несколько - вопрос о начале гравирования достаточно хорошо разработан; труды в этой области - не редкость. Но именно на страницах книги Гайсберга меня подстерегала неожиданная удача.

Заставка из 'Книги пророков' 1489 г.

На одной из репродукций - а их в книге было много - я увидел фрагмент какой-то гравюры с оборванным краем. Первое, что бросалось в глаза,- изображение Мадонны с молитвенно сложенными руками. Я хотел уже перевернуть страницу, но тут заметил по углам листа хорошо знакомых мне музицирующих ангелов. Одного - с лютней, другого - с виолой. А затем и птицу. Правда, крылья у нее были не распластаны, а сложены.

Ни Мадонны, ни такой птицы на заставке из "Книги пророков" не было. Но музицирующие ангелы - бесспорно, те же самые.

Мастер, оформлявший древнерусскую рукопись, с завидной точностью перенес на свою заставку изображения ангелов и орнаментику с гравюры немецкого художника второй половины XV в. Гравюра сохранилась в единственном экземпляре, к тому же - с оторванным краем. Фрагмент этот находится в Гравюрном кабинете Дрезденской картинной галереи.

У меня не было никаких сомнений, что один из оттисков гравюры в 80-х гг. XV в. попал в Москву.

Имя гравера, который выполнил "Фрагмент с Мадонной", неизвестно. Искусствоведы аттрибутировали ему несколько гравюр и по названию одной из них стали именовать его "Мастером берлинских страстей". Работал он в нидерландском городе Бохольте примерно в 50 - 60-х гг. XV столетия.

По технике гравирования к нему очень близок другой мастер, также работавший в Бохольте, но несколько позднее. Некоторые искусствоведы считают его сыном и преемником "Мастера берлинских страстей". Известно около 600 листов, подписанных его монограммой или полным именем.

Звали гравера Израэль ван Мекенем.

Где-то я слышал это имя? Ах, да, Алексей Иванович Некрасов считал, что растительные мотивы орнаментики Ивана Федорова типичны "для итальянизирующих орнаменталистов вроде Израэля ван Мекенема".

Буквицы Израэля ван Мекенема

Есть прекрасное издание, подобное альбомам Альберта Шрамма, относящееся к листовой гравюре на меди. Составил его австрийский искусствовед Макс Лерз. Называется оно "История и критический каталог немецкой, нидерландской и французской гравюры на меди XV столетия". Первый том труда вышел еще в 1908 г. Каталог гравюр Израэля ван Мекенема и воспроизведение некоторых из них я нашел в 9-м томе, изданном в 1934 г.

"Игра в карты", "Танец влюбленных", "Дуэт" - на листах ван Мекенема проходила передо мной повседневная жизнь небольшого нидерландского городка. Гравер был превосходным орнаменталистом. Он делал рисунки для ваз, архитектурные украшения... А вот и алфавиты - большие декоративные буквицы, заполненные цветами и травами.

Да ведь некоторые из этих буквиц я уже видел в книге А. С. Зерновой "Начало книгопечатания в Москве и на Украине". Для Антонины Сергеевны буквицы отыскал Н. П. Киселев; они взяты из книги "Обозрение тела, души, чести и блага", напечатанной в Нюрнберге в 1489 г.

Так вот где исток тех многочисленных инициалов, которые Н. П. Киселев обнаружил в книгах немецких, испанских, португальских типографов!

Серия гравюр Израэля ван Мекенема называлась "Большой прописной алфавит". Состояла она из шести листов, на которых было изображено 24 знака. По стволам - штамбам - литер гравер пустил вьюнок из широколопастных листьев растения, которое искусствоведы называют акантом. Мотивы акантовой листвы очень популярны в готической орнаментации рукописных книг XIV - XV вв. В промежутках между штамбами ван Мекенем поместил причудливые шишки, цветки, бутоны, маковые головки.

Книгопечатникам понравился алфавит Мекенема. В самых различных уголках Европы - в Нюрнберге, Антверпене, Лиссабоне, Мадриде - типографы изготовляли ксилографические копии буквиц и украшали ими свои книги.

В конце XV в., какими путями - неизвестно, листы первых нидерландских и немецких граверов по металлу попали в Москву. И здесь они понравились. Книгопечатания на Руси в те годы еще не существовало. Но было немало мастерских, в которых изготовляли рукописные книги.

Среди листов была гравюра с Мадонной и музицирующими ангелами. Был и "Большой прописной алфавит" Израэля ван Мекенема.

Листы ван Мекенема своеобразно использовали в Москве. Основным элементом художественного убранства западной книги был инициал. Русские мастера, напротив, больше внимания уделяли заставкам. Они вносят орнаментику инициалов ван Мекенема в заставку, используя буквицу в качестве своеобразного круглого или прямоугольного "клейма".

В буквицах ван Мекенема мне удалось отыскать прототипы почти всех заставок из рукописных книг, которые были опубликованы Е. В. Зацепиной и Т. Б. Уховой. А значит - и заставок Ивана Федорова, ибо многие из них копировали рукописные!

Буквицы Израэля ван Мекенема

Я написал статью об орнаментике московских первопечатных изданий и отнес ее в редакцию "Трудов" Научно-исследовательского института полиграфического машиностроения. В институте этом я работал с 1950 г.

Читатель, наверно, удивляется и пытается отыскать связи между полиграфическим машиностроением и старопечатными книгами. Нужно пояснить, что в институте, о котором идет речь, есть отдел новых шрифтов, занимающийся также проблемами наборной орнаментики. Художник Николай Яковлевич Караванский, работавший в этом отделе, создал наборный орнамент "РСФСР", построенный на орнаментальных мотивах Ивана Федорова. Так что тема моей статьи "вписывалась" в тематику института.

О своей находке я решил рассказать Николаю Петровичу Киселеву, с которым недавно познакомился. Ведь Киселев еще в 20-х годах разыскал ксилографические копии инициалов Израэля ван Мекенема.

Раз в месяц я встречался с Николаем Петровичем на секции книги Московского Дома ученых, куда только-только начинал ходить. В тот день мы сидели под картиной фламандского художника Франса Снайдерса, на которой в живописном беспорядке разгуливали и летали всевозможные птицы. Снайдерс жил примерно в тех краях, где за полтораста лет пред тем трудился Израэль ван Мекенем.

Немного волнуясь, я начал рассказ о поисках.

- А я ведь знаю об инициалах ван Мекенема,- улыбнулся Николай Петрович.- Более того, написал статью о происхождении московского старопечатного орнамента. Она должна быть опубликована в сборнике, который готовится к печати издательством "Советская Россия". Да и в Доме ученых я говорил об этом.

Я сказал Киселеву, что тоже написал статью и, видимо, примерно о том же самом.

- Ну что же,- проговорил Николай Петрович.- Одно другому не мешает. Ведь мы не знали о работах друг друга. Да и статьи, наверняка, у нас разные.

Я узнал, что доклад свой Н. П. Киселев сделал в Московском Доме ученых еще в декабре 1955 г. В ту пору я занимался историей полиграфической техники и не думал, что когда-нибудь буду идти по следам первопечатника Ивана Федорова.

На следующий день я поехал в типографию, где уже набирался очередной том "Трудов" с моей статьей. Типография принадлежала институту и мне не составило труда уговорить наборщиков внести в текст такое примечание: "Связи между гравированным на металле алфавитом Израэля ван Мекенема и московской старопечатной орнаментикой подробно изучены Н. П. Киселевым. Результаты исследования доложены им в декабре 1955 г. на заседании секции книги Московского Дома ученых".

21-й выпуск "Трудов" НИИ полиграфмаша с моей статьей вышел в свет в 1962 г. Я рассказал здесь о заставке с музицирующими ангелами, о буквицах Израэля ван Мекенема и о многом другом, о чем речь впереди.

Судьба работы Н. П. Киселева была более трудной. Сборник с его статьей, полностью подготовленный к печати, так и не вышел в свет. Издательство рассыпало набор, отказавшись от издания. Статья "Происхождение московского старопечатного орнамента" была опубликована лишь в 1965 г., уже после смерти Николая Петровича, скончавшегося 17 апреля 1965 г. на 81 году жизни.

Оттиск с моей работы - она называлась "Орнаментика первых московских печатных книг" - я послал крупнейшим советским историкам книги, в том числе и Н. П. Киселеву. Татьяна Ниловна Каменева, хранитель славянских старопечатных книг Библиотеки им. В. И. Ленина, встретив меня в читальном зале Отдела редких книг, попеняла на то, что я опубликовал сведения об алфавите ван Мекенема до Н. П. Киселева. Я почувствовал себя неудобно и написал Николаю Петровичу об этом.

Заставки из рукописных книг со старопечатными 'клеймами'

Киселев был обязательным человеком. Несколько дней спустя я держал в руках его ответ. В письме, датированном 24 декабря 1962 г., Николай Петрович писал: "Я не считаю, что воспроизведением инициалов ван Мекенема Вы совершили нечто некорректное по отношению ко мне... Материалы печатные, общеизвестные имеет право обрабатывать каждый, и нет ничего ненормального в том, что ими займутся одновременно два исследователя. Ведь те же наблюдения мог бы опубликовать какой-нибудь зарубежный славист, не подозревающий ни о Ваших, ни о моих работах, которые, кстати сказать, имеют мало общего. Другое дело, если бы кто-то использовал текст чужой исследовательской работы до ее выхода..."

Бывает, что и теперь мне приходится слушать споры о приоритете. Споры об "открытиях", которые и назвать-то этим словом неудобно. В этих случаях я всегда вспоминаю большого ученого и замечательного человека Николая Петровича Киселева, который прежде всего думал о научной истине, а затем уже о всем привходящем и - теперь это для меня очевидно - быстротечном.

Первая русская гравюра

В поисках прототипов заставок Ивана Федорова я просматривал древнерусские рукописи. Работал в Историческом музее, в Отделе рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина. Иногда наезжал в Ленинград и все свободное время, которое оставляли мне служебные занятия, просиживал в Государственной Публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина или в Библиотеке Академии наук СССР. Особенно хорошо работалось в Отделе рукописей Публичной библиотеки. Вдоль стен высокого и светлого зала поднимались - до потолка - дубовые полки, на которых были собраны, пожалуй, все замечательные богатства, которые накопила русская археография - наука об описании древних памятников. Стояли толстые печатные каталоги прославленных монастырских библиотек - Троице-Сергиевой лавры, Воскресенского, Соловецкого монастырей. Славно потрудились в свое время ученые монахи - архимандрит Амфилохий, архимандрит Леонид, архимандрит Савва... Несколько полок занимали одетые в кожаные переплеты выпуски "Памятников древней письменности". Эту серию на протяжении многих десятилетий выпускало петербургское Общество любителей древней письменности. А какое обилие сведений было разбросано по страницам ежегодных отчетов Императорской Публичной библиотеки и Московского Публичного и Румянцевского музеев! Под пером выдающихся археографов А. Ф. Бычкова и А. Е. Викторова сухой и малопривлекательный жанр "отчета" превращался в волнующее повествование о древних книгах, в монографические справочники, которым суждено жить вечно.

Буквица Израэля ван Мекенема в заставке рукописной книги

В Публичной библиотеке, ожидая когда принесут очередную партию рукописных книг, я просмотрел впервые "Систематическое описание в 4 частях с 13 снимками славяно-русских рукописей собрания графа А. С. Уварова". Знакомый уже нам архимандрит Леонид - в миру Лев Александрович Кавелин - рассказал о 2243 рукописях собрания с великой обстоятельностью - можно лишь изумляться тому, что всего за два года он сумел выпустить четыре крупноформатных тома, в каждом из которых более 500 страниц.

Коллекция графа Алексея Сергеевича Уварова (1828 - 1884), вобравшая в себя ряд первоклассных собраний и, прежде всего, библиотеку московского купца Ивана Никитича Царского, издавна считалась одним из крупнейших частных собраний. Она хранилась в имении Поречье в Можайском уезде, где заботами вдовы Уварова Прасковьи Сергеевны был создан настоящий музей. Все свои коллекции Уваров завещал московскому Историческому музею, одним из основателей которого он был. Завещание было исполнено в 1917 г.

Знакомство с "Систематическим описанием" Л. А. Кавелина убедило меня, что я допустил непростительную оплошность, не обратившись в своих поисках к собранию Уварова.

Вернувшись в Москву, я отправился в Исторический музей.

В архивных поисках есть нечто мистическое. Бывает, только откроешь том и сразу чувствуешь - здесь тебя ждет находка. О мистике я говорю, конечно, в шутку. Сказывается, видно, опыт исследователя, заставляющий по невидимым и неосязаемым приметам предугадывать открытие.

Так было и в этот раз.

Я выписал "Четвероевангелие" середины XVI в., описанное Л. А. Ка-велиным под № 77. Архимандрит Леонид утверждал, что в этой рукописи наиболее замечательны миниатюры "по золотому полю красками весьма изящной работы".

В напрестольных "Четвероевангелиях" помещали изображения четырех евангелистов, легендарных авторов книги - апостолов Матфея, Луки, Марка и Иоанна. Изображения делали от руки, а с возникновением книгопечатания воспроизводили методом ксилографии - гравюры на дереве.

Были изображения евангелистов и в книге, которая сейчас лежала передо мной на невысоком складном пюпитре. Но не миниатюры, нет! Леонид ошибся. Он посчитал миниатюрами гравюры, отпечатанные с досок, которые впервые были использованы в 1627 г. в "Четвероевангелии" московского мастера Кондрата Иванова. Я хорошо знал эти ксилографии - они неоднократно воспроизводились с тех же самых досок на протяжении почти всего XVII столетия.

Кто-то из стародавних владельцев рукописи вырезал гравюры из печатной книги и вклеил в толстый том, предварительно расцветив их красками и золотом.

А заставки? Большинство из них было довольно грубой работы. Лишь две заставки - с элементами старопечатного орнамента - поражали своим мастерством. Воспроизведенный, как я поначалу решил, тончайшим пером узор изображал сучковатый ствол раздваивающийся на ветви, которые переплетались и расходились в разные стороны, образуя почти правильные круги. Общий рисунок был подобен лежащей восьмерке. Ветви оторочены листьями. В верхней центральной части заставки изгибы листьев образуют характерный рисунок - некоторое подобие креста с утолщенной перекладиной.

Заставку эту я нашел на листе 113-м рукописи. Нашел и пометил в записях: "Заставка с элементами старопечатного орнамента, воспроизведенного пером по белому фону".

Феодосий Изограф. Заставка. Гравюра на металле

Но точно такую же заставку я увидел и на листе 180-м.

Поразила меня точность, с которой художник дважды воспроизвел один и тот же рисунок. Ни один штришок не был забыт. Такой точности можно достичь лишь с помощью печатного процесса. Но ксилография не в силах передать столь тончайшей штриховки. Да и легкий коричневатый оттенок никогда не встречается в ксилографии, а разве лишь в офорте.

Бог ты мой, да ведь это и есть гравюра на металле!

На следующий день я вооружился увеличительным стеклом и тщательно рассмотрел оттиски. Сомнения и быть не могло. Все же я решил посоветоваться со специалистом.

Глеб Александрович Виноградов, виднейший знаток полиграфической технологии, не заставил себя упрашивать. Я чувствовал себя неудобно, наблюдая с каким трудом он волочил протез по бесчисленным лестницам Исторического музея, поднимаясь почти под крышу - в Отдел рукописей и старопечатных книг.

Но был вознагражден сторицей, заметив радостную улыбку на его лице - оттиски действительно оказались гравюрами на металле. В той же технике были выполнены три "цветка", украшавших поля рукописи.

Радоваться было чему.

Считалось, что гравюра на меди появилась в русской книге лишь в XVII столетии. Перед нами же была рукопись середины XVI в.

Первой русской книгой с гравюрами на меди историки до того времени считали "Учение и хитрость ратного строения пехотных людей".

Этот труд по военному делу, составленный капитаном Иоганном Якоби фон Вальхаузеном, иллюстрирован 35 гравюрами. Но все они отпечатаны в Голландии.

Первой выполненной в России гравюрой на меди считался офорт знаменитейшего русского живописца XVII в. Симона Ушакова. Называется он "Семь смертных грехов" и снабжен надписью "Сию дщицу начертал зограф Пимен Федоров сын зовомый Симон Ушаков лета 7173". 7173 г. "от сотворения мира" означает 1665 г. по современному летоисчислению. Что же касается слова "зограф" или "изограф", то так в древней Руси именовали художников. Не всех, а главным образом тех, кто работал в книге.

С именем Симона Ушакова связаны и первые гравюры в русских печатных книгах. Появляются они в 1680 - 1681 гг. в изданиях так называемой Верхней типографии, устроенной в покоях царского дворца в Московском Кремле просветителем и писателем Симеоном Полоцким.

Здесь мы сделаем отступление, чтобы рассказать о мастере, соорудившем первый русский станок глубокой печати.

"Органы большие самые..."

Чтобы отпечатать изображение с гравированной медной доски, требуется значительно большее давление, чем для получения оттиска с ксилографической формы. На обычном типографском станке с плоской нажимной плитой это сделать нельзя. Такие гравюры печатают на специальных станках с двумя валами, между которыми пропускают медную доску с наложенным поверх нее листом бумаги.

В Западной Европе такие станки известны с XVI в., но они, несомненно, существовали и ранее, ибо гравюры на меди печатали здесь уже в XV столетии.

Считалось, что первый русский станок глубокой печати был сооружен лишь в 1677 г.- непосредственно перед основанием Верхней типографии. Алексей Егорович Викторов в "Приходной и расходной книге денежной казны Оружейной палаты" нашел следующую запись, сделанную 22 ноября 1677 года: "Органист Симон Гутовский сделал стан деревянной печатной, которым печатают листы фряжские". Фряжскими, то есть итальянскими листами на Руси издавна называли гравюры. Эту запись историки впоследствии посчитали убедительным доказательством того, что именно Гутовский и был пионером гравюры на Руси. Одно плохо, в публикацию А. Е. Викторова вкралась опечатка - вместо "Гутовский" было напечатано "Гуртовский". Так и именовался мастер почти во всех трудах по истории русской гравюры.

Публикация, о которой идет речь, называлась "Описание записных книг и бумаг старинных дворцовых приказов 1584 - 1725 гг.".

В расходных книгах приказов тщательно регистрировались всевозможные "дачи" и пожалования. В том числе и такие: "Арапу Муратке да дураку Мосяге государева жалованья сапоги телятинские - одни новые, а другие притачки". Или еще: "Конному псарю полшеста аршин сукна за то, что он на государеве потехе бился с медведем".

Большинство записей, однако, рассказывает о поделках многочисленных умельцев, работавших в дворцовых мастерских и оружейных палатах.

Записные книги ныне находятся в Центральном государственном архиве древних актов. Они позволили мне узнать немало интересного о трудах и днях Симона Матвеевича Гутовского, работавшего в Московской Оружейной палате. Слава о его делах шумела на Руси и в окрестных странах. Докатилась она и до Персии.

Персидский шах снарядил послов в Москву - просить царя Алексея Михайловича повелеть Гутовскому изготовить для шаха диковинный музыкальный инструмент - орган.

Мастер принялся за работу. К маю 1662 г. орган был готов. Современники восторженно описывают его: "Органы большие в дереве черном, с резью, о трех голосах, четвертый голос заводной самоигральный; а в них 18 ящиков... Напереды органов - больших и средних и менших 27 труб оловянных, около труб две решетки резные вызолочены; по сторонам 2 крыла резные вызолочены; под органами 2 девки стоячие деревянные резные..."

Для отправки органа в Персию, или, как тогда говорили, в Кизылбаши, было снаряжено специальное посольство, и, конечно, Гутовский вошел в его состав. Орган так понравился шаху, что он тут же попросил Алексея Михайловича подарить ему еще один инструмент, побольше. В 1663 г. царь "указал сделати в запас для посылки в Персидскую землю органы большие самые, как не можно тех больши быть, и сделати б на двенадцать голосов". В Гутовском царь был уверен. "А делати то дело Симону Гутовскому,- сказано в указе,- потому, какие надобно в Персидскую землю, и он то все знает, для того, что он посылан был в Перейду с послы".

Новый орган получился также на славу. Гутовский отвез его шаху. Задержался он в Персии надолго - ставил орган. В Москве его семья голодала, чиновники перестали платить государево жалованье. 17 марта 1664 г. жена Симона Марья била челом царю Алексею Михайловичу - вместе с другими женами, чьи мужья также были в персидской посылке. "В прошлом государь году июня в 11 день по твоему великого государя указу,- писали жены,- посланы мужья наши на твою великого государя дальнюю службу в Персидскую землю, а мы, государь, помираем голодной смертью, что мужья наши оставили на пропитанье медными деньгами". Царь приказал выдать Марье десять рублей. А когда мастер вернулся, он получил большую награду - 50 рублей.

Кроме музыкальных инструментов Гутовский умел делать многое другое: чинил часы, превосходно резал по дереву и по кости, соорудил потешную", игрушечную, мебель для маленького царевича Петра. А в 1677 г., как мы уже говорили, изготовил печатный стан.

Стан этот, впрочем, не был первым в России. Ведь на чем-то печаталась та гравюра, которую я отыскал в одной из книг Уваровского собрания. Впрочем, мы пока не установили, когда была напечатана эта гравюра.

Феодосии Изограф

В "Четвероевангелии" № 77 из Уваровского собрания никаких указаний на место и время изготовления рукописи не было. Чтобы установить дату, я обратился к водяным знакам. В листах книги на просвет хорошо была видна филигрань - кораблик с раздвоенным флагом на мачте.

Я раскрыл замечательный труд Н. П. Лихачева "Палеографическое значение бумажных водяных знаков" и без труда установил, что аналогичные филиграни знаменитый палеограф встречал в рукописях 60-х гг. XVI в. Значит, примерно к этому времени относится и наше "Четвероевангелие".

Сложность, однако, состояла в том, что гравированные заставки и цветки" были наклеены на страницы рукописи. Их могли вклеить и позднее, например, во второй половине XVII в. В этом случае у меня нет оснований утверждать, что я открыл первую русскую гравюру.

Кроме гравюр, в рукописи имелись еще десять заставок и один "цветок", воспроизведенные от руки. Характер орнаментики убедительно указывал на первую половину XVI в. Если гравюры были вклеены в книгу позднее, под ними должны находиться старые рукописные украшения. Я тщательно просмотрел листы на просвет. Поля под гравюрами были чистыми.

Было еще одно доказательство. Я отыскал ксилографические копии заставки Уваровского "Четвероевангелия". Копии изготовил ученик Ивана Федорова Андроник Тимофеев Невежа, который использовал их дважды - в "Псалтырях" 1577 и 1602 гг.

Но, быть может, так взволновавшие нас гравюры совсем не русского происхождения? Какой-нибудь москвич или новгородец в далеком XVI в. вырезал их из альбома орнаментальных украшений - таких альбомов было много на Западе. Вырезал и наклеил на страницы рукописи.

Оставалось доказать русское происхождение гравюр. Это было совсем не трудно.

В средней части заставки за сучковатым стволом гравер разместил гербовый щит и на нем - в промежутках между переплетением ветвей - вывел надпись: "Изограф Феодосие".

Найти имя автора на гравированной заставке - исключительная удача. В истории русской первопечатной орнаментики я мог назвать лишь один аналогичный случай - буквы "ПАНМ" на заставке из "Триоди цветной" 1591 г. Буквы эти означают "Печатный мастер Андроник Невежа".

Если бы на гравюрах не было имени мастера, говорить об их русском происхождении можно было лишь предположительно. Сейчас это стало бесспорным!

Наш гравер еще не вполне уверенно владеет резцом. Однако композиция заставки обнаруживает талантливого художника, много поработавшего в области книжной орнаментики. Кто был он, этот Феодосий, которому мы с полным правом можем присвоить звание первого русского гравера? Ведь то же самое имя можно найти на страницах одной из наиболее прославленных русских рукописных книг - "Четвероевангелия" 1507 г. О художнике, создавшем замечательные миниатюры книги, мы здесь читаем следующее: "А евангелисты писал Феодосие Зограф, сын Дионисиев Зографов". То же самое сочетание слов, то же написание имени!

Феодосий Изограф - сын Дионисия, с именем которого связана целая эпоха в истории древнерусской живописи. Дионисий был настолько знаменит, что ему, как и Андрею Рублеву, приписывали иконы и фрески во многих городах России. О нем слагали легенды. В одном из старых житий можно прочитать следующую колоритную историю. Дионисий со своей артелью расписывал церковь в Боровском монастыре. "Бе во иконописцах изрядный художник, именем Дионисий, мирянин",- говорит о нем житие. Старец Пафнутий, основатель монастыря, категорически запретил художникам есть в соборе мирскую пищу, приказал "не вкушати мирского ястия в обители, но к ближней веси отходити".

Дионисий не послушался. Однажды он и его товарищи захватили с собой из деревни баранью ногу, фаршированную яйцами. После работы сели вечерять. Тут-то и начались чудеса. На Дионисия напал недуг - "во един час все тело его яко струп слиясь и не можате двигнуться". Художнику оставалось покаяться перед Пафнутием. Старец повел его в церковь и исцелил святой водой.

С ранних лет Феодосий работал вместе с отцом. Впервые мы встречаем его имя в 1486 г., когда он под руководством Дионисия вместе с братом Владимиром, старцем Паисием и другими мастерами расписывал соборную церковь Успения Божией матери в Иосифо-Волоколамском монастыре. Рассказывая об этой росписи, автор жития Иосифа Волоцкого называет мастеров "изящными и хитрыми в Русской земли иконописцы, паче же рещи живописцы".

Феодосий был близок к Иосифу Волоцкому - известному церковному деятелю и писателю конца XV - начала XVI в. В своих "Посланиях" Иосиф рассказывает о беседах с художником, о богатых подарках, которые Феодосий делал монастырю.

В 1500 - 1502 гг. иконописная артель Дионисия-Феодосия расписала церковь Рождества богородицы в Ферапонтовой монастыре. Это единственные фрески художников, которые почти нетронутыми сохранились до наших дней. Сюда, на берег Бородавского озера, ежедневно устремляется поток туристов, чтобы восторгаться фресками Дионисия. Вскоре после завершения работы прославленный художник умер.

Во главе артели становится Феодосий. В 1508 г. он, как о том свидетельствует летопись, выполнил фрески Благовещенского собора Московского Кремля.

Некоторые авторы (среди них знакомый нам Алексей Иванович Некрасов) приписывают Феодосию фрески церкви Покрова в городе Александрове, а также роспись Успенского собора в Кремле (1514).

Посетители Ферапонтова монастыря и Благовещенского собора редко обращают внимание на "полотенца", ограничивающие фрески снизу. На "полотенцах" - круги, а в них - орнамент. Такой же орнамент нередко встречается в заставках рукописных книг XV - XVI вв. Феодосий, вне всякого сомнения, был близок к книжному искусству.

Отсюда и прозвище его - "Изограф".

"Книги изограф нарочитый и живописец изящный во иконописцах" - так Епифаний Премудрый называл прославленного Феофана Грека, четко разделяя два мастерства - иконопись и искусство книги.

Имя Феодосия на страницах рукописей встречается нечасто - в "Четвероевангелии" 1507 г. и на найденной автором этих строк гравюре. Но древнерусские художники вообще редко оставляли свое имя на созданных ими произведениях.

Со временем удалось выделить группу рукописей, характерной особенностью которых было использование в орнаментике мотивов листовой гравюры на меди немецких и нидерландских мастеров. С некоторыми из этих книг читатель знаком.

Листы зарубежных мастеров были первопричиной, побудительным толчком, привлекшим внимание Феодосия к гравюре. Научить его техническим приемам резьбы они, естественно, не могли.

Кто же помог первому русскому граверу освоить эти приемы?

Дело в том, что гравирование по металлу издавна бытовало на Руси. Гравированной резьбой русские мастера украшали кубки, подносы, кресты, панагии... Гравированные медные и серебряные доски служили окладами богослужебных книг.

Но никто еще не пробовал у нас забить резьбу краской и приложить к ней чистый лист бумаги.

Первым сделал это Феодосий Изограф. Он выгравировал и отпечатал серию заставок и декоративных цветов. Листы с орнаментом продавались на торжищах. Каждый мог купить их, вырезать заставки и цветки и наклеить на страницы книги.

Когда 14 февраля 1962 г. я высказал эту мысль в Московском Доме ученых в докладе "Новое о начале глубокой печати в России", оппоненты мои - а в них недостатка не было - заявили:

- Если так, то должны сохраниться и другие оттиски заставки. Вам же пока известен только один - на страницах Уваровского "Четвероевангелия".

Возразить на это я ничего не мог.

В поисках оттисков

Впоследствии я нашел немало ксилографий и гравюр на меди, наклеенных на страницы рукописных книг. Прием, использованный в Уваровском "Четвероевангелии", оказался совсем не редким. Но все эти гравюры были поздними - в основном XVII в.

Где только я не находил их. В Петрозаводске, например, в Историческом архиве Карельской АССР, куда я заглянул после окончившегося путешествия по Карелии. Здесь меня попросили разобрать и датировать ГРУДУ рукописей. В одной из них я нашел гравированную на меди заставку с изображением соловецких чудотворцев Зосимы и Савватия.

Но заставки Феодосия Изографа не было нигде.

Летом 1964 г. мы с женой и дочерью путешествовали по Волге. На стоянках, которые в ту пору продолжались два-три-четыре часа, я спешил в местный архив или библиотеку, чтобы в самых общих чертах познакомиться с собранием старопечатных книг. На обратном пути, в Ярославле, семья моя взбунтовалась.

- Хватит,- сказала жена.- Сегодня ты будешь с нами.

И вот мы не спеша ходим по кельям Спасо-Преображенского монастыря, где сейчас размещен художественный отдел Государственного Ярославо-Ростовского музея-заповедника.

Я застываю около одной из витрин и долго не могу поверить глазам. Под стеклом лежит раскрытая древнерусская рукопись. В верхней части страницы, над узорной вязью, наклеена заставка Феодосия Изографа.

Старания мои тут же перелистать рукопись ни к чему не привели. Было воскресенье, и достать ключи от витрины никто не мог.

Уже позднее, в Москве, я узнал, что книга была "Толковым Апостолом" середины XVI в. Еще в 1958 г. ее описал известный ярославский краевед и знаток старой русской письменности В. В. Лукьянов. В выпуске 3-м "Краеведческих записок" было помещено составленное им "Краткое описание коллекции рукописей Ярославского областного краеведческого музея".

"На л. 1,- писал Лукьянов,- наклеена цветная заставка "фряжского стиля" с подписью Изограф Феодосие".

Он не заметил, что заставка выполнена в технике гравюры на меди и после получения оттиска раскрашена.

На страницах книги нашлась запись, сделанная в 1593 г. Псковитянин Иван Яковлевич Лаптев рассказывал о том, что он подарил книгу Ярославскому Спасскому монастырю. С того времени рукопись и находилась в Ярославле. Значит, и заставка была наклеена на страницы книги в ту пору, когда она изготовлялась,- во второй половине XVI столетия.

Несколько месяцев спустя я просматривал - в который уж раз - альбом "Славянский и восточный орнамент по рукописям древнего и нового времени", составленный великим русским критиком В. В. Стасовым. И здесь, на таблице 78-й, увидел дорогую моему сердцу заставку Феодосия Изографа.

Вернувшись домой, я разыскал свои старые заметки, сделанные несколько лет назад, когда я впервые открыл альбом В. В. Стасова. Конечно, я и тогда заметил украшение и записал: "Заставка старопечатного стиля из "Четвероевангелия" XVI - XVII вв. из библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря. Очень интересная заставка! Пробелка по синему фону - такая же, как в рукописях Троице-Сергиевой лавры". Вот и все. Стасов ничего не писал о том, что заставка воспроизведена гравюрой на меди. А я установить это по литографскому воспроизведению, конечно, не мог.

При первой возможности я поехал в Ленинград. Собрание Кирилло- Белозерского монастыря еще в прошлом веке было передано в библиотеку Петербургской духовной академии. А после Октября поступило в Государственную Публичную библиотеку имени М. Е. Салтыкова-Щедрина.

Печатного описания собрание это, к великому сожалению, по сей день не имеет. Но есть рукописный каталог. Я разыскал в нем интересующее меня "Четвероевангелие". Датируется оно началом XVI в. Относительно заставок ничего утешительного я в каталоге не нашел. "Перед евангелиями,- писал составитель,- заставки и инициалы, писанные красками и золотом, сложного художественного рисунка".

Составитель ошибался. Я раскрыл "Четвероевангелие", нашел на листе 155-м заставку Феодосия Изографа и без труда убедился, что это гравюра на меди, наклеенная на страницы рукописи. Отпечатана она была с той самой доски, что и в Уваровском "Четвероевангелии" и в "Толковом Апостоле" из Ярославля.

Я мог теперь указать четыре оттиска одной и той же гравированной на меди заставки, причем все оттиски наклеены на страницы рукописных книг XVI в. Всюду они прописаны сверху золотом и краской. Оформление рукописей разностильно, приписать их одной и той же мастерской не было никакой возможности.

Оставалось предположить - я так и сделал,- что оттиски заставок находились в свободной продаже и специально предназначались для наклеивания на страницы рукописей и последующей раскраски.

Оппоненты были посрамлены. Теперь никто не решался утверждать, как это сделал в рецензии на одну из моих статей С. А. Клепиков, что "заставки гравированы резцом, скорее всего мастером - серебряником Оружейной палаты конца XVII - начала XVIII в. Никакого отношения к известному Феодосию Изографу - брату знаменитого Дионисия - они не имеют".

Мало того, что С. А. Клепиков превратил Феодосия из сына в брата Дионисия. В свое время на основании этой рецензии статью мою не приняли к печати в сборнике "Книга. Исследования и материалы".

Называлась она "Библиографическое описание художественного убранства древнерусской рукописной книги" и по форме своей представляла рецензию на 22-й выпуск "Записок отдела рукописей" Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина, где была опубликована известная уже читателю работа Т. Б. Уховой "Миниатюры, орнамент и гравюры в рукописях библиотеки Троице-Сергиева монастыря". Напечатал я свою статью в 1962 г. в бюллетене "Вопросы архивоведения".

В Древней Руси существовали своеобразные руководства для иконописцев, которые назывались "Подлинниками". Помещали в них разные технические советы - "указ как по голому дереву золотить", "указ како олифа составливать", "указ, клей варить"... В "Подлинниках" были подробные указания о том, как писать того или иного святого. Например, "Преподобного отца нашего Пахомия великого, подобием вельми стар, лицом бледен от пощения и благообразен, седые власы, мантия узлом связана о коленях, испод риза дымчатая, в руке свиток".

К "Подлиннику" прикладывали изображения святых, которыми должны были руководствоваться иконописцы.

Т. Б. Ухова предположила, что кроме иконописного "Подлинника" существовал и орнаментальный.

А что если часть этого "Подлинника" была гравирована на меди с целью более или менее широкого распространения копий?

Если это так, должны существовать и другие гравированные заставки, кроме той, на которой оставил свою подпись Феодосий Изограф!

Такую заставку я нашел в том же самом "Четвероевангелии" из библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря, в котором отыскался четвертый по счету оттиск гравюры Феодосия. Старопечатное клеймо заставки варьировало мотивы буквицы "Д" "Большого прописного алфавита" Израэля ван Мекенема. Она была выполнена в технике гравюры на меди, раскрашена и наклеена на страницы книги.

Если и эту гравюру выполнил Феодосий,- а у нас нет оснований сомневаться в этом,- значит первый русский гравер стоит у истоков замечательного явления русского прикладного искусства -старопечатного орнамента.

Быть может, и Иван Федоров, создавая свои замечательные заставки, держал в руках не рукописную книгу, а орнаментальный "Подлинник", гравированный на меди Феодосием Изографом?!