Вечное движение (Ким Ляско. Три встречи с Зильберштейном И.С.) [1983 -

Признаюсь, просьба подготовить материал о встречах с Ильей Самойловичем Зильберштейном для "Альманаха библиофила" поначалу меня озадачила. Если б речь шла, допустим, о статье для журнала "Творчество" или "Художник", это понятно: доктор искусствоведения Зильберштейн - известный исследователь творчества русских и советских художников, хорошо известны его работы "В. И. Ленин в зарисовках и воспоминаниях художников", "И. Е. Репин и И. С. Тургенев", "И. Е. Репин и А. М. Горький" (можно вспомнить и другие его многочисленные публикации о мастерах живописи), наконец, книга "Художник-декабрист Николай Бестужев", за которую ему присуждена в 1979 году Государственная премия СССР. Любой журнал, занимающийся проблемами литературного процесса, всегда рад предоставить свои страницы для интервью с таким авторитетным знатоком истории литературы и неутомимым следопытом, каким является инициатор издания "Литературное наследство" Зильберштейн. Его очерки "Парижские находки" печатались в 28 номерах журнала "Огонек", беседы и интервью с ним появлялись в "Правде", "Литературной газете", "Советской культуре", "Неделе". Но разве он - собиратель и толкователь книжных редкостей?..

Мне, как, вероятно, и вам, читатель, доводилось видеть немало роскошных или, напротив, скромных книжных собраний библиофилов, удивить нас мудрено. А вот то, что предстало моему взору в доме Ильи Самойловича, я, как ни старался, ну никак не мог постичь! Не за что зацепиться глазу: не было ни шкафов, ни многоярусных стеллажей от пола до потолка, ни антресолей, забитых книгами, ни просто висячих полок... Вот тебе раз! Что же это такое? Книжный развал? Нет, в хаотическом нагромождении книг, журналов, папок с бумагами угадывался свой порядок. Когда книги выполняют роль источников информации, им отводится самое обычное место, достаточно, впрочем, удобное для работы.

Я смотрю в свой блокнот: первая встреча с Ильей Самойловичем была 10 августа 1978 года, а завершающая, когда он внимательнейшим образом прочитал перепечатанный на машинке текст беседы и завизировал его, - 12 апреля 1981 года. Таким образом, осада крепости по имени "Илья Зильберштейн" длилась два года восемь месяцев!..

Обычно мой день начинался с того, что я снимал телефонную трубку и набирал хорошо знакомый номер. "Да, - слышался чуть охрипший, усталый голос Ильи Самойловича, в котором мне чудились ноты досады и даже раздражения на того, кто отрывает от дела в столь ранний час. Робким голосом я называл себя и добавлял: "Увы, неумолимый, как судьба..." - Родной мой! - тотчас слышалось в ответ. - Я бесконечно рад вашему звонку! И даже не извиняйтесь. Я за письменным столом с половины шестого. Вы можете звонить мне в любое время, начиная с этой минуты. После восьми-девяти я вообще кум королю! И буду сердечно рад видеть вас у себя. Звоните!.."

Я, конечно, исправно звонил. "Сердечное вам спасибо, что позвонили! Вожусь с рукописями авторов для блоковского тома "Литнаследства". Работе конца-краю не видно!.. Ждет корректура статьи для "Огонька"... Ко мне должен приехать корреспондент "Недели"... На подходе очень важная публикация из цикла "Парижские находки"... Звонили из Ленинграда - хотят, чтобы я у них выступил... Когда все это успеть?! Вы знаете, о чем я мечтаю? Чтобы в сутках было сорок восемь часов!"

Наконец, пришел тот долгожданный день... Отворились крепостные ворота, и я с авторучкой наперевес устремился вперед...

Встреча первая

- Есть такая поговорка: "Чудес на свете не бывает". Я думаю, ее выдумал глупый и скучный человек, - замечает Илья Самойлович. - В нашем деле поиска и находок чудеса бывают сплошь и рядом. Это, если хотите, обычное дело. Каждый поиск для меня - это новелла с закрученным сюжетом. Но часто бывает и так, как сказано у Грибоедова в "Горе от ума": "Шел в комнату, попал в другую". Ищешь одно - находишь другое, часто во много раз интереснее.

Лауреат Государственной премии СССР, доктор искусствоведения, известный исследователь творчества деятелей русской и советской культуры Зильберштейн И.С.

В белоснежной рубашке, с хорошо повязанным галстуком, он элегантен и напряженно внимателен. Чуть наклонив коротко остриженную голову, он выслушивает меня и снова ведет свой рассказ, ни на йоту не отклоняясь от намеченной линии. А за стенами этого старого дома - в разгаре лето, бушует тополиная вьюга. В квартире же, где мы говорим и спорим, окна плотно закрыты шторами, чтобы лучи солнца не погубили акварели, стоит плотная тишина. Мне неудобно сидеть на низком табурете и записывать рассказ Ильи Самойловича, положив блокнот на краешек письменного стола (все предложенные мной способы записи-стенографистка, диктофон и т. д.- он отверг, решительно заявив, что предпочитает живого собеседника с блокнотом). Время от времени он ловко извлекает на свет очередной раритет и продолжает как ни в чем не бывало историю своей удивительной жизни. Никакие мои попытки сломать жесткий каркас беседы успеха не имеют. Книги с дарственными надписями авторов - вот сюжетная линия, которую он для себя наметил и неукоснительно ее придерживается.

- Вы знаете, когда я пригласил вас к себе, я и не думал, что это такой каторжный труд - проследить всю свою жизнь. Как говаривал Козьма Прутков: "Никто не обнимет необъятного". Я начал припоминать, как я дошел до жизни такой. Человеку найти свое предназначение непросто. Вероятно, мне повезло: в юном возрасте я попал в круг замечательных людей - писателей, литературоведов, знатоков искусства, живших в Одессе, где я родился. Мать моя - Анна Херсонская - была совсем неграмотной, не умела ни читать, ни писать, а отец, совсем другое дело - был человек просвещенный, служил на фабрике Абрикосовых. Надо вам сказать, то была знаменитая на юге фабрика. Однажды отец сделал в ящике из-под консервов полку для книг. Я давал уроки дочери известного одесского книжника Б. М. Ходорова. Девчонке было, вероятно, лет 9-10, она ленилась делать уроки, и моей обязанностью было помогать ей их готовить. В качестве гонорара я получал книги. "Что именно?" - спросите вы. Это были всякие книги. Прежде всего, вероятно, классика. Консервный ящик, приспособленный под стеллаж, и положил начало моей библиотеке. Хочу оговориться, я считаю, что у меня не библиотека, а собрание книг. Во-первых, у меня нет времени возиться с книгами, во-вторых, массу книг украли, да и "зачитать" книгу почему-то не считается воровством. Так я собрал некое количество книг отнюдь не потому, что они какие-то особенные, а потому, что нужны для работы. Или они мне чем-то интересны. Прежде всего это касается книг, монографий, альбомов, посвященных изобразительному искусству или рассказывающих о художниках.

С вашего позволения, свой рассказ я буду по ходу дела иллюстрировать книгами с автографами. Не скрою, что я их уже приготовил. Вы думаете, их было просто найти?!

Итак, приступим. Вот первый дарственный автограф. Книга называется "Плеяда". Это цикл сонетов Леонида Гроссмана. Издан сборник издательством "Фиаметта" в 1919 году в Одессе. Надпись гласит: "Илюше Зильберштейну для первого знакомства". И дата: "17.IX.921". Мне было в ту пору 16 лет...

Еще один дорогой моему сердцу автограф: "Милому Илюше Зильберштейну от автора, напрасно пытавшегося привлечь его к работе над Тургеневым, но не утратившего еще на это надежд. Од. 19 IV/VIII 22". Эту надпись сделал Юлиан Григорьевич Оксман на своей книге "И. С. Тургенев. Исследования и материалы". Ее выпустило Всеукраинское государственное издательство (Одесса, 1921). У меня сохранилась его статья "Основные моменты изучения творчества А. С. Пушкина в Одессе". Она опубликована в одесских "Известиях" 15 июля 1923 г. Дело в том, что в это время я уже был студентом филологического факультета Новороссийского университета. Находилось это весьма почтенное учебное заведение, давшее немало знаменитых ученых, в Одессе. Учась в университете, я был одновременно и секретарем Пушкинского семинара, которым руководил Юлиан Григорьевич. Мы, как и нынешние участники студенческих научных обществ, изучали отдельные произведения или творчество писателя в целом и делали доклады. Два моих доклада удостоились положительного отзыва руководителя семинара, об этом и говорится в той его статье.

- Хочу показать вам еще две книжечки. Когда-то их написал театральный режиссер Георгий Константинович Крыжицкий, сын известного пейзажиста-передвижника. Название одной - "Театр духа и плоти". Тоже издана в Одессе в 1921 году. Надпись на ней гласит: "Милому Илюше на память о первом знакомстве. 18/VIII-21 г. Г. Крыжицкий". Из нее вы можете заключить, что ваш покорный слуга еще на заре туманной юности вращался среди известнейших людей театра.

Посмотрите, это вторая его книжечка. Название ее не менее оригинально - "Христос и Арлекин". Примечательна она тем, что обложку делал превосходный советский художник и театральный режиссер Николай Павлович Акимов. Видите, она весьма экстравагантна даже для своего времени: в обложке вырезан круг, а в нем вы читаете афоризм: "Позади креста всегда стоит дьявол". Это испанская пословица. "Дорогой Илюша, - написал автор, - большое Вам спасибо за помощь в работе над этой вещью. Ваш Г. Крыжицкий. 26/11-24 г."

Тираж книжечки всего тысяча экземпляров. Обратите внимание: издана она в Ленинграде. А это означает, что к тому времени ваш покорный слуга перебрался из города на берегу Черного моря в город на Неве. Крыжицкому я всячески помогал в работе, просматривал журнал "Аполлон" и другие издания, делал выписки. Увы, Георгия Константиновича давно нет в живых...

Но вернемся в красавицу Одессу. Первые мои литературоведческие публикации появились в моем родном городе. Вы видите сборник статей под редакцией Б. В. Варнеке, профессора Новороссийского университета, знаменитого театроведа,-

"А. Н. Островский. 1823-1923" (Гос. изд-во Украины, 1923). Здесь помещена моя историко-литературная публикация "Неизданное письмо А. Н. Островского". Самая первая в моей жизни. Как ко мне попало письмо? Я нашел его в коллекции профессора- юриста П. А. Михайлова. Нашел, прокомментировал, опубликовал. Мне тогда было уже 17 лет...

Хочу понять секрет его популярности. Ведь он не звезда эстрады и не кинознаменитость. И все же в любой аудитории, будь то ЦДЛ, ЦДРИ или Дом актера ВТО, когда выступает Зильберштейн, как говорят театралы, "битковый аншлаг". Вы продираетесь на его вечер сквозь строй жаждущих лишнего билетика. Вероятно, дело не только в притягательности программы, обозначенной в пригласительном билете: "Находки в парижских архивах" или "Реликвии русской культуры возвращаются на Родину". Так где же надо искать разгадку И.С.З.? Вот что сказал о Зильберштейне Ираклий Луарсабович Андроников, сам человек удивительный и похожий только на самого себя: "В нем соединились даровитый, многознающий и памятливый исследователь литературы с журналистом самой высокой квалификации, который может раздобыть решительно все. Такого энергичного, настойчивого, делового историка литературы, кажется, еще не случалось в мире". Запомним эти веские слова.

Ведь как бывает? Обнаружит некий историк или исследователь литературы в архиве нечто науке еще неизвестное и сразу же упрячет сенсацию в сейф. И не покажет никому, пока не напишет и не защитит диссертацию. Не то Илья Самойлович. Как только в его руки попадает рукопись, автограф или снимок, еще миру неведомые, он спешит поведать о своей находке. "Журналист высокой квалификации!" Да к тому же исповедующий железный принцип по формуле "Два Эф" - Фундамент Фактов, - вот в чем его сила! А в чем секрет обаяния его личности? В одержимости. Помню, как после рассказа о своих парижских находках в Доме актера он стоял на сцене, смущенно принимая поздравления. Зал стоя устроил ему овацию, целая делегация ветеранов театра вышла на авансцену во главе с народной артисткой СССР С. В. Гиацинтовой, и Софья Владимировна сказала тогда: "Примите, дорогой Илья Самойлович, нашу глубокую актерскую благодарность за доставленную радость, за вашу преданность русскому искусству, за вашу верность его высоким идеалам. Право, после вашего выступления словно дышишь чистейшим озоном!.."

- Я, чтоб вы знали, был в молодости и газетчиком, работал в тех самых "Известиях" в Одессе. Отделом литературы и искусства заведовал Исаак Эммануилович Бабель. Я был у него литературным сотрудником.

В Одессе началось и мое увлечение русским изобразительным искусством, - продолжает свой рассказ Илья Самойлович. - Толчок дало знакомство с коллекцией М. В. Брайкевича. Он собрал первоклассную коллекцию произведений русских мастеров. В ней превосходно были представлены художники творческого объединения "Мир искусства" - В. Серов, А. Бенуа, JI. Бакст, К. Сомов, М. Добужинский, Б. Кустодиев... Свою коллекцию Брайкевич подарил Одесскому университету. Я часто ходил любоваться этими превосходными полотнами, акварелями, рисунками. И с той поры полюбил русскую живопись. Тогда же я, начинающий собиратель, приобрел два первых рисунка. Это были иллюстрации Бориса Григорьева для его книги "Расея". Они положили начало моей коллекции. Я собираю ее вот уже почти 60 лет. Собранные мною полотна, за исключением двухтрех, вы сейчас у меня не увидите, потому что они находятся в Музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Впрочем, есть каталоги. Вот в этом - он протягивает мне весьма увесистый том "Западноевропейский рисунок и живопись из собрания доктора искусствоведения И. С. Зильберштейна". Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Москва, 1973 - описано около 440 произведений, из которых сто даны в репродукциях. А в каталоге русской части моей коллекции, который уже подготовлен Музеем изобразительных искусств, значится 1400 произведений, в нем будет около 300 иллюстраций.

Встреча вторая

- Осенью 1923 года я перевелся в Петроградский университет. О той поре я кое-что рассказал в статье "О встречах с Любовью Дмитриевной Блок и о судьбе хранившегося у нее архива поэта". Статья напечатана в 89-м томе "Литературного наследства", который вышел в 1978 году под названием "Александр Блок. Письма к жене". В статье я вспоминал: "В те времена студентам жилось слишком вольготно. Поэтому почти каждодневно значительно больше часов, чем на университетских лекциях и на занятиях в семинарах, я проводил в Пушкинском Доме, - благо находился он тогда рядом, на крошечной Тифлисской улочке, куда выходила тыльная сторона университета. В те годы мне казалось, что все самое интересное для меня на свете находится именно в том небольшом здании на Тифлисской улочке. Александр Блок обессмертил хранилище бесценных реликвий русской культуры в своем стихотворении "Пушкинскому Дому", написанном за полгода до кончины. В моей памяти постоянно воскресали чудесные строки этого стихотворения, которые я знал наизусть..."

Зильберштейн И.С. с Кочергиным Н. М. и Зощенко М. М. 1927

Именно здесь, на берегах Невы, началась моя систематическая исследовательская жизнь. Вы видите перед собой две книжки, вышедшие в издательстве "Academia",- "История одной вражды. Переписка Ф. М. Достоевского и И. С. Тургенева" и "А. П. Чехов. Несобранные рассказы". Первая вышла в 1928 году. Ее я посвятил светлой памяти замечательного ученого и человека Бориса Львовича Модзалевского, создателя отдела рукописей Пушкинского Дома (нынешнего Института русской литературы Академии наук СССР). В течение почти двух десятилетий выдающийся пушкинист Борис Львович сумел собрать архивы многих русских писателей и общественных деятелей, и благодаря ему в трудах Пушкинского Дома впервые появились интересные публикации ранее неизвестных творческих рукописей, переписки великих русских литераторов. Что касается второй книги, то вот здесь можете прочесть: "Собрал, приготовил к печати и снабдил примечаниями И. С. Зильберштейн. С 78 иллюстрациями. "Academia". Ленинград. 1929". Чем примечательно это издание? Отнюдь не тем, что к нему имеет отношение ваш собеседник. В нем вы найдете забытые рассказы, фельетоны и репортерские отчеты писателя, портреты, зарисовки, фотографии Антона Павловича и Николая Павловича Чеховых, рисунки, темы которых предложены Антоном Павловичем, его тексты к юмористическим рисункам брата и других художников. Эти иллюстрации оставались затерянными на страницах юмористических изданий того времени и никогда не переиздавались. Они представляют собой большую ценность, особенно те, которые сделаны Николаем Чеховым, братом писателя. Смотрите, тут обложка к "Невинным речам". Или вот, на странице 313-й, корректурная правка чеховского рассказа "К сведению мужей", запрещенного цензурой. Пометки красными чернилами сделаны рукою цензора. Вот еще, обратите внимание,- "Редакционный день "Будильника"". В центре этого коллективного портрета редакции популярного среди читателей юмористического журнала - Антон Павлович Чехов, в ту пору еще Антоша Чехонте. Год 1885-й. Рисунок тоже никогда не переиздавался.

Тут я должен вспомнить очень дорогое для меня имя - Александр Александрович Кроленко. Он известен как один из основателей и руководителей знаменитого ленинградского издательства "Academia". У меня сохранилось от него очень сердечное письмо...

С разрешения Ильи Самойловича привожу фрагменты из письма А. А. Кроленко:

"...От Вашего письма на меня повеяло романтикой первых лет нашей совместной с Вами работы. Право же, на мгновение действительно помолодел на 40 лет. Ну, как не вспомнить пушкинские слова: "Хвала тебе, фортуны блеск холодный не изменил души твоей свободной: все тот же ты для чести и друзей"...

Все, что Вы пишете, являет собой сочетание блестящей эрудиции с пламенной страстью, с бесконечной влюбленностью в тот предмет, которого Вы касаетесь. Это страшно заражает читателя, иногда доводит его до огромного накала...

И не только мне - живому свидетелю многих событий нашей культурной истории недавнего прошлого, лично знавшему Дягилева, хорошо знакомому со всей семьей Бенуа, постоянному посетителю знаменитого дома "на ул. Глинки", или человеку, который в своей издательской работе беспощадно боролся с невежественными халтурщиками типа Бернандта. Нет, все это, может быть, и по-иному волнует и молодые поколения...

Ваши подлинные друзья - а их у Вас, вероятно, гораздо больше, чем Вы предполагаете - не устают восхищаться Вами. Я горжусь тем, что в анналах моей издательской работы имеются изданные более 40 лет назад первые труды 23-летнего Илюши Зильберштейна, уже содержавшие в себе те достоинства, которыми он прославился впоследствии.

- Это бесконечно дорогое для меня письмо Александр Александрович прислал незадолго до своей кончины, - замечает Илья Самойлович. - Это был бесспорно издатель номер один по безупречному вкусу и высокой культуре. Выпущенные издательством "Academia" книги, это всем теперь ясно, и сегодня являются образцовыми. Возьмите, например, знаменитую серию литературных мемуаров - воспоминания А. Я. Панаевой, А. П. Керн, К. С. Станиславского, М. Г. Савиной... О богатстве репертуара этого издательства можно судить по каталогу "Academia", выпущенному издательством "Книга".

Перебирая книги на своем столе, Илья Самойлович извлек с виду ничем не примечательный экземпляр и вне всякой связи с нашим разговором сказал:

- Вот книга, которую я купил на днях у букинистов за 5 рублей - "Е. Спекторский. Очерки по философии общественных наук. Выпуск 1. Общественные науки и теоретическая философия. Варшава. Типография Варшавского ученого округа. 1907". Видите, на книге автограф: "Многоуважаемому Александру

Александровичу Блоку от автора". Кто такой Спекторский? Автор книги об отце поэта - Александре Львовиче Блоке. Оба они были профессорами Варшавского университета. Догадались? Книга из библиотеки Блока.

Да, Блок, Блок... Не правда ли, его имя ассоциируется с Петроградом, с туманами и мостами над Невой, со всем тем, что составляет своеобразие этого удивительнейшего города на земле... А для меня еще - и с Пушкинским Домом, а значит, и с Павлом Елисеевичем Щеголевым. Щеголев - выдающийся пушкинист и историк русского революционного движения - мой учитель. В его доме часто бывали писатели, художники, артисты. Я ему помогал в работе. Был он человек грузный. А я худой и легкий на подъем. У Щеголева я прошел большую школу разысканий, он научил меня тактике и стратегии поиска. "Если я что-то не смогу найти, - говорил он, - Илюша обязательно отыщет!" Ему принадлежит не только знаменитый труд "Дуэль и смерть Пушкина", без которого не обходится ни один исследователь жизни и творчества первого поэта России, - вот, например, мало кому известная (даже специалистам!) книга Алексея Николаевича Вульфа "Дневники (Любовный быт Пушкинской эпохи)"; эти дневниковые записи тверского приятеля Пушкина подготовил к печати Щеголев. Я написал к книге обширный комментарий (шестьдесят страниц петита без шпон!), вышла она в 1929 году в Москве, в издательстве "Федерация".

Учась в университете и помогая Щеголеву, я одновременно становился автором "Огонька". К этому времени относится мое знакомство с Михаилом Ефимовичем Кольцовым. Ему я обязан многим в своей жизни. Он знал обо мне только по моим публикациям в журнале "Огонек", основателем и главным редактором которого он был. И вот в один из его приездов в Ленинград мы познакомились. В память об этой первой встрече Кольцов подарил мне свою книжечку "Без десяти десять", а выпустило ее Акционерное издательское общество "Огонек", в известной вам "Библиотечке ,,Огонька"". Михаил Ефимович сделал на ней надпись:

"Талантливому цыпленку И. С. Зильберштейну с пожеланием превратиться в боевого петуха.

Вероятно, из всей обширной коллекции автографов, собранных Ильей Самойловичем, это самый забавный образчик.

- Раз уж мы заговорили о Кольцове, покажу вам еще один занятный автограф. На томе втором своего собрания сочинений, выходившего в издательстве "Земля и фабрика", он начертал:

"И. С. Зильберштейну - неутомимому охотнику в литературных лесах.

В том же году, по предложению Кольцова, возглавлявшего Журнально-газетное объединение (знаменитый ЖУРГАЗ), Зильберштейн переехал в Москву. Первое время он даже жил в доме Кольцова, пока не поменял свою ленинградскую квартиру на московскую. Сначала вел приложения к журналу "Огонек", участвовал в редакционной подготовке томов "Истории молодого человека XIX столетия", "Всемирной истории" (а до того вел подготовку Собрания сочинений А. П. Чехова).

- Здесь я хочу рассказать один только эпизод, свидетельствующий о смелости Кольцова. В те годы, пусть это не покажется вам странным, издать Чехова было делом непростым. За ним тянулся длинный шлейф всякого рода ярлыков: "пессимистичный писатель", "автор ущербных героев" и т. д. Надо было спасать Чехова от нападок вульгарных социологов! И Кольцов, не будучи литературоведом, исследователем творчества Антона Павловича, но обладая безупречным вкусом и очень точным социальным чутьем, пишет статью "Чехов без грима". Эта статья произвела буквально переворот в отношении к Чехову.

Вообще Кольцов был неистощим на всякого рода оригинальные идеи и начинания. Мне уже приходилось рассказывать о том, как он решил печатать в журнале "Огонек" коллективный роман двадцати пяти советских писателей, он сам разработал план сюжетной завязки, придумал заглавие - "Большие пожары", провел несколько совещаний с теми, кого решил привлечь к участию в этом романе. По его мысли, каждую новую главу пишет один из авторов, заключительную создаст он сам.

Автограф Сухово-Кобылина А.В. на его книге. Из собрания Зилъберштейна И.С.

В одном из мартовских номеров журнала "Огонек" за 1979 год - беседа корреспондента с И. С. Зильберштейном: "Парижские находки продолжаются" и снимок: "Обсуждение замысла коллективного романа ,,Большие пожары" для журнала "Огонек". Ленинград, 1926 год. Слева направо: М. Е. Кольцов, Б. А. Лавренев, А. Н. Толстой, И. С. Зильберштейн, М. Л. Слонимский, Л. С. Рябинин, К. А. Федин". На фотографии среди собравшихся в гостинице "Европейская" за круглым столом - совсем еще юный Илюша Зильберштейн, почтительно держащийся несколько позади корифеев и чутко внимающий каждому их слову...

- Очень жаль, что роман, задуманный Кольцовым, никогда не переиздавался. Ведь, кроме тех, кого вы видите на снимке, в его создании участвовали М. М. Зощенко, И. Э. Бабель, А. С. Новиков-Прибой, А. С. Грин, Л. М. Леонов...

Дарственные надписи Федина К. и Чуковского К. Зильберштейну И.

Илья Самойлович задумывается, затем продолжает свой рассказ.

- В ЖУРГАЗе, кроме "Огонька" и литературных приложений к нему, выходило свыше сорока журналов. И каждый из редакторов этих изданий в любой момент мог получить у Кольцова совет, мог рассчитывать на его помощь. Ничего удивительного нет в том, что и я в начале 1931 года зашел к нему и сообщил о своей давней мечте - начать выпуск сборников неизданных материалов по истории русской литературы и общественной мысли. Для этого издания придумал даже название - "Литературное наследство". И Михаил Ефимович сделал все возможное, чтобы с марта того же года я смог приступить к работе над первой книгой. Так что с той незабвенной поры, как видите, минуло ровно полвека!..

С разрешения Ильи Самойловича привожу автографы, которые связаны с самым любимым его детищем.

"Дорогому Илье Самойловичу Зильберштейну - исследователю, энтузиасту истории русской литературы, автору чудесного тома "Иконографии декабристов", славному пестуну достохвального "Литературного наследства"- с многолетней сердечной приязнью и с благодарностью за множество названных и неназванных его трудов - приношу свой старый и старший роман.

Еще один фединский автограф на его книге "Необыкновенное лето":

"Дорогому Илье Зильберштейну - великому отцу ,,Литературного наследства" - с признательностью и благодарностью за это создание труда и таланта

...Вот они выстроились на полке, эти нестареющие тома "Литературного наследства", стоят тесно, словно богатыри на смотру, плечом к плечу. Каждый из них - это свод ставших достоянием читателей и исследователей многих ранее неизвестных страниц из истории русской литературы и общественной мысли; каждый из них - это еще одна трудным восхождением взятая вершина в высокогорных районах отечественной классики.

- Первые выпуски "Литературного наследства" были худенькими, не похожими на нынешние. Я сейчас их покажу. В первых томах мы впервые опубликовали ряд писем Карла Маркса и Фридриха Энгельса, касающихся коренных вопросов литературы. Письма эти стали фундаментом всего советского литературоведения. Три первых тома были сборными. А вот этот выпуск мы решили посвятить Иоганну Вольфгангу Гёте, величайшему поэту и замечательному мыслителю. "Мы" - это ваш покорный слуга, Сергей Александрович Макашин и Иван Васильевич Сергиевский. Должен отметить, в дальнейшем каждый из них внес большой вклад в создание томов "Литературного наследства". В томе, о котором мы с вами толкуем, 1060 страниц и 257 иллюстраций. Причем, и это самое, пожалуй, существенное, для этого тома мне удалось получить из Веймара, где помещается Архив И. Гёте и Ф. Шиллера, фотокопии 35 писем русских корреспондентов Гете, в том числе снимки стихотворных посланий В. Жуковского и Ф. Глинки. Как это ни странно, то было первым обращением представителя отечественного литературоведения в этот почтенный Архив. Полученные материалы чрезвычайно обогатили исследователей русско-германских литературных связей, и в частности подготовленный для нашего тома обширный труд С. Н. Дурылина "Русские люди у Гёте в Веймаре".

А сейчас, - голос Ильи Самойловича зазвенел, как будто он собрался взять особенно высокую ноту, - я вам расскажу случай, то, что я называю чудом. Я говорил о неожиданных сцеплениях, когда ищешь одно, а находишь другое, совсем не то, что предполагал вначале. Так вот, готовя том Гёте, я предположил, что великий поэт Германии дарил русским людям свои книги. Я попросил сотрудников Государственной Публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде поискать их среди прижизненных изданий Гёте, хранящихся у них. Представьте мою радость, когда вскоре я действительно получил известие о том, что найден дарственный автограф Гёте Вильгельму Кюхельбекеру!.. Вот вам пример того, как в нашем деле многое завязывается в одном узле!..

Илья Самойлович во всем любит точность. Он показывает мне справку - три странички машинописного текста: перечень вышедших томов "Литературного наследства" за 1931 - 1981 годы (№ 1-92). Девяносто два тома - целая библиотека! И какая!.. Илья Самойлович выделяет особо тома - "В. И. Ленин и А. В. Луначарский. Переписка, доклады, документы", "Горький и советские писатели", "Из парижского архива И. С. Тургенева"...

- Один из любимейших моих томов - "Александр Пушкин", выпущенный в 1934 году. Я вам его сейчас покажу... Вот он, смотрите: в томе, созданном И. В. Сергиевским и мною, больше тысячи страниц, выступают крупнейшие пушкинисты, прекрасная печать, цветные иллюстрации... Для того чтобы том имел такой роскошный вид, необходимо было вашему покорному слуге сделать сотни поездок в типографию Гознака!.. А как же? Зато теперь, - он любовно погладил переплет, - без нашего тома не обойтись никому. Он нужен всем, кто изучает жизнь и творчество Пушкина, его эпоху.

Вы спрашиваете, чем мы сейчас заняты? - Илья Самойлович водворяет пушкинский том на место среди других томов "Литнаследства" и усаживается в кресло за письменным столом. - Записывайте. Прежде всего это 91 том-"Русско- английские литературные связи. ХVIII век - первая половина XIX века". Автор исследования - академик М. П. Алексеев. В разыскании материалов для этого тома принимал участие и я. Еще в 1946 году мною были получены из Эдинбурга копии писем русских корреспондентов к Вальтеру Скотту. Сейчас том, в котором 80 авторских листов и 215 иллюстраций, вышел из печати.

Следующий том, девяносто второй, называется "Александр Блок. Новые материалы и исследования". Состоит он из четырех книг, объем издания 300 авторских листов, в нем принимают участие 82 исследователя, количество иллюстраций достигает 400.

Блоковский том подготовлен мною вместе с доктором филологических наук Л. М. Розенблюм.

- Читателям известно, что этим выпуском редакция "Литературного наследства" отметила 100-летие со дня рождения Александра Блока.

- Да, мы посвятили наше издание этой дате. Думается, оно станет своеобразной литературной энциклопедией по Блоку и по литературе его времени. Наряду с исследованиями крупнейших советских литературоведов о гениальном поэте мы опубликовали неизвестные творческие автографы и неизданную переписку Блока. Общее число впервые публикуемых писем поэта и ответных посланий к нему превышает 500 номеров. Или возьмите такую важную для понимания взаимоотношений поэта с современниками подробность. Я имею в виду дарственные надписи на книгах и фотографиях. Известно, что Александр Александрович покупал до 100 экземпляров каждого сборника своих стихов и дарил. Удалось выявить свыше 400 книг и фотографий с дарственными надписями 120 друзьям и знакомым. Почти каждый из этих автографов Блока интересен и неповторим. А какой ценнейший материал содержат непосредственные отклики современников о своих встречах и беседах с Блоком, извлеченные из их писем!.. Значительны публикации по таким важнейшим темам, как Блок и Горький, Блок и Луначарский, Блок и Московский Художественный театр... Завершает том библиография прижизненной литературы о Блоке (1903-1921).

- Библиофилов, конечно же, интересует, какие еще тома "Литературного наследства" близки к завершению?

- Готовим первую книгу двухтомника "Новое о Горьком".

Как известно, еще в 1963 и 1965 годах мы выпустили в свет два тома материалов, вызвавших большой интерес: "Горький и

советские писатели. Неизданная переписка" (книга была переиздана в ГДР) и "Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка". Теперь, по предложению академика-секретаря отделения литературы и языка АН СССР М. Б. Храпченко, мы совместно с Архивом А. М. Горького готовим новые тома, посвященные великому пролетарскому писателю. В них войдет, в частности, около 100 писем Алексея Максимовича, отысканных мною во Франции, а также частично полученных из различных архивов США. Кроме того, мы опубликуем открытые письма Горького в редакции газет и журналов, его интервью, дарственные надписи на книгах, неизданную публицистику. Отдельный том, а возможно, и два, займут материалы на тему "Горький в неизданной переписке современников".

Что еще? Мною начата работа по подготовке тома "Константин Федин. Новые материалы и исследования". Он послужит продолжением подготовленного мною и выпущенного в 1966 году сборника "Творчество Константина Федина. Статьи. Сообщения. Документальные материалы. Встречи с Фединым".

Зильберштейн И.С. и Андроников И. Л. 1973

Тут я должен сделать важную оговорку. Суть вот в чем: капитальные тома "Литературного наследства" - это плоды коллективного труда, результат совместных усилий исследователей и сотрудников нашей редакции, которую возглавляет член- корреспондент Академии наук СССР В. Р. Щербина. Подробно я рассказываю вам лишь о тех изданиях, в которых лично принимаю участие. По инициативе директора Института мировой литературы им. А. М. Горького члена-корреспондента Академии наук СССР Г. П. Бердникова, вместе с З. С. Паперным, Э. А. Полоцкой и Л. М. Розенблюм мы приступили к созданию интереснейшего, на наш взгляд, тома - "Чехов и мировая литература". Все большее признание получает поэзия Анны Андреевны Ахматовой. С удовлетворением могу сообщить, что уже принесла ощутимые результаты работа над томом "Анна Ахматова. Новые материалы и исследования". Впервые в нем будут опубликованы ее записные книжки, письма, воспоминания о ней. Многое я отыскал для цветаевского тома.

Сотрудники Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина готовят под моим руководством двухтомный справочник ""Литературное наследство" за пятьдесят лет. Путеводитель". Он выйдет, как и все наши тома, в издательстве "Наука". А из числа наших редакционных сотрудников превосходными тружениками зарекомендовали себя К. П. Богаевская, Л. Р. Панский, JI. М. Розенблюм.

Вы спросите: каков же итог полувековой деятельности нашей редакции? В цифрах он выглядит так: выпущено 92 тома, в них свыше 50 тысяч страниц, около 13 тысяч иллюстраций, число исследователей, принимавших участие в этих томах, превышает 1100 человек... А чем и как взвесить глыбы извлеченных из небытия ценнейших фактов, сведений, свидетельств, превращенных под пером исследователей и историков литературы в золотые слитки знаний о прошлом?!

Встреча третья

...В один из дождливых августовских дней 1980 года подходил я к даче И. С. Зильберштейна в Ильинском...

Устраиваемся в маленькой комнатушке. Вот уж поистине, как в той поговорке: "Что нужно российскому интеллигенту? Стол, стул и Даль". Ничего лишнего, полный аскетизм.

- В послевоенные годы не раз и не два мои французские друзья приглашали меня в Париж. Там широчайшее поле для поисков историко-литературных материалов. Надо вам сказать, что многие материалы я получал в фотокопиях. Они нашли свое место в томах "Литнаследства". Возьмите 73-й том (в двух книгах) "Из парижского архива И. С. Тургенева". Я смог его подготовить только потому, что мне помог ныне покойный французский славист, профессор Андре Мазон. Мы были с ним знакомы давно, еще со времени моего сотрудничества с Павлом Елисеевичем Щеголевым, и с тех пор поддерживали дружескую переписку. Я помогал ему в его поисках для исследовательских работ. Во вступлении, которое предваряет его книгу "Двое русских - французские писатели", он выражает мне благодарность за эту помощь. Книга состоит из двух частей. Первая - "Элим Мещерский". Кто герой этой книги? То был литератор, писавший исключительно по-французски и печатавшийся только во Франции. В одном из наших архивов я обнаружил письмо Альфреда де Виньи к Элиму Мещерскому, доставившее Андре Мазону большую радость. Вторая половина его книги рассказывает о князе Белозерском-Белосельском. Он - отец Зинаиды Волконской, которой Пушкин посвятил замечательное стихотворение "Среди рассеянной Москвы...". Русский посол в Италии в конце XVIII - начале XIX века, князь был и писателем. Мне удалось отыскать в архиве МИДа интереснейшие сведения о нем.

Моя дружба с Андре Мазоном и сделала возможным создание тома "Из парижского архива И. С. Тургенева". А надо сказать, судьба наследия Ивана Сергеевича была поистине трагична. Хорошо известно, что последние 25 лет жизни, вплоть до своей кончины в 1883 году, Тургенев провел во Франции. Здесь и осталась основная часть его архива, владелицей которого стала Полина Виардо. Она пережила Ивана Сергеевича на 27 лет и умерла в 1910 году. Полина Виардо завещала архив своим детям, их было у нее четверо, а затем он был раздроблен среди ее внуков и внучек. И только благодаря энергичным стараниям Андре Мазона удалось получить и напечатать в нашем томе самую интересную часть тургеневского наследия, выявленную к 1960 году...

В общей сложности удалось получить фотокопии 180 листов "Игры в портреты". Тургенев, который был неплохим рисовальщиком, делал эскизный набросок какого-либо персонажа (купец, солдат, гувернантка) и давал ему словесную характеристику. Часть этих листов пришла от мадам Больё, внучки Полины Виардо, одной из владелиц тургеневских рукописей. Повторяю, путем переписки и с помощью Андре Мазона было получено из Франции немало ценнейших документов.

В 1965 году Илья Самойлович получил персональное приглашение посетить Францию. Его подписали Андре Мазон, директор Национальной библиотеки в Париже академик Жюльен Кен и писатель-академик Андре Моруа. В конце января 1966 года И. С. Зильберштейн поехал в свою первую поездку во Францию и провел там три с половиной месяца. Его самые оптимистические предположения оправдались с лихвой. Причем подавляющая часть того, что ему удалось раздобыть в частных архивах и отправить на Родину, была получена им безвозмездно.

- В числе отысканного и полученного в ту первую мою поездку - 44 акварельных эскиза костюмов и эскиз занавеса, сделанные М. В. Добужинским к постановке "Ревизора". Когда в серии моих статей "Парижские находки", печатавшихся на протяжении ряда лет на страницах "Огонька", появился очерк ",,Ревизора" оформляет М. В. Добужинский" и были воспроизведены в цвете 14 акварелей костюмов и эскиз занавеса, мне позвонил Георгий Александрович Товстоногов. Он попросил разрешения использовать их для постановки спектакля на сцене Большого драматического академического театра имени М. Горького, художественным руководителем которого является. А через некоторое время я получил приглашение приехать на генеральную репетицию спектакля и премьеру. Вы знаете, я был просто потрясен тем, что увидел: эскизы костюмов, тщательно исполненные М. В. Добужинским, как бы ожили на сцене, они придали сочный колорит всей постановке. Замечательный художник тонко и ненавязчиво подсказал нашим актерам, как им следует играть Гоголя. Олег Басилашвили был неотразим в роли Хлестакова. Он сам говорил, что ему немало дал Добужинский своим пониманием облика этого центрального персонажа пьесы.

- Илья Самойлович, как вам удалось "открыть" Виктора Лебрена?

- О существовании Виктора Лебрена, или, как он сам себя называл, Виктор Анатольевич, я узнал из номера журнала "Меркюр де Франс", вышедшего в Париже в 1960 году и посвященного 50-летию со дня кончины Л. Н. Толстого. И когда я по приезде в Париж спросил у одного из своих друзей: "Жив ли сейчас Виктор Лебрен?" - я услышал в ответ: "Да, жив, кстати, знаком с ним и охотно дам знать, что с ним хотят встретиться".

И вот на другой день в 8 часов утра передо мной стоял собственной персоной Лебрен, интереснейший человек, с белой гривой волос, с коричневым от загара лицом пахаря и такими же руками. Впечатление потрясающее! Ну вообразите, что бы вы почувствовали, окажись перед вами бывший первый секретарь Льва Николаевича Толстого и, может быть, последний живой толстовец на земле!.. Виктор Анатольевич рассказал о себе. Он ведет простой образ жизни, кормится тем, что разводит пчел в деревне, расположенной довольно далеко от города Экс-ан Прованс. Мать у него была русская, а отец - француз, инженер- путеец, строивший железную дорогу на Дальнем Востоке. Еще в конце прошлого века юный гимназист написал великому писателю письмо, в котором спрашивал совета, как жить. Лев Николаевич ласково ответил ему. Завязалась переписка. А потом, уже в начале нашего века, Виктор Лебрен очутился в Ясной Поляне. Софья Андреевна, узнав, что он владеет французским языком, предложила ему исполнять обязанности переводчика и секретаря. Так у Льва Николаевича появился первый секретарь; до этого всю заботу об обширной корреспонденции писателя принимали на себя Софья Андреевна, родные и близкие Толстого. Было известно, что Лев Николаевич в разное время написал Виктору Лебрену 19 писем.

Виктор Анатольевич при первой же нашей встрече пригласил меня к себе в деревню, сказав, что передаст мне папку со всеми толстовскими автографами. А надо вам сказать, что добираться туда непросто. Сначала лететь самолетом до Марселя, а оттуда лучше всего, конечно, до деревушки на автомашине. Как быть? И тут, как много раз бывало, выручил его величество случай. Помогла Ида Марковна Шагал, дочь знаменитого художника. Из Марселя, в машине, которую вела сама, доставила она меня к Лебрену. Что такое его дом? Это, скажу я вам, не дом, а типичная развалюха! Виктор Анатольевич в нем обитал один, на участке много ульев, а больше нет ничего. И толстовец он, конечно, стопроцентный: мяса не ел, проповедовал непротивление злу, а главное, считал, что на земле воцарится вечный мир, если люди будут говорить на одном языке - эсперанто. По этому поводу он обращался со специальными посланиями ко многим государственным деятелям, но ответов от них не получал... От денег он, конечно, отказался. Главное же, мне удалось добиться через Союз писателей СССР приглашения для него приехать в Москву, в Ясную Поляну, где он не был более полувека... И он, конечно, был бесконечно счастлив от того, что побывал на родине своей матери, увидел дорогие сердцу места, связанные с памятью о Льве Николаевиче Толстом... Скончался Виктор Анатольевич Лебрен 1 сентября 1979 года в возрасте 97 лет. Его изумительный дар - девятнадцать писем великого писателя - занял подобающее место в хранилище рукописей Государственного музея Л. Н. Толстого в Москве.

Покажу вам изданную в Италии книгу "Воспоминания о Толстом" Виктора Лебрена. Нет, нет, год ее выхода в свет напрасно не ищите! Издатели постарались его не указывать, чтобы книга была вечно молодая! Храню ее, как дорогую реликвию. Виктор Анатольевич сделал на ней такую дарственную надпись: "Глубокоуважаемому Илье Самойловичу Зильберштейну, создателю монументального издания "Литературное наследство", в знак моей глубокой признательности. Виктор Лебрен. В день нашей встречи в моем доме. 4-4-66".

- Хотелось бы, раз речь у нас коснулась опять автографов, спросить... Илья Самойлович, вы не раз выступали на заседаниях клубов книголюбов ЦДЛ, ЦДРИ СССР и Центрального Дома архитектора, рассказывали о своей коллекции автографов. Означает ли это, что вы собираете не только художественные произведения, но и автографы?

- Автографы? Да нет же! Скорее, книги с дарственными надписями. Они ближе моему сердцу. У меня, вероятно, книг триста с дарственными надписями писателей, начиная от Пушкина и кончая Маяковским. Назовите любое известное литературное имя XIX века, и вы у меня найдете образец его "подарочного" вдохновения. А что надпись на книге такое же творчество, вы смогли убедиться, когда я вам рассказывал об отношении Александра Блока к дарственным автографам на своих сборниках стихотворений. Особо горжусь тем, что у меня две книги Пушкина с дарственными надписями. На издании "Бориса Годунова" Александр Сергеевич начертал: "Баратынскому от А. Пушкина. Москва. 1831. Янв. 12"; на альманахе "Северные цветы" за 1832 год, который Пушкин выпустил, желая помочь семье покойного друга А. А. Дельвига, надпись: "Плетневу от Пушкина в память Дельвига". Надпись сделана в Петербурге 12 февраля 1832 года. Есть у меня две книги Адама Мицкевича с дарственными надписями его другу Каролине Ковальской. Одна из них - книга сонетов на польском языке, вышла в Москве, другая - это "Конрад Валленрод", изданная в Петербурге и посланная в Ковно... Кстати, уместно тут упомянуть книгу "Русско-польские связи в области книжного дела", выпущенную в 1980 году Государственной библиотекой СССР имени В. И. Ленина и Национальной библиотекой Польской Народной Республики. В ней помещена моя статья "Книги, подаренные А. Мицкевичем друзьям в России". Я рассказываю в ней и о тех двух книгах с автографами великого польского поэта, которые хранятся у меня, и о других книгах, находящихся в фондах библиотек нашей страны.

Знаете ли вы, что при жизни В. Г. Белинского отдельной книгой вышла только его "Русская грамматика"? Это очень редкое издание, таких книг сохранилось с дарственными надписями, может быть, три-четыре, не больше. Мой экземпляр был подарен Валерьяну Панаеву, брату Ивана Ивановича Панаева. "Русскую грамматику" он называет в своих воспоминаниях, опубликованных в журнале "Русская старина", причем сообщает, что книга эта была у него украдена и увезена за границу. И вот, представьте себе, мне удалось ее отыскать. Каким образом? Это особая история...

Есть среди надписей на книгах совершенные шедевры. Например, надпись на книге Александра Дюма-сына; там же подклеен автограф женщины, послужившей прототипом героини его "Дамы с камелиями". Интересен автограф Виктора Гюго французскому поэту Франсуа Копе. Книга эта из библиотеки известной танцовщицы Натальи Владимировны Трухановой, которая вышла замуж за генерала Алексея Алексеевича Игнатьева, русского, затем советского военного атташе в Париже, написавшего впоследствии известную мемуарную книгу "50 лет в строю". Интересны и значительны дарственные надписи, сделанные Л. Н. Толстым, И. А. Гончаровым, Н. А. Некрасовым, М. Е. Салтыковым-Щедриным, А. И. Герценом, Н. С. Лесковым, И. С. Тургеневым, А. П. Чеховым, А. А. Блоком, А. М. Горьким.

Хочу показать вам три книги, недавно вышедшие во Франции. Вот сборник, выпущенный в честь Жорж Санд в связи с 175-летием со дня ее рождения. В нем моя публикация "Новое в переписке Жорж Санд с И. С. Тургеневым и семьей Полины Виардо". Здесь я впервые обнародовал семь неизданных писем Жорж Санд к Тургеневу, ее неизданное письмо к Луи Виардо, и несколько писем к ней Ивана Сергеевича. Автографы писем хранятся в моей коллекции. Второе издание, которое мне хочется упомянуть, это книга "Толстой сегодня", увидевшая свет в Париже. Тут собраны доклады, прочитанные на международном коллоквиуме Национального института славяноведения, который проходил в столице Франции в честь 150-летия со дня рождения Льва Толстого в октябре 1978 года. Мой доклад ""Война и мир" покоряет Францию" также построен на неизданных материалах.

Третья книга называется "Толстой и Толстые" и написана Сергеем Михайловичем Толстым, живущим в Париже внуком Льва Николаевича. Надпись на книге гласит: "Уважаемому Илье Самойловичу с благодарностью за ваше блестящее выступление в Парижские Толстовские дни - на добрую память. С. М. Толстой. Париж. 18 декабря 1980 г.".

Вот надпись С. И. Машинского на сборнике статей "В мире Толстого". Хочу обратить ваше внимание на постскриптум: "Накануне нового тура его парижских похождений". Действительно, разного рода приключений и неожиданных встреч у меня было предостаточно. Возьмите хотя бы встречу с Феликсом Феликсовичем Юсуповым.

С ним у меня установилась переписка еще до первой поездки во Францию. Я тогда готовил двухтомник "Валентин Серов в воспоминаниях, дневниках и переписке современников". Из-за рубежа были получены интересные воспоминания от людей, которые встречались с художником и которых он портретировал. Прибыли также фотокопии десяти писем Серова к Марии Самойловне Цетлин (один из последних портретов, созданных им, это ее изображение на фоне Биарриц). Как правило, Серов отрицательно относился к людям великосветского круга, которых ему приходилось портретировать, но к Зинаиде Николаевне Юсуповой, матери Феликса Феликсовича, женщине весьма культурной и умной, отнесся с большим интересом. В письмах к своей жене художник характеризует ее самым положительным образом. Я и решил отправить в Париж Ф. Ф. Юсупову копии этих писем. Вскоре получил от него письмо, он меня поблагодарил за эти копии и обещал прислать свои воспоминания о встречах с Валентином Серовым. До этого он прислал мне по почте две свои книги, вышедшие на французском языке в Париже. В них - история Юсуповых, одной из самых родовитых и богатых семей в России. Феликс Феликсович рассказывает также об убийстве Григория Распутина, которое произошло во дворце его родителей на Мойке. Двухтомник о Серове пришелся ему по душе. И когда я в 1966 году был в Париже и незадолго до отъезда позвонил ему, то был приглашен для встречи.

Юсуповы - Феликс Феликсович и его жена Ирина Александровна, племянница Николая II, - жили на отдаленной парижской улочке в небольшом двухэтажном домике, который снимали. Ирина Александровна предупредила меня, что муж неважно себя чувствует, и поэтому она просит меня побеседовать с ним не более 15 минут. Феликс Феликсович, какой-то прозрачный, почти слепой, с большим белым бантом на груди, лежал на постели под портретом своего отца работы Серова. Я сказал ему, что люди моего поколения помнят о том, что именно на Мойке, во дворце Юсуповых, был уничтожен проходимец и авантюрист Распутин. Феликс Феликсович слабым голосом заметил: "Да, но это произошло слишком поздно..." Я спросил, знает ли он, что в том же их дворце на Мойке, когда открывался в 1923 году Дом учителя, при ремонте была обнаружена связка писем Александра Сергеевича Пушкина к Елизавете Михайловне Хитрово, дочери полководца М. И. Кутузова? Что эти письма, великолепные образцы пушкинского эпистолярного наследия, вскоре вышли в свет отдельной книгой с комментариями трех виднейших пушкинистов - Б. Л. Модзалевского, Б. В. Томашевского, Н. В. Измайлова? Я даже привел текст двух писем на память... Нет, они ничего не знали об этой находке, были удивлены, даже озадачены тем, что в их доме оказались письма Пушкина, пролежавшие в тайнике почти восемьдесят лет!..

А между тем в этой находке ничего невероятного нет, говорил я Феликсу Феликсовичу и Ирине Александровне. Ведь Александр Сергеевич Пушкин был не только хорошо знаком с прадедом Феликса Феликсовича - Николаем Борисовичем Юсуповым, но и, как известно, посетил его в Архангельском, посвятил ему стихотворение "Вельможе" и даже зарисовал - этот рисунок, изображающий Николая Борисовича, я впервые обнародовал в вышедшей в 1926 году моей книжке "Из бумаг Пушкина (новые материалы)". Феликс Феликсович очень заинтересовался, просил прислать ему книгу с публикациями писем А. С. Пушкина к Е. М. Хитрово. И хотя я помнил, что мне было отпущено всего четверть часа, и не раз пытался завершить беседу, Феликс Феликсович настаивал на том, чтобы я продолжил ее. Наш разговор длился, вероятно, не меньше часа. На прощанье он подарил недавно вышедший номер журнала с его карикатурами. Обещал передать мне копию русского текста своих воспоминаний, вышедших на французском языке. К сожалению, то были последние дни моего пребывания в Париже, и я не успел ее получить. Книгу с публикацией пушкинских писем к Елизавете Михайловне Хитрово, а также мою книжку "Из бумаг Пушкина" я по приезде в Москву выслал Ф. Ф. Юсупову. Конечно, ни я, ни мои друзья не могли и предполагать, что за этим последует! Через некоторое время пришло в Москву письмо, написанное по всем правилам старой русской орфографии и подписанное - "Княгиня И. Юсупова". Получить такое письмо в год пятидесятилетия Великой Октябрьской социалистической революции, согласитесь, несколько неожиданно...

Между прочим, судьбе было угодно, чтобы обо всем этом Илья Самойлович рассказал в многолюдной аудитории после своего возвращения из поездки во Францию - рассказал на Невском проспекте в Ленинграде, в доме, тоже принадлежавшем Юсуповым...

- Вы думаете, на этом парижские сюрпризы закончились? Не тут-то было!.. Я вам не раз говорил: в нашем деле чудеса подстерегают на каждом шагу. Когда я, распрощавшись с Феликсом Феликсовичем и Ириной Александровной, вышел на улицу, остановил такси и на очень плохом французском языке попросил шофера отвезти меня в отель на набережной Вольтера, он меня на чистейшем русском языке спросил:

Разговорились. Выяснилось, что шофер - его фамилия Плясов - внучатый племянник Михаила Бакунина... Вот тебе раз! Выйти из дома князя Юсупова, сторонника монархического строя, и оказаться через несколько минут в компании родственника анархиста - тут было от чего закружиться голове!.. Узнав о цели моего пребывания в Париже, Плясов сказал, что много лет возил Ивана Алексеевича Бунина, который подарил ему корректуру первой части своего романа "Жизнь Арсеньева" с авторской правкой. Я, конечно, стал уговаривать его дать рукопись мне, чтобы я мог ее передать в ЦГАЛИ. Хорошо, сказал он, завтра утром привезет корректуру ко мне в гостиницу, но при условии, что я выполню его просьбу. Он просил передать его родственникам, живущим под Москвой, подарок. И как я был обрадован, увидев назавтра, после целого дня беготни по городу, корректуру с интересной правкой Бунина, и как был огорчен, заметив огромный короб, который мне предстояло тащить из Парижа в Москву!.. Но делать нечего: взялся за гуж - не говори, что не дюж.

Все было доставлено по назначению: рукопись - в ЦГАЛИ, коробка - подмосковным родственникам русского парижанина.

Есть красноречие цифр. И есть красноречие простой справки. Особенно такой, как эта:

"Перечень архивохранилищ, музеев и библиотек СССР, куда поступали творческие рукописи и письма выдающихся русских общественных деятелей, писателей и художников, а также произведения отечественного изобразительного искусства, отысканные и полученные И. С. Зильберштейном за рубежом.

Центральный партийный архив Института марксизма- ленинизма при ЦК КПСС.

Архив А. М. Горького при Институте мировой литературы Академии наук СССР.

Государственный литературно-мемориальный музей "Домик М. Ю. Лермонтова" в Пятигорске.

Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина.

Государственный музей И. С. Тургенева в Орле.

Государственный центральный театральный музей имени А. А. Бахрушина.

Государственный центральный музей музыкальной культуры имени М. И. Глинки.

Государственный музей А. С. Пушкина в Москве.

Отдел рукописей, отдел редких книг, музей книги Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина".

- Сделаю к этому перечню лишь одно небольшое примечание. В результате трех моих поездок во Францию - в 1966, 1975 и 1978 годах - только в ЦГАЛИ СССР поступило 18 тысяч документов.

О том, какие сокровища найдены и возвращены, темпераментно рассказано в серии очерков "Парижские находки", которые, как я говорил, Илья Самойлович продолжает публиковать в журнале "Огонек" начиная с 1966 года. В мае 1980 года в газете "Советская культура" он напечатал большую и предельно насыщенную фактическим материалом статью в трех номерах под заголовком "Культурные ценности возвращаются". Она иллюстрирована уникальными снимками и рисунками с характерным уточнением: "Отыскано в Париже. Публикуется впервые". Открыть новое, найти неизвестное - может ли быть большая честь для первооткрывателя?

- Мечтаю найти время, которое почти целиком будет отдано созданию новых томов "Литературного наследства" для того, чтобы завершить книгу "Парижские находки. Эпоха Пушкина". Она почти вся написана, значительная часть ее уже печаталась. Вероятно, нужно потратить неиспользованный отпуск... Где взять время, если в сутках только двадцать четыре часа?! Вы знаете, у Штрауса есть вальс "Вечное движение"? Наверное, это про меня.

Кто же он? Ученый? Исследователь? Библиофил? Он - Илья Зильберштейн, и этим сказано все!

Среди корифеев отечественного библиофильства немало ученых. Вспомним некоторые имена - академик Сергей Иванович Вавилов, член-корреспондент Академии наук СССР, доктор искусствоведения, профессор Алексей Алексеевич Сидоров, член- корреспондент Академии наук СССР Павел Наумович Берков, действительный член Академии педагогических наук, доктор физико-математических наук Алексей Иванович Маркушевич. В этот список по праву входят писатель Владимир Германович Лидин, народный артист РСФСР Николай Павлович Смирнов- Сокольский. И в этом ряду может быть названо имя доктора искусствоведения Ильи Самойловича Зильберштейна.

...У него давняя привычка встречать рассвет - зимняя ли стужа за окном или летняя жара - за письменным столом. Утренние часы, пока не начал трезвонить телефон и хлопать входная дверь, - самые лучшие: легко думается, хорошо пишется. Надо успеть сделать то, без чего невозможно появление новой книги. Она прорастает из этого вот хаоса, из задала на столе, из груды рукописей, корректур, справочников. И в напряженной этой тишине рождаются строки очередной книги. Какой? Не знаю. Но уверен, мы скоро ее прочтем.