За волшебной дверью (Конан Дойл А. Перевод Кунина В.)

За переплетом любой настоящей книги скрывается как бы эссенция живого человека.

За волшебной дверью

Пусть бедна ваша книжная полка, пусть украшает она скромное жилище. Затворите изнутри дверь комнаты, оставьте внешнему миру все его заботы, отрешитесь от тревог в обществе Великих Мертвецов - и, миновав волшебный портал, вы окажетесь в прекрасной стране, куда не дано проникнуть беспокойству и раздражению. Все низкое, все пошлое вы оставили позади. Здесь, ожидая вас, стоят рядами ваши благородные молчаливые друзья. Обведите взглядом их строй. Выберите того, который сейчас всех ближе душе вашей. Теперь остается только протянуть к нему руку и отправиться вместе с ним в страну мечты. Право же, есть нечто жуткое в книжных шеренгах, и лишь привычка притупляет в нас это ощущение. Каждая книга - мумия души, облаченная в погребальные одежды из кожи и типографской краски. За переплетом любой настоящей книги скрывается как бы эссенция живого человека. Авторы обратились в бесплотные тени, плоть их - в летучий прах, но самое сокровенное, оставшееся от каждого из них, - здесь в вашем распоряжении. И снова лишь привычка не позволяет нам вполне оценить то удивительное счастье, которым мы имеем возможность наслаждаться. Представьте, что мы вдруг узнали: Шекспир воскрес и готов уделить любому из нас час своей мудрости и своего воображения. О, как бы мы стремились к встрече с ним! А ведь здесь он - все лучшее, что в нем было, - каждый день рядом с нами, но мы даже не всегда даем себе труд познать его. В каком бы настроении человек ни переступил порог волшебной двери, величайшие люди мира разделят с ним это настроение. Если он задумчив - к нему придут короли мысли, если он грезит - короли мечты. А может быть, ему хочется развлечений? Тогда он волен обратиться к любому из величайших рассказчиков мира, и давно ушедший из жизни гений займет его воображение. Общество мертвых может оказаться настолько притягательным, что человек станет слишком редко думать о живых. Многим из нас следует всерьез опасаться, что, погруженные в наследие мертвецов, мы никогда не узнаем собственных мыслей и чувств. И все же романтика и переживания, полученные из вторых рук, безусловно достойнее той иссушающей скуки, на которую обрекает жизнь большую часть рода человеческого. Но прекраснее всего, когда мудрость мертвых и их пример дают нам силу и терпение, чтобы пережить тяжкие дни нашей собственной жизни.

Пойдемте со мною за волшебную дверь, сядьте на зеленый диван, отсюда вам виден будет старый дубовый шкаф с неровной линией томов. Можете курить. Согласитесь ли выслушать мой рассказ о книгах? Нет для меня ничего приятнее, ибо каждый том здесь - мой близкий друг, а о чем, если не о друге, можно говорить с большим удовольствием? Прочие книги стоят там, выше, а здесь - мои любимцы, те, которых я всегда держу под рукой и перечитываю. Здесь каждый потрепанный переплет навевает мне приятные воспоминания.

Покупка многих из них потребовала жертвы, от которой обладание делается еще слаще. Видите ряд старых коричневых томов внизу? Каждый из них - мой завтрак. Я покупал их в студенческие годы, в не очень изобильные времена. Три пенса - такова была скромная сумма, ассигнованная мною в полдень на сэндвич и стакан пива; но судьбе было угодно, чтобы по пути на занятия я проходил мимо самого замечательного книжного магазина на свете. На улице у двери в магазин стоял большой бочонок, наполненный постоянно меняющимися потрепанными книгами; объявление над ним гласило, что любую из них можно приобрести за те самые три пенса, что были у меня в кармане. Когда я подходил к магазину, разыгрывалась отчаянная битва между голодом полного сил юного тела и жаждой пытливого всепожирающего ума. В пяти случаях из шести побеждали животные инстинкты.

Бердсли О. Обложка каталога редких книг. 1895

Но когда я все же отдавал предпочтение духовным потребностям, наступали прекрасные минуты: я рылся в старых альманахах, томах шотландских теологов и таблицах логарифмов до тех пор, пока не находил нечто такое, что с лихвой оправдывало потраченное время. Просмотрите корешки на этих полках, и вы увидите, что мой выбор был не столь уж плох. Четыре тома гордоновского Тацита (жизнь слишком коротка, чтобы читать в оригинале, если есть хороший перевод), эссе сэра Уильяма Темпля, произведения Аддисона, свифтовская "Сказка о бочке", "История" Кларендона^*, "Жиль Блаз"^**, стихотворения Бекенгема^*** и Черчилля^****, "Жизнь Бэкона"^*****... Неправда ли, недурно для старого бочонка с трехпенсовыми книгами?

^* (Эдвард Гайд лорд Кларендон (1609-1674) - английский правовед, мемуарист, государственный деятель и историк, автор "Истинного исторического повествования о смуте и Гражданских войнах в Англии" (опубл. в 1702-1704).)

^** ("История Жиль Блаза из Сантильяны" (1715-1735) Алена Рене Лесажа. Роман Лесажа лег в основу драмы Эдуарда Мура "Жиль Блаз" (1751).)

^*** (Бекингэм, Джордж Вильерс, герцог (1628-1687) - английский литератор.)

^**** (Чарлз Черчилль (1731-1764) - английский сатирик.)

^***** ("Жизнь Бэкона" - возможно, речь идет о сочинении Ш. де Ремюза "Бэкон: его жизнь, эпоха, философия и воздействие на нашу эпоху" (по-фр. 1857) или о книге Дж. Л. Крэйка "Бэкон, его сочинения и философия" (1846).)

Эти книги не всегда были в столь убогой обстановке. Взгляните на плотную кожу переплетов, на потускневшее золото заглавий. Когда-то они украшали полки какой-нибудь славной библиотеки и даже здесь, среди случайных альманахов и проповедей, сохраняют следы былого величия, словно поношенное шелковое платье бывшей светской дамы, ныне опустившейся, но прежде великолепной. В наше время благодаря дешевым изданиям в бумажных обложках и публичным библиотекам стало слишком легко читать. Человеку свойственно недооценивать то, что достается ему без усилий. Кто теперь чувствует ту лихорадку, которая терзала Карлейля, когда он мчался домой с шестью томами "Истории" Гиббона в руках? Его мучимый жаждой разум готов был поглотить эти тома по одному в день. Теперь иные времена: книга становится вашей раньше, чем вы можете по-настоящему оценить ее; если же человек не потрудился как следует, чтобы добыть желаемое, он не почувствует радости обладания.

...А теперь, мой терпеливый друг, настало время нам расставаться, и я надеюсь, что мои короткие проповеди не слишком вам наскучили. Если я привел вас туда, где вы раньше не бывали, то убедитесь в правильности пути и двигайтесь дальше. Но быть может, моя попытка была тщетной? И в этом нет ничего страшного, пусть даже мои усилия и ваше время были потрачены зря. Возможно, я допустил великое множество ошибок, однако разве неточное цитирование не есть привилегия рассказчика? Мои суждения могут резко отличаться от ваших, и то, что нравится мне, может быть вам не по сердцу; однако думать и говорить о книгах всегда прекрасно, к чему бы это ни привело. Пока что волшебная дверь все еще закрыта за нами. Вы еще в чудесной стране. Но, увы, хотя мы и заперли эту дверь, мы не можем ее запечатать. Раздается удар дверного колокольчика, телефонный звонок, зовущий вас назад, в убогий мир тяжкого труда, людской суеты и повседневной борьбы. Что ж, это реальный мир, а книги - только имитация жизни. И все же теперь, когда дверь распахнута и мы вместе выходим наружу, разве не смелее встретим мы нашу судьбу, храня в сердце все то спокойствие, мир и доброту, какие нашли за Волшебной Дверью?

1907