"Келейный летописец" Дмитрия Ростовского (Василий Калугин) [1983 -

Дмитрий Ростовский... Талантливый воспитанник Киево-Могилянской академии, он стяжал себе славу у современников как незаурядный оратор, полемист, историк, публицист, философ, поэт и драматург. Общественно-политическая и литературная деятельность Дмитрия обратила на себя внимание Петра I, который, зная его большую образованность, склонность к научному труду, а также несомненное литературное дарование, зимой 1701 года вызвал его в Москву. Здесь и в Ростове им были созданы лучшие произведения: многочисленные слова и поучения, пьесы для школьного театра, знаменитые "Четьи-Минеи", над составлением которых трудился около 20 лет, "Розыск о раскольнической брынской вере", а также "Келейный летописец".

На протяжении всей своей многогранной деятельности Дмитрий Ростовский (1651 -1709) уделял большое внимание историческим сочинениям: он переписывал хронографы, по его приказу был сделан список с Хроники Псевдо-Дорофея Монемвасийского, принадлежавшей московскому Печатному двору. Интересно отметить, что в библиотеке Дмитрия среди книг светского содержания явно преобладала историческая тематика: "Тестамент Василия, царя греческого", произведения Ц. Барония, книга Квинта Курция об Александре Македонском, хроники М. Стрыйковского,

А. Гваньини, М. Вельского, "Синопсис", приписываемый И. Гизелю, "История Византии" и т. д. Перу самого Дмитрия Ростовского принадлежит ряд исторических сочинений, среди которых наиболее важное место в его литературном наследии занимает "Келейный летописец".

Дмитрий Ростовский стяжал себе славу у современников как незаурядный оратор, полемист, историк, публицист, философ, поэт и драматург. Его перу принадлежит ряд исторических сочинений, среди которых наиболее важное место занимает 'Келейный летописец'

Замысел создания летописи возник у Дмитрия еще в 90-х годах XVII века, во время его пребывания на Украине, но только после назначения в Ростов-Ярославский, куда Дмитрий прибыл 1 марта 1702 года, он приступил к созданию "Келейного летописца". Прежде всего для составления задуманного произведения Дмитрию понадобилось большое количество историкобогословских сочинений, из которых он смог бы почерпнуть сведения об "истории древних деяний". В его распоряжении находилась Хроника Дорофея Монемвасийского, которая не удовлетворяла Дмитрия тем, что в ней не было хронологических сведений, поэтому он вел тщательные поиски в книгохранилищах Ростова и Ярославля: в Спасо-Ярославском монастыре им был найден Летописец Еллинский и Римский, два свидетельства которого Дмитрий привел в "Келейном летописце", называя свой источник "хронограф Спаский Ярославский". Но Хроники Псевдо-Дорофея и Еллинского летописца было явно недостаточно для начала работы. Дмитрий выписывал из-за границы с помощью Исаакия Вандербурга, продавца иностранных книг в Москве, латинские трактаты по истории и хронологии. С просьбой прислать ему хотя бы "на малое время" нужные для справок книги он обращался к своим старым знакомым: крупнейшему солепромышленнику России Г. Д. Строганову и переводчику московского Печатного двора Феологу. Существенное препятствие в работе оказало то, что все летописи и хронографы "с ростовских обителей", как это отметил Дмитрий в письме от 18 мая 1707 года к Г. Д. Строганову, были отправлены справщику московского Печатного двора Федору Поликарпову-Орлову, который в 1708 году принялся по поручению Петра I за составление труда по русской истории с древнейшей поры и до современных ему событий. На отсутствие исторических сочинений Дмитрий жаловался и в шуточном стихотворении, посланном в письме к Феологу 31 декабря 1707 года из Ростова:

^* (1 Ярославские епархиальные ведомости, 1874, № 234, с. 268.)

Когда необходимые источники были в основном собраны, Дмитрий начал усиленно работать над книгой.

"Келейный летописец" открывает "Известие о несогласном числении лет", написанное Дмитрием еще в 1705 году, и продолжающая его "Хронология". Причины, побудившие Дмитрия Ростовского приняться за фактически отдельное исследование по хронологии, были следующие: при составлении "Летописца" он столкнулся с "велием в летах несогласием^*" в своих основных источниках - русские хронографы, греческие и латино-польские хроники не согласовались ни со славянским переводом Библии, ни сами с собой, что вызывало значительные затруднения в работе. Вполне естественно, что Дмитрий Ростовский зачастую находился в "таковых убо недоуменных вещах, аки в лавиринте" и не всегда мог определить "путь летам правый и известный". Задача осложнялась еще и тем, что "Хронология" носила полемический характер и была направлена против старообрядцев. В свое время Дмитрий Ростовский присутствовал при споре старообрядца Григория Талицкого со Стефаном Яворским в селе Преображенском. Поэтому в Хронологии "Келейного летописца" Дмитрию хотелось показать, как он указал в письме к Стефану Яворскому от 4 декабря 1707 года, что ."неправое у наших (старообрядцев.- В.К) держится леточисление, чего до сих пор не хотят увидети и познати" (I, 497). Для того чтобы избежать хронологических неточностей, Дмитрий решил расположить содержание "Келейного летописца" по столетиям, поместив в "Хронологии" таблицы, в которых сравнивал противоречивые показания многочисленных источников своего произведения с приложением на каждый век пасхального круга, этим была устранена необходимость проводить точную датировку событий ветхозаветной истории.

^* (Сочинения святого Дмитрия, митрополита Ростовского. М., 1857, ч. IV, с. 45. В дальнейшем ссылки на это издание приводятся в тексте статьи: часть обозначена римской цифрой, страница - арабской.)

В ноябре 1707 года, когда работа над самой трудной частью "Келейного летописца" была закончена, Дмитрий послал ее в Москву на просмотр своему другу Стефану Яворскому, а также, вероятно, Рафаилу Краснопольскому и Ф. П. Поликарпову-Орлову. Отзыв был неблагоприятный для автора: "Преосвященный (Стефан Яворский. - В.К.) не охулил, прочим же не понравилось"^*, - сообщил Дмитрий в письме к Феологу от 31 декабря 1707 года. Почему же не понравилось исследование по хронологии? Ответ на этот вопрос находим в письме Дмитрия к Стефану Яворскому от 4 декабря 1707 года. "Премудросоветующые разсматриватели", во-первых, ошибочно решили, что "Хронология" представляла краткое изложение "Келейного летописца", и заметили, что это еще не "история древних деяний", поскольку в ней только приводятся, но не получают должного объяснения несогласные свидетельства различных источников. Во-вторых, так как Дмитрий пришел к выводу о невозможности установить точную дату рождения Христа, они увидели в этом "соблазн для раскольников". И в-третьих, проверяющим не понравилось построение будущей книги, они предложили изложить материал согласно традиционной периодизации всемирной истории, предложенной еще в IV веке Евсевием Кесарийским и его последователем Иеронимом, по "четырем монархиям": ассиро-вавилонской, индоперсидской, греко-македонской и римской. На сделанные замечания Дмитрий отвечал, что его "Хронология" "еще не есть история, но оглавление хотящей быти истории", что касается старообрядцев, то "расколыцикам же никто ничем не угодит, они и из добрых, полезных и святых вещей соблазняются"; описывать деяния Римского, Греческого и других царств, по его мнению, было не архиерейским делом: "Мирские люди могут в том трудиться, или готоваго о тех монархиях историка Иустина перевести. Мне же предлежат духовная" (I, 496-498). Все же Дмитрий не исключил полностью из своего произведения сведения по гражданской истории, а также "басни еллинския о богах их поганских, им же кто не посмеется!" (489), объясняя это тем, что "богов поганских... зело полезно прочитать и плюнуть"^**. В этом же письме Дмитрий указал и на чисто практические стороны своей работы: простое и ясное изложение событий для "духовного чина" и "препростого народа". Стефана Яворского вполне удовлетворили подобные объяснения, и он даже собирался "самому великому государю тое дело презентовати"^***. Отметим, что экземпляр "Келейного летописца", принадлежавший царевичу Алексею, после его смерти поступил в библиотеку Петра I.

^* (Ярославские епархиальные ведомости, 1874, № 254, с. 268, 270.)

^** (Ярославские епархиальные ведомости, 1874, № 254, с. 268, 270.)

^*** (Труды Киевской Духовной Академии, 1866, № 24, с. 544-545.)

"Келейный летописец" не сразу получил свою окончательную форму. Дмитрий Ростовский, написав отдельные главы, посылал их на просмотр Стефану Яворскому, Рафаилу Краснопольскому, Ф. П. Поликарпову-Орлову, Феологу с просьбами оказывать содействие в работе. Получая замечания от Стефана Яворского, Дмитрий беспрекословно исправлял отдельные места своего произведения. Этим и объясняется происхождение редакций "Келейного летописца", которые отличаются друг от друга не столько своим содержанием, сколько стилистическими поправками, перестановками отдельных глав (в основном это главы, посвященные античной мифологии) и цензурными сокращениями по вопросу о церковных имениях^*. Согласно древнерусскому книжному этикету Дмитрий Ростовский довольно скромно смотрел на свое произведение и, вероятно, не предназначал "убогий летописный труд сей" (1) к печати. Впрочем, в письме к Стефану Яворскому от 24 февраля 1708 года он просил своего друга "прочитания и исправления" "Летописца" "аки бы к изданию в печать. Авось либо когда и было бы так" (I, 507).

^* (Шляпкин И. А. Св. Димитрий Ростовский и его время (1651 -1709 гг.). Спб., 1891, с. 420-421, 424.)

Письма Дмитрия Ростовского этого периода позволяют нам представить в некоторых чертах характер его работы над "Келейным летописцем". Так в письме к Стефану Яворскому от 11 декабря 1707 года он писал: "Мню же мало кому понравится тая моя lucubratia^*, понеже в нем, как в сбитню русском мешанина: и историа, и будто толкованиице некое из Корнелия и других книг, изредка местами, а наипаче в первой и другой тысящи лет, в которых мало зело обретается историй... Вем же, в книгописательстве aliud historicum esse, aliud interpretem, aliud^** нравоучителем. Однакоже я грешный все то zgmatwal jak grach z kapustu^***, желая иметь книжицу оную, яко notata j fragmenta^****, же было что часом для казаня"^*****. Следовательно, "Келейный летописец", по замыслу Дмитрия Ростовского, должен был служить руководством для проповедников, как пользоваться ветхозаветной историей при составлении своих поучений. "И аще бых писал чином историографским, - подчеркивал Дмитрий в письме к Ф. П. Поликарпову-Орлову от 8 ноября 1708 года, - то уже бы совершил начатое... Моему сану (егоже несмь достоин) надлежит слово божие проповедати не точию языком, но и пишущею рукою. То мое дело, то мое звание, то моя должность! Пишу, убо, господу поспешествующу, нравоучения, местами же толкование писания святаго, елико могу немощный: а истории, яже в Библиях, токмо вкратце вместо фемы полагаю, и от тех, аки от источников струи, нравоучения произвожу" (I, 511). В "Келейном летописце" Дмитрий остался верен одному из главных принципов своего учителя Иоанникия Галятовского, предписывавшего проповедникам, хотящим говорить с кафедры, прежде всего положить из библейских книг "фему", которая служит фундаментом всей проповеди, потому что сообразно с "фемою" строится проповедь. Таким образом, "Келейный летописец" не является простой компиляцией, напротив, большая часть была написана самим Дмитрием Ростовским, свой пересказ библейской истории он сопроводил толкованием и в то же время, используя примеры "древних деяний", стремился дать нравственное поучение для "препростого народа". Именно поэтому в "Келейном летописце" находим так много общего с торжественными словами и поучениями Дмитрия Ростовского.

^** (одно быть историком, другое - толкователем, третье (лат.).)

^***** (Шляпкин И. А. Св. Димитрий Ростовский и его время (1651 -1709 гг.). Спб., 1891, с. 420-421, 424.)

Отдельные места "летописца за келлию" почти дословно совпадают с его проповедями, например: поучение о четвероконечном кресте, помещенное в "Келейном летописце" (29-30), и проповедь на ту же тему от 23 ноября 1708 года (III, 469-470), послужившая, кстати, вступлением к "Розыску о раскольнической брынской вере", размышление о смерти и в летописи (202-206) имеет своим источником "Слово на поминовение Иоанна Семеновича Грибоедова", произнесенное в Москве 7 мая 1706 года (Ш, 535-543), обличение прелюбодеяния (415-420) восходит к "Слову на празднество явления иконы богородицы и приснодевы Марии" от 8 июля 1706 года (III, 109-111), статья о "десяти гроздях пиянственнаго винограда" (428-435) напоминает "Поучение в неделю четвертуюнадесять по святом дусе" (II, 466-472), произнесенное в московском Ивановском монастыре 29 августа 1708 года и т. д. Некоторые параллели с "Келейным летописцем" имеются и в "Розыске" Дмитрия: рассмотрение "От коего времени насташа идолы" и аналогичная статья летописи (326-328), глава "О образе и подобии божии в человецех" ассоциируется с соответствующим рассказом "Келейного летописца" (24-29) и т. д.

Страницы черновиков Дмитрия Ростовского

События ветхозаветной истории использовались Дмитрием как тема для назидательного нравоучения. Текст "священного писания" понимался и толковался им не только исторически, но и аллегорически. Иначе говоря, то, о чем повествовали книги Ветхого завета, - это не только повествования о "подлинных исторических" событиях, фактах, но каждый факт - аналог иного события, дающий образец морального поведения, и в то же время он заключает в себе скрытую сакраментальную истину. Это и обусловило появление в "Келейном летописце" лиро-эпических и философских размышлений Дмитрия о зависти (102-103) после рассказа о жертвоприношении Каина и Авеля, о вечности и о кратковременности человеческой жизни (130-133) по случаю первого "кругов небесных не равнотекущих соравнения" (129), о покаянии (136-144) после откоровения, данного Адаму ангелом, о молитве (148-154) после статьи о Еносе, о вреде "содружества со злыми человеки" (171-175) после упоминания о смерти Сифа, о земледелии и о благородстве (210-212) по поводу "изобретения" Ноем орания земли, "о перемене жизни и непостоянстве щастия" (333-334) после упоминания о рождении Зороастра, о вечном движении жизни (469-475) в связи со странствиями Авраама, о прелюбодеянии (509-523) после рассказа о Авимелехе и т. д. Подобными средствами Дмитрий преследовал одну из главных целей своего произведения: пропаганду нравственного жизненного идеала.

Письмо Дмитрия Ростовского Феологу

Дмитрий Ростовский стремился показать, что высокие душевные качества человека являются результатом его постоянного, упорного труда, нравственного подвига. В "Келейном летописце" им прославлялась моральная красота человека, способного ради общего блага поступиться самым дорогим. Свое произведение Дмитрий строил на контрасте добра и зла, идеальных и отрицательных героев и выражал глубокую веру в силу и конечное торжество добра, в способность человека возвысить свой дух и победить зло. Он менее всего был склонен к беспристрастному изложению фактов, его произведение включает в себя публицистику, которая вызвана стремлением автора заботиться о благе всех, а не только отдельной личности. Просветительская вера в разум порождала убеждение, что слово обладает могучей, действенной, почти императивной силой. Текст "Келейного летописца" обрывается похвалой силе слова: "Злое слово и добрых злыми творит, доброе же слово и злых соделовает добрыми!" (622). Выраженная словом истина, казалось, должна была сразу же произвести желаемое действие - рассеять заблуждение. Создавая свое произведение, Дмитрий Ростовский выполнял в какой-то мере определенный социальный заказ и ставил перед собой дидактические цели. Он обращался с учительным, назидательным словом к своим читателям, рассматривая "Келейный летописец" как "душеполезное лекарство". Он был убежден, что его слово будет понято в народе и принесет нравственную, общественную пользу. Поэтому важнейшей задачей своего произведения Дмитрий считал формирование нравственного кодекса, просвещение развращенного сознания, прямое выражение идеала, носителями которого выступали положительные герои ветхозаветной истории. Характерная особенность "Келейного летописца" - это его неразрывная связь с действительностью. Такая связь придавала произведению Дмитрия Ростовского необычайную публицистическую остроту, взволнованный лирический пафос, что делало "Келейный летописец" важным средством морального воспитания их современников.

Прибегая к историческим параллелям, Дмитрий Ростовский изображал и наиболее характерные недостатки современной ему действительности, где "сильный немощнаго насильствует" (240), процветают "грабления, хищения, озлобления неповинных, кривосудства, немилосердства, коварства, лести, напаствования, обиды и утеснения" (374), а "убогии и нищии от богатых и сильных утесняеми" (467). В "Келейном летописце" Дмитрий Ростовский пишет о бесчеловечности войн и о пагубе "злата со сребром" (246-250). Примечательно, что Дмитрий делит войны на захватнические, несправедливые, приравнивая их к убийству, и справедливые, которые "в высокую любве добродетель вменяется аще с добрым творится намерением: еже не толико себе единаго, елико все отечество сохранити от находящих врагов цело" (248). Главной причиной войн, убийств, страданий и бедствий человечества, согласно Дмитрию, являются деньги: "Корень всем злым сребролюбие есть", потому что всякий "имеяй много, еще более хощет" (249). В своем сочинении Дмитрий Ростовский полемизирует со старообрядцами (24-29), затрагивает вопросы воспитания детей, сравнивая ребенка с чистой доской, "уготованной ко иконному писанию, на ней же, еже из начала иконописец напишет... то и пребудет" (277-278), осуждает обычай брать кормилиц (447-449), выносит порицание женщинам "пишущым и красящым лица своя" (44), касается семейной жизни, утверждая, что "злыя жены даются от бога злым человеком на казнение грехов их" (539).

Дмитрий обрушивается на всех, кто нарушает установленные нормы христианской морали, требуя неукоснительного их соблюдения. Его возмущает возникшее в обществе равнодушие к "священному писанию" и церковной службе - симптом весьма примечательный для петровского времени. Религиозная дидактика сочетается в "Келейном летописце" с натуралистическим описанием пороков: пьянства, обжорства, прелюбодейства, гордыни, жестокости, зависти и т. д. Можно с уверенностью сказать, что те элементы сатиры, которые встречаются в произведениях Дмитрия Ростовского, в частности в "Келейном летописце", в какой-то мере предвосхитили сатирическое направление А. Кантемира, который в примечаниях к своим сатирам неоднократно ссылается на сочинения "писателя житий святых" Дмитрия Ростовского.

Довольно осторожно намекает Дмитрий и на деятельность Петра I, подвергая критике "сущих на владетельствах", которые "вельми согрешают... и безгрешных осуждают вместо грешных" (390), в то время как царю должны быть присущи "милость, кроткость и незлобие" (231). Вероятно, именно эту мысль имел в виду Дмитрий Ростовский, подчеркивая киноварью в книге, подаренной ему Рафаилом Казановичем, следующие слова Иоанна Златоуста: "Художество есть еже началствовати, не сан токмо: и художество художеств всяческих высочайшее"^*. В связи с этим заслуживает внимания письмо 1708 года Дмитрия к Феологу. Незадолго до своей смерти Дмитрий Ростовский просил своего друга, чтобы он не давал "Келейный летописец" всем без разбора не только переписывать, но даже читать. Причиной подобной просьбы послужило то, что Дмитрий, поддерживая в целом реформы Петра I, в конце жизни сблизился со сторонниками царевича Алексея и сопротивлялся вмешательству государства в дела церкви.

^* (ЦГАДА, собр. библиотеки московской Синодальной типографии, № 90 (85). Беседы Иоанна Златоуста на 14 посланий апостола Павла. Киев, тип. Киево-Печерской лавры, 1623, л. 1302. На внутренней стороне верхней крышки переплета запись полууставом: "Архиерею Ростовскому Димитрию иеромонах Рафаил Казанович сию книгу дарствова 1705 года, декабря 6".)

Дмитрия Ростовского, разумеется, нельзя зачислить в ряды противников петровских реформ. Один из самых образованных людей своего времени, Дмитрий не мог не сочувствовать просветительским начинаниям Петра I, направленным на обновление государства и выводившим страну из вековой отсталости. Весьма прозрачно указывая на личные недостатки Петра I, осуждая его церковную политику как в "Келейном летописце", в котором есть места, направленные против проводимой Петром I частичной секуляризации церковной собственности (463, 549-552, 578- 579 и др.), так и в проповедях, произнесенных даже в присутствии самого царя, - Дмитрий, без сомнения, искренно желал успеха его преобразовательской деятельности. Однако те крутые меры Петра I, которые отразились на быте духовенства, вызывали недовольство Дмитрия Ростовского. В свою очередь, в Дмитрии царю не нравились независимость мнений и, что самое главное, поползновения на "духовное отцовство". Вероятно, потому "Келейный летописец" послужил предметом специального обсуждения в Синоде.

В первом издании этого труда, осуществленном Н. И. Новиковым в 1784 году во время царствования Екатерины II, которая провела секуляризацию церковного землевладения, по цензурным соображениям был пропущен рассказ об отнятии церковных имуществ, в котором Дмитрий прямо заявлял, "яко должны суть люди мирстии подаяти в церковь на препитание слуг божиих, а не отнимати". Актуальность этой статьи была настолько велика, что один из преемников Дмитрия по Ростовской кафедре Арсений Мацеевич за подачу в синод двух писем против секуляризации был лишен епархии, а в 1767 году - монашеского звания и заточен в Ревельскую крепость.

Император Константин. Иллюстрация из переписанного рукой Дмитрия Ростовского 'Хронографа'

Вполне закономерно, что "Келейный летописец" был издан именно Н. И. Новиковым. Скрытые выпады Дмитрия Ростовского против правительства, мысли о внесословной ценности человека, о необходимости оценки людей не по признакам родословности и чинам, а по их действительному достоинству и дарованиям, борьба за такие нравственные принципы, которые должны были будить патриотическую, активную общественно-полезную деятельность людей, "трудитися ближних ради, нищым и убогим в скудости их потребная промышляти, от пота лица своего алчущыя питати, нагия одевати, странныя упокоевати, узники и болящыя посещати; мертвыя погребати, и вся прочая милосердная дела творити" (589), осуждение сословной спеси боярства и их немилосердия к ближним, критика различных слоев общества: духовенства, купечества, "препростого народа" и т. д. - все это было близко по своему духу просветительской деятельности Н. И. Новикова, который одним из первых осознал то большое значение, которое сыграли в деле просвещения России труды Дмитрия Ростовского.

Рукопись 'Успенской драмы' Дмитрия Ростовского

В связи с этим необходимо обратить внимание на хранящийся в ГБЛ в собрании Отдела рукописей под № 1171 список "Келейного летописца" третьей четверти XVIII века^*, представляющий большой интерес тем, что в нем помещено предисловие, отсутствующее как в печатных изданиях, так и во всех известных нам рукописях этого сочинения, включая и содержащий на отдельных листах собственноручные пометы Дмитрия Ростовского и находящийся в ГИМ в Синодальном собрании, № 53. Из этого предисловия видно, что "Келейный летописец" предназначался по замыслу Дмитрия для учеников открытого по его инициативе в Ростове "училища греческого и латинского" - второго по значению учебного заведения в России после Славяно- греко-латинской академии. Прямого указания на время открытия ростовской школы, предназначенной главным образом для детей духовенства, где училось около 200 человек, мы не имеем. Известно только, что основание "училища греческого и латинского" было одним из первых дел Дмитрия после его назначения в Ростов, а из анализа сохранившихся упражнений, выполненных учениками школы Дмитрия, можно заключить, что занятия начались 1 сентября 1702 года. В ростовской школе изучались русский, греческий и латинский языки, учеников обучали пению, был устроен театр, на сцене которого исполнялись пьесы духовного содержания: "Рождественская драма", "Кающийся грешник", "Успенская драма", написанные Дмитрием Ростовским, и пьеса "Венец Димитрию", созданная, вероятно, учителем русского языка "училища греческого и латинского" Евфимием Морогиным. Сам Дмитрий придавал большое значение ростовской школе: "Что бо человека вразумляет аще не учение?" - видел в ней эффективное средство борьбы против невежества, отсталости, суеверий, закоренелости в старых привычках, которые, по его мнению, были порождены тем, что "иереи глупы, а люди неразумны". Дмитрий Ростовский лично руководил занятиями, часто посещал школу, экзаменовал своих воспитанников, а с наиболее способными учениками занимался отдельно. К сожалению, ростовская школа просуществовала сравнительно недолго. Стараниями И. А. Мусина-Пушкина, поставленного во главе Монастырского приказа - центрального правительственного учреждения в России, которое осуществляло сбор с монастырских и церковных земель денежных и натуральных доходов, и стольника Василия Воейкова, находившегося в довольно натянутых отношениях с Дмитрием Ростовским, в 1705 году школу закрыли под предлогом, что на ее содержание шли слишком большие расходы. Занятия были прерваны в самом разгаре: "И поучилися были ученики лета два и вяще и уже начали были грамматику разумети не зле, но попущением Божиим сотворилася дому Архиерейскому скудость, сотвори препятие, и отставишася учениа, понеже вознегодоваша питающии нас, аки бы многая исходит на учители и ученики издержка... оскудевше убо во всем, оскудехом и во учениах"^**, - жаловался Дмитрий в письме от 10 декабря 1706 года к Иову Новгородскому, узнав, что в епархии последнего братьями Иоанникием и Софронием Лихудами было открыто "еллиногреческое" училище. Но Дмитрий Ростовский не мог смириться с закрытием школы. Согласно обнаруженному предисловию к "Келейному летописцу", он решил не оставлять начатое дело: своим бывшим воспитанникам, учебкам младшего (грамматического) класса, не имевшим отныне возможности продолжать дальше обучение в закрытом "училище греческом и латинском", и предназначал Дмитрий этот своеобразный учебник для изучения ветхозаветной истории - "Келейный летописец". "Чадца моя любезнейшая... - обращался в предисловии Дмитрий к своим ученикам. - Похваляю начатки учении ваших, блажу в грамматикии искуство ваше и желал бы вам спеяния множайшаго в болших учениях: яко же в пиитике, риторике и философии и инех вышших. Но понеже страна сия издревле в таковые учители бе и есть скудна, и благодетелей пособствующих учениям несть, и время нынешнее многобедное, не меншим есть препятием, нужда убо надлежит престати учениям школным, заградитися сладких вод источнику, умолкнути геликонским музам, окончание прияти юношеской палестре не без многия моея туги и печали... Обаче да не вотще дни юности вашея изнуряете, ни да погубляете времени дражайшаго паче злата и сребра, советую и повелеваю вам, аще и младенцем сущим не млека (менших школ учения) доволне напившимся, начати уже твердейшей и полезнейшей приучатися пищи", т. е. ветхозаветной истории, которая "...юного отрока пастит в мужа совершенна, не тела возраст, но ума, а возраст уму есть мудрость, не в силе лет изучитаемый, но во множестве благоразумия..." (л. 12-12 об.).

^* (Пользуясь случаем, приношу свою благодарность сотруднику ГБ Л. А. Крумингу, любезно указавшему мне на этот список "Келейного летописца".)

^** (Титов А. А. Новые данные о святителе Димитрие Ростовском. М., 1881, с. 13.)

Мы позволили себе привести довольно обширную цитату потому, что она во многом проливает новый свет на произведение Дмитрия Ростовского, предназначавшееся автором не только для "келейного", т. е. личного пользования, а служившее вполне определенным общественным целям, что и определило то большое значение, которое "Келейный летописец" имел в последующие века.

"Келейный летописец" представлял собой первую замену древнерусского хронографа, это был труд, основанный на обстоятельном изучении и самой Библии и "отцов церкви", и сочинений европейских хронистов, и новейших церковных писателей. На полях книги находятся многочисленные ссылки Дмитрия Ростовского на самые разнообразные источники. В период работы над "Келейным летописцем" в библиотеке Дмитрия Ростовского, едва ли не впервые за всю историю Московской Руси, появились сочинения великого английского гуманиста и философа Френсиса Бэкона. За чтение подобной литературы тайный расколоучитель Давид из Курбы перед многими людьми в Ярославле обвинял Дмитрия Ростовского в латинской ереси, называя его "еретиком и римлянином, и неверным, и многими браньми лаятельствуя" (I, 514). Преобладание книг "неправославного" происхождения заставило Дмитрия внимательно относиться к своим источникам: свидетельства одних он одобрял, в других же сомневался. Так, сравнивая известия западноевропейских писателей о Сатруне, Дмитрий указывал, что "Клуверово изследование, и Маттиево (М. Стрийковского. - В. К.) сказание вероятнейше мнится быти" (322). Но в целом, приводя выписки из своих источников, часто противоречившие друг другу или чисто фантастические, такие как легенды о изобретении вина (272-274), о "выродках естества человеческаго" (312-316), о Семирамиде (341-346), об амазонках (346-348) и т. д., Дмитрий Ростовский редко подвергал их критическому анализу, оставляя на волю читателя "изволяяй же да разсуждает, якоже разумеет, и ему же хощет, да имет веру" (117).

В "Келейном летописце" ярко отразился сложный и противоречивый характер "переходного времени" развития русской литературы. Эта "переходность" видна как на принципах отбора Дмитрием источников для своего труда, так и на их интерпретации. С одной стороны, "Келейный летописец" еще тесно связан с древнерусской историографией, а с другой, характер работы Дмитрия над "летописными книгами", поиски новых источников объективно раскрывают его углубленное изучение исторических сочинений, свидетельствуют о появлении научного подхода к историческому материалу, его новой трактовке. Исторические занятия Дмитрия Ростовского в какой-то степени подготовили почву для последовавшего важного этапа в развитии русской историографии, связанного с именами В. Н. Татищева, Г. Ф. Миллера и особенно М. В. Ломоносова. Таким образом, в творчестве Дмитрия Ростовского, не помышлявшего писать "чином историографским", нашли отражение явления культурнообщественной мысли начала XVIII века и новое понимание задач исторического труда.

В последние годы своей жизни находившийся в очень стесненном материальном положении, тяжелобольной Дмитрий Ростовский работал с необыкновенной энергией: он задумал написать толкование на Евангелие, Апокалипсис и Псалтырь, осуществить второе исправленное и дополненное издание первых частей "Четьих-Миней", но дни его были сочтены: "Яко конец при дверех, секира при корени, коса смертная над главою" (I, 544). Смерть помешала Дмитрию закончить свое произведение, повествование оборвалось на описании событий 3600 года "от сотворения мира". Но не только смерть послужила причиной того, что "Келейный летописец" остался недописанным - работа над ним была прервана серьезным изучением Дмитрием состояния старообрядчества в Ростовской и Ярославской областях, результатом чего явился знаменитый полемический трактат - "Розыск о раскольнической брынской вере", в котором Дмитрий попытался объяснить происхождение раскола и резко выступил против старообрядцев.

Хотя "Келейный летописец" не был доведен до конца, он вызвал большой интерес и служил предметом разных толков, очевидно, иногда не совсем приятных для автора. Еще в отрывках "Келейный летописец" был известен многим в Москве, его брали читать и списывать. Поэтому "Келейный летописец" при жизни автора разошелся в многочисленных копиях. Без риска впасть в преувеличение можно сказать, что ни одно из произведений литературы петровского времени не дошло до нас в таком количестве списков, как "Келейный летописец". Списки "Летописца" находятся почти во всех рукописных собраниях, и число их достигает несколько сотен. Несмотря на то что Дмитрий Ростовский был одним из самых ревностных противников церковного раскола, рукописи "Келейного летописца" пользовались большой популярностью у старообрядцев.

"Келейный летописец" получил высокую оценку у современников Дмитрия. Так, например, В. Н. Татищев, отметив большое морально-воспитательное значение сочинений Дмитрия Ростовского, отдельно выделил среди них "Келейного летописца"^*. "Келейный летописец" был известен и за пределами России: болгарский иеросхимонах Спиридон в "Краткой истории о болгарском народе славянском" (1792) использовал первое издание летописи Дмитрия Ростовского. Этот факт свидетельствует о необыкновенной популярности произведения Дмитрия и о той большой роли, которую оно сыграло в развитии литературы петровского времени.

^* (Татищев В. Н. Разговор двух приятелей о пользе науки и училищах.- В кн.: Татищев В. Н. Избранные произведения. Л, 1979, с. 109.)