Леонид Андреев. Знаменательный юбилеи

Право Ивана Дмитриевича Сытина на "всенародное" признание (в чем и смысл его сегодняшнего юбилея) является спорным, т. е. не для всех ясным и очевидным. Пусть московская дума единодушно постановляет приветствовать И. Д. Сытина: это ее обязанность перед "москвичом"; пусть даже именитые писатели своим участием в сборнике "Книга" подтверждают серьезность и важность нынешнего дня - для широких кругов интеллигенции остается открытым вопрос: в чем именно те огромные заслуги Сытина, которые дают ему право на столь пышный триумф? Больше того: чем можно оправдать поступок юбилейного комитета (вероятно, его), приурочившего чествование Сытина к такому великому историческому празднику, как 19 февраля - дню освобождения русских крестьян от рабства?

"Сытинские" издания обладают одним бесспорным свойством: распространенностью; равным образом и все "сытинские" предприятия и дела обладают аналогичным свойством: громадностью. Его пресловутые лубки и календари, его учебники и пособия, наконец, его газета "Русское слово" распространены широко и массой бумаги, вероятно, превосходят все другое по этой части; также велики сытинские типографии и все прочее, материальное. Приобщение к сытинскому делу "Нивы" с ее приложениями, само по себе дающими основателю "Нивы", Марксу, право на вечную благодарность со стороны русского народа, доводит масштаб до того предела, до какого едва ли достигало какое-либо другое русское издательство.

Но распространенность и огромность - лишь свойства, но еще не качества; и русскому интеллигенту известны многие случаи "распространенности" (хотя бы сочинения г-жи Вербицкой), которым так же мало оснований радоваться, как распространению скарлатины и холеры. Правда, на людей с пылким воображением, до сих пор удивляющихся расстоянию земли от солнца и с волнением переживающих все огромное: миллиарды, небоскребы и пулеметы - самый масштаб действует ошеломительно и в корне подсекает все вопросы о правах на признание и благодарность: люблю тебя за то, что ты огромен. Однако, эти люди, кланяющиеся всякой царь-пушке, способны делать только шум, "признание" же дают другие - те, кто ищет и ценит качество. Каковы же качества сытинских изданий?

И здесь ответ - на первый взгляд - получается весьма неутешительный. Не говоря о "Ниве", где Сытин является только продолжателем хорошего начала, или о "Посреднике", не имевшем с ним органической связи - все остальные сытинские издания отнюдь не пользуются почетом, каковой заслужили уже давно те же павленковские издания или нынешние сабащниковские с их замечательной библиотекой классиков. Хуже того: даже некоторые, совсем, по сравнению, маленькие издательства, как прежнее "Знание" или теперешнее "Товарищество писателей в Москве", имеют больший вес и значение в глазах читателя, внушают больше доверия и интереса, нежели любой многотомный или листовочный "Сытин". Там, у Павленковых и Сабашниковых - там идея. Там осознанное стремление к общественности или к красоте, там видна высокая цель, к которой идет издатель; там - идея.

Где же идея в "сытинских" изданиях?

Ответ только один. Стоит лишь сверху бросить взгляд на всю эту сытинскую мешанину, где песенник, молитвослов, дешевый календарь и патриотический лубок сопрягаются с Мережковским и Горьким, чтобы спокойно и сразу решить: идеи у сытинских изданий нет и не было. Порою грубые, как макулатура, часто совсем лишенные вкуса и чуть ли не смысла, а порою столь изящные, тонкие и умные, как стихи и рассказы И. Бунина - все эти сытинские книги, книжонки и газетные листы дают изумительную картину какого-то издательского хаоса, над которым вместо духа божьего носится и царит один всепожирающий масштаб: больше книг! больше листов! больше печатной бумаги, бумаги!

Так смотрит на это дело интеллигент, чтущий идеи, избалованный (хотя бы и "в приглядку") четкими и ясными формами Запада. И со своей, интеллигентской, точки зрения он прав. Но есть и другая точка зрения, более пригодная для России, той России, которая сама есть только количество и масштаб - в ожидании лучшего; и с этой точки зрения сытинское издательство является делом величайшей важности и значения, а сам он - Иван Дмитриевич Сытин - человеком, вполне заслужившим признание народное и триумф.

Эта точка зрения - то самое девятнадцатое февраля, которым помечен нынешний календарный день, и к которому пригнан и сытинский юбилей. Кто не одним формальным умом, а и сердцем понял и почувствовал значение этого дня для России, тот не только с почтением дикаря, глядящего на Эйфелеву башню, а и с более нежным и ценным чувством возьмет нынче в руки сытинскую книжку и еще раз вглядится в черты юбилярова лица. Эти черты просты и даже простецки; в них ни на грош нет "меди", и ученый западный физиономист весьма затруднится, к какому разряду великих людей отнести этого необычного юбиляра. И долго, в недоумении, он будет рассматривать это загадочно-простое лицо, пока не переместится что-то в душе его и глазах, и не поймет он, что это - не лицо случайного и проходящего И. Д. Сытина, а лицо огромного и великого народа. Того народа, что был полуосвобожден 19-го февраля и настойчиво просит, молит и требует "вторую половину"; того народа, что после бесконечной ночи своего бытия взмолился о светлом дне и всею темною громадой своею разинул рот на книгу.

Книга! Кто ныне, в нашей среде, знает священную поэзию книги? Не ту полудохлую поэзию книжников, что копаются кротами в темных библиотеках, гурманствуя языком и старчески поскрипывая мыслями, а ту молодую горячую поэзию влюбленности и любви, когда к книге стремишься столь же страстно, как к возлюбленной на свидание? Истинная любовь есть истинный голод - и кто ныне, в нашей среде, знает этот голод-любовь, который заставляет не читать книгу, а жрать ее?

Мы читаем книги, а он - г. великий народ русский - он книгу лопает и жрет. Вам не нравится этот грубый образ? Тогда возьмите другой: он благоговейно проглатывает ее, как причастие, он не читатель - он молитвенник на книгу.

И вот вам И. Д. Сытин: величайший пожиратель книг, он же молитвенник на книгу, он же причастник воскресения народного. И не ищите идеи в его изданиях - он сам, вот этот И. Д. Сытин, есть идея... и прекраснейшая идея! Ибо этой идеей заряжен весь народ, откуда он выскочил - босой, голодный духом и о духе, жадный к свету до слепоты, полуосвобожденный, вольноотпущенник, но еще не гражданин. Издатель, сам почти не знающий грамоты (некогда было научиться, надо было издавать!) - это ли не образ безмерной и святой жадности? Конечно, как не смутиться перед таким несуразным явлением "западному" четкому уму, но мы, дети мужицкой, несуразной, огромной и возрождающей России - мы его поймем. Это для ясного Запада куб всегда куб, а у нас и для куба допустимы всякие формы; и не всегда внешне светел наш свет, что не мешает ему творить понемногу такой же день, как и во всем божьем мире.

И не смущайтесь отсутствием "качества" у сытинских изданий: оно уже заключено в их количестве. Кто спорит против необходимости разумного меню и для пищи духовной? И кто не хотел бы более питательной еды для народа, нежели сытинский лубок и календарь, кто не предпочел бы для народа более изящно сервированный стол, нежели грязная скатерть харчевни, чайной и трактира? Но там, где царит массовый голод, там, где самое понятие печатного знака еще нуждается в освящении, и букварь служит источником мудрости и познания - там количество еды является более важным и необходимым фактором, нежели строгий и ограниченный подбор ее. "Глупый милорд" вовсе не так глуп, как это кажется в столицах, и "Прекрасная магометанка, умирающая на гробе своего мужа", разбудила к жизни немало сердец, познавших через эту наивную книжонку всю сладость чувствительности и поэтических грез. Когда голодает целый народ, только что освободившийся от пут, это совсем не то, что три интеллигента, идущих обедать к Донону - этого не надо забывать при оценке сытинского дела.

Еще одно сомнение.

Пожиратель книг, И. Д. Сытин стал торговцем книгами. Да, торговцем - огромным, ненасытным (почему он - Сытин?), всеядным, порою даже смешным в своей детской неразборчивости. И, как всякий торговец, он - "ум", "сметка" и "хитрец": не любит формальных договоров, склонен решать дела за чайком, в интимности; то до смешного передорожит, то на грош накупит пятаков: сам не всегда знает цену своего товара. Наивничает. Делает вид, что "глубоко уважает" больших писателей, но внутренне и в них видит только "товар", и мучается, если не замечает цены на обложке, - чтобы иметь точку для дальнейших операций. Вздыхает и в трудных обстоятельствах принимает личину слабосильного больного; любит поговорить о том, что "он из народа", не подозревая, кажется, насколько эта похвальба мала для того, кто по существу своему не только из народа, а- сам народ.

И опять недоуменный вопрос: за что же триумф торговцу, хотя бы это был торговец книгами? И снова странный, но многим весьма понятный ответ: за то, что один из первых вольноотпущенников принял книгу, как "товар", и до святости просто и крепко, навсегда, на всю жизнь, поверил в ее "меновую", материальную ценность. Для нас это мало, но это бесконечно велико для того, кто вместе со всем своим народом привык подбирать в ладонь падающие хлебные крошки, ибо - ценит хлеб, как единственную в мире истинную ценность. И, как не уронит он крошки на земь от того хлеба, - так утвердил он своей торговлей великую ценность нового "хлеба", к которому жадно припадает духовно-голодная Россия. И также не уронит крошки, ибо - не только ест, а чтит, не только потребляет, а и производит.

Рис. 40. Фотография А. П. Чехова с дарственной надписью И. Д. Сытину

Да, торговец, а не торгаш, не тот, подло равнодушный к внутренней ценности вещей, что нынче торгует иконами, а завтра устраивает барыши на "живом товаре".

И сегодня, в лице Ивана Дмитриевича Сытина, мы приветствуем русский народ. Приветствуем его духовный голод, его безмерную жадность. Приветствуем его первые, еще слепые, но уже такие твердые и решительные шаги. Приветствуем его великий сокрытый разум, бросивший его из цепей прямо к книге - последнему Освободителю. Пусть лопает книги, пусть жрет, пусть приобщается! Приветствуем его безошибочное чувство жизни, приведшее его на тот единственный путь, в конце которого - возрождение России.

Когда-то срезали розги с деревьев и ими секли предков юбиляра, ныне всеми почтенного; теперь на бумаге из тон же древесной массы Сытин печатает миллионы книг, - это ли не сладчайшая месть угнетателям, достойная всяческого триумфа!

Печатается по статье Леонида Андреева

"Знаменательный юбилей".-

"Русская воля", 1917, № 48.