В Дерманском монастыре

Острожские мещане подлежали юрисдикции Гродского суда в Луцке. Луцкие актовые книги хранились в Киевском центральном архиве. По примеру С. Л. Пташицкого, здесь решил поискать документы об Иване Федорове Иван Михайлович Каманин (1850 - 1921), который с 1883 года и до последнего своего дня заведовал Киевским архивом.

Такие документы нашлись. В 1893 году Каманин упомянул о них в "Описи актовой книги... № 2049", напечатанной небольшим тиражом.

В том же 1893 году на страницах "Чтений в Историческом обществе Нестора-летописца" документы полностью опубликовал профессор Киевской духовной академии Иван Игнатьевич Малышевский (1828 - 1897). Он был уже немолод. В ученых кругах его знали как автора труда "Кирилл и Мефодий", вышедшего в свет еще в 1886 году; здесь был дан наиболее полный обзор источников о жизни и деятельности славянских просветителей, создателей славянского письма.

Публикация И. И. Малышевского наделала много шума. Совсем уж незнакомый и непривычный Иван Федоров вставал с этих страниц.

События, о которых повествовали документы, происходили в селе Дермани, верстах в двадцати на запад от Острога. И сегодня еще можно видеть здесь стены славного когда-то Дерманского Свято-Троицкого монастыря, а на высоком холме над селом - развалины загородного дворца князей Острожских.

Дерманский Свято-Троицкий монастырь. С гравюры XIX в.

В марте 1575 года Константин Константинович Острожский назначил "справцей" - управителем монастыря "Ивана Федоровича" - первопечатника, оказавшегося по воле судьбы в центре феодальных распрей, бушевавших на Волыни.

Неподалеку от монастыря белело хатами село Спасово, принадлежавшее Екатерине Вишневецкой, вдове гетмана Г. А. Ходкевича, покровителя первопечатника. Между спасовцами и крестьянами деревни Кунино, принадлежавшей Дерманскому монастырю, была стародавняя вражда. Спасовцы отличались буйным нравом: наезды, ограбления, поджоги были для них обычным делом.

После смерти Ходкевича, пользовавшегося большим влиянием на Волыни, кунинцы решили расплатиться со спасовцами. Получилось так, что как раз в это время в, Дермани появился Иван Федоров.

8 августа 1575 года возный Луцкого повета Юрий Рогачов-ский, побывав в Спасове, засвидетельствовал, что видел "у Волхова луга сено в двадцати местах попалено". Сделали это, по словам спасовских крестьян, кунинцы. Они же, рассказывали крестьяне, и "двоих подданных наших Ермака и Сидора... позбивали и поранили". Ермака кунинцы ограбили - взяли у него 20 грошей, две косы, две сермяги и клячу с возом и хомутом. Спасовцы тут же "для прошеня справедливости" обратились "до Ивана Друкаря, справцы монастыря Дерманского". Тот пообещал вернуть лошадь, узнать об остальных награбленных вещах, а зачинщиков наезда - Ивана Шишку и Миколая - примерно наказать.

Такое, как мы бы сказали, либеральное поведение возмутило князя Острожского. Он требовал от своих слуг быть непримиримыми к феодальным соперникам. Следующий наезд на спасовцев был совершен уже по прямому указанию князя - "за властным росказанем его милости князя воеводы Киевского", как свидетельствуют документы Луцкого гродского суда. Принять участие в этом наезде пришлось Ивану Федорову.

2 апреля 1576 года Иван Друкарь, справца монастыря Дерманского, "маючи при собе... слуг, бояр, подданных монастырских немало", наехал на имение спасовских панов Есифа и Василия Малиновичей: "самих панов и подданных их... позбивали и поранили", увели с собой рогатый скот и овец, забрали "сермяг пять, плахту одну, кожухов два, поясов с мошнами два, в которых мошнах было готовых грошей десять, шапки две".

26 июня и 31 августа 1576 года наезды были повторены.

Все это, надо думать, не очень нравилось Ивану Федорову.

Историки XIX века были шокированы публикацией И. И. Малы-шевского. Поэтому во всех популярных биографиях первопечатника о дерманском периоде его жизни ничего не рассказывалось.

К событиям и людям давно прошедших времен мы нередко подходим с мерками сегодняшнего дня. Судить же о человеке и его поступках нужно по обычаям той эпохи, в которую ему привелось жить.

Иван Федоров не был ни благонамеренным "диаконом", ни разбойником с большой дороги. Он жил в жестокое время и подчинялся его законам. Это - в быту. Но когда он переступал порог типографии и подходил к печатному станку, он поднимался над временем, он творил, и замечательные произведения его ума и рук казались ему неподвластными людским установлениям.

Так оно, в конечном счете, и было!