Странный флорентиец (В. Кунин)

Давно хотелось, пусть в коротком очерке, рассказать нашим читателям об Антонио Мальябекки. Его хорошо знает западный библиотечный и книжный мир, но как-то так получилось, что на русском языке о Мальябекки с трудом удается отыскать хотя бы несколько строк в толстых книгах по истории Италии и по истории библиотечного дела. Между тем, мало сказать, что Мальябекки был национальной гордостью Тосканы, - он принадлежал к числу величайших подвижников книги, к числу тех "святых" от библиотечного дела, таланту, воле и аскетизму которых можно лишь завидовать и подвигом которых - восхищаться.

Важно развеять и обидную для памяти Антонио Мальябекки легенду: сплошь и рядом в английских, американских, немецких и французских трудах по истории книги (библиофильская литература на этих языках поистине необъятна) "странного флорентийца" относят по ведомству библиомании, книжной патологии, безумной, слепой страсти к книге. Но тогда вновь встает старый вопрос: где границы между рядовым любителем, собирателем книг, коллекционером, библиофилом, библиоманом? Не пытаясь решить его здесь, будем рассматривать все дальнейшее лишь как конкретный пример - из тех, что помогут когда-нибудь книговедческой науке установить достаточно обоснованные определения.

В центральной части знаменитой флорентийской галереи Уффици, как раз под теми залами, где хранятся описанные Вазари сокровища, находится великолепная национальная библиотека. Ее сегодняшние неоценимые богатства накоплены многими поколениями дарителей - почетных граждан Флоренции. Первым в списке славных имен стоит имя Антонио Мальябекки. "Коллекция Малья- беккиана", некогда представлявшая собой фундамент национальной библиотеки, насчитывала 30 тысяч томов, любовно собранных за долгие годы и переданных в дар родному городу "странным флорентийцем".

Антонио Мальябекки родился 29 сентября 1633 г. Отец его, Марко, небогатый коммерсант, умер совсем молодым, оставив вдову с двумя малолетними сыновьями без всяких средств к существованию. Старшего брата Джакопо ждала юридическая карьера, младший - будущий библиотекарь - начал свой трудовой путь мальчиком на побегушках в лавке зеленщика. Но любовь к книге словно была у него в крови. Еще не умея читать, он с великим удивлением перед чудом, созданным разумом человеческим, вглядывался в таинственные знаки, испещрявшие попадавшиеся ему на глаза бумажные листки. И маленький Антонио сотворил себе кумира, которому всем сердцем поклонялся до конца своей долгой, необычной, трудной и славной жизни. Имя этому идолу - книга. Мальчику довелось еще служить на посылках у художника, потом в мастерской ювелира (флорентийские золотых дел мастера пользовались всемирной славой, но не к этому мастерству лежало сердце Мальябекки), пока, наконец, книготорговец из соседнего магазинчика не обратил внимания на жгучий интерес мальчугана к печатному слову и не взял его к себе в помощники.

Антонио Мальябекки. Портрет работы Дандами

Скоро продавец книг уразумел, какое приобретение сделал. Этот маленький, едва разбиравший буквы подмастерье через месяц не только бегло читал, не только находил нужную книгу на полке куда быстрее хозяина, но и проявил необычайную, ни с чем не сравнимую способность: он не умел забывать прочитанное. Прошло немного времени, и случай свел Антонио Мальябекки с библиотекарем Мучио Эрмини, который бесплатно обучал его латыни, греческому и древнееврейскому языкам и снабжал необходимыми рекомендациями по изучению библиографии. Под руководством этого высокообразованного человека Мальябекки сделал такие успехи, что через несколько лет мог, не задумываясь, назвать книгу, главу, и даже страницу, где имеются сведения по любому интересующему кого-либо предмету. За это его прозвали "оракулом ученых".

Слава Мальябекки была уже достаточно громкой, когда по рекомендации кавалера Марми, одного из придворных великого герцога Тосканского, он был назначен библиотекарем его высочества.

Козимо III, предпоследний герцог из рода Медичи, вступил на престол в 1670 г. и правил 53 года. Это был отнюдь не самый выдающийся представитель династии. Лишенный каких-либо дарований, но донельзя тщеславный, он хотел прослыть покровителем наук и искусств и, оказывая милости ученым, писателям и художникам, рассчитывал как бы "отнять у них для себя частицу мудрости и таланта". Трудно было отыскать лучшего и скромнейшего хранителя книжных богатств герцога, чем Антонио Мальябекки.

Итак, он принял в свое ведение библиотеку, получил 800 ливров жалованья в год и, казалось бы, достиг заветной жизненной цели. Он был теперь на своем месте! Однако книжные сокровища герцогов Тосканских не насытили жажду знаний, обуревавшую бывшего зеленщика. Он легко мог с закрытыми глазами отыскать любой том во вверенной ему библиотеке герцогов и вдобавок все жалованье тратил на покупку книг для себя. Однако и этого ему показалось мало: он мечтал столь же досконально узнать другие крупнейшие книгохранилища Европы. Не выезжая из Флоренции (за всю жизнь Мальябекки лишь дважды покинул пределы города для книжных консультаций по поручению герцога, да и то не удалился от городских ворот далее чем на 10 миль), он изучал рукописные и печатные каталоги различных библиотек, вел беседы с приезжавшими во Флоренцию путешественниками, переписывался с коллегами и таким образом постепенно изучил фонды многих книгохранилищ. Рассказывали, что Мальябекки знает библиотеки других городов лучше, чем те люди, которые в этих библиотеках работают.

В многочисленных жизнеописаниях знаменитого флорентийца неизменно повторяется такой эпизод. Однажды на запрос герцога Козимо III об одной редчайшей книге Мальябекки ответил: "Ваше высочество, я не могу предоставить вам эту книгу, ибо на свете имеется лишь один ее экземпляр. Он находится в библиотеке Сераля в Константинополе. Это седьмой том в первом шкафу справа от входа". Ответ весьма характерный для "флорентийского Диогена", как его иногда называли. Неудивительно, что ученый монах Анджело Финарди составил следующую анаграмму его имени: "Antonius Magliabeccius - Is unus bibliotheca magna". В переводе, не отражающем, понятно, фонетическую игру, это означает: "Антонио Мальябекки - сам великолепная библиотека". И в самом деле, он был как бы живой библиотекой, способной без каталогов, без механизации и счетно-решающих устройств мгновенно выдавать требуемую библиографическую информацию.

Мальябекки обладал непостижимым умением в считанные секунды прочитывать, поистине проглатывать, любое сочинение (он на три столетия опередил искусство скорочтения, медленно развивающееся в наши дни). Когда в руки ему попадала новая книга, он бросал молниеносный взгляд на титульный лист, на последнюю страницу, на предисловие, на посвящение, на иллюстрации, проглядывал оглавление. И этого было ему достаточно, чтобы составить верное представление не только о содержании самой книги, но и об источниках, которыми пользовался автор - иначе говоря, знать все необходимое! Правда, в такой диковинный талант обыкновенного человека трудно было поверить, и некоторые иезуиты не без презрения называли Мальябекки "doctor inter bibliothecaris, sed bibliothecarius inter doctores" ("ученый муж среди библиотекарей, но библиотекарь среди ученых мужей").

И все же ученые со всей Европы приезжали к нему для научных бесед и вступали потом в долголетнюю переписку с ним. Мальябекки стал как бы центром культурной жизни Флоренции.

Уже в нашем столетии была опубликована его переписка с ректором университета в Цвиккау Христианом Даумом. В 39 письмах Антонио Мальябекки отражены широчайшие культурные интересы и глубокие его познания. На тосканском диалекте он сообщал своему корреспонденту новости литературной жизни Вероны, Падуи, Флоренции, Рима. Письма обнаруживают добрую душу и высокий ум флорентийского библиотекаря, его готовность тотчас откликнуться на личную просьбу или научный запрос. Даум отвечал флорентийцу по-латыни. Он щедро снабжал его не только важными библиографическими сведениями, но и новыми каталогами, каждый раз приводившими Мальябекки в восторг и вызывавшими поток благодарностей.

Между тем законы стоустой молвы, несовершенство и легкомыслие человеческой памяти сыграли с Антонио Мальябекки злую шутку. В многочисленных воспоминаниях современников, в книгах и переписке чужестранцев, посетивших его флорентийский дом на улице Вилла делла Скала (северо-западный луч, отходящий от площади св. Марии) преобладает вовсе не восхищение необычайными талантами и титаническим трудом "живой библиотеки", а нечто совсем иное.

В 1686 г. во Флоренции побывал библиотекарь одного из французских монастырей Мишель Жермен. Вот что сообщал он о Мальябекки в письме своему собрату по монашескому ордену: "Вечный холостяк, безобразный, с невероятных размеров толстогубым ртом, с огромными желтыми зубами - великий библиотекарь имеет вид весьма неказистый... Он среднего роста, тщедушный, 48 лет от роду (М. Жермен ошибается: он посетил Мальябекки, когда тому было 52 года. - В. К.). Но на вид ему скорее 55 лет. Одет крайне небрежно, волосы не причесаны, сюртук чрезвычайно короток, рубашка грязная и вдобавок без манжет, которые он надевает лишь по большим праздникам".

Голландский ученый и путешественник Хейман так описывает жизненный уклад Мальябекки: "Вечно находившийся среди своих книг, он ничем другим не интересовался. Единственные живые существа, к которым он чувствовал симпатию, были многочисленные пауки. Утомленный любопытством праздных людей, он часто восклицал, сидя среди своих книжных Монбланов: "Потрудитесь не причинить вреда моим паукам"". Несколько больших помещений в первом этаже его дома, если верить мемуаристам, были забиты книгами до отказа: тысячи томов не только громоздились в три ряда на полках, расставленных по стенам, но и грудами лежали на полу. В комнатах невозможно было сидеть или стоять, не то что прогуливаться вдоль полок. По едва заметным узеньким тропкам между горами книг с превеликим трудом удавалось перебираться из одного помещения в другое. Еще сложнее было подняться на второй этаж: лестничные площадки ломились от книг, да и сами ступени лестницы тоже были покрыты толстыми книгами, так что приходилось на них наступать. Те, кому все-таки удавалось добраться до второго этажа, приходили в изумление, ибо там их ожидали совсем уж непроходимые книжные чащобы. Две отличные кровати, стоявшие наверху, использовались отнюдь не по назначению: их покрывали несколько слоев разнообразной печатной продукции.

Впрочем, по справедливому замечанию И. Дизраэли, автора знаменитых "Курьезов литературы", "этот первозданный хаос совершенно не мешал Мальябекки отыскать нужную книгу. Он знал своих овец, как пастухи - в лицо". "Есть нечто странное в том, - продолжал Дизраэли, - что столь объевшийся литературной пищей, он сам не приготовил никакого литературного деликатеса или, на худой конец, сандвича. В сущности это он, Мальябекки, должен был написать "Курьезы литературы"". Следует заметить, что Дизраэли здесь не совсем прав - во-первых, переписка Мальябекки представляет собой непревзойденный в своем роде "литературный деликатес"; во-вторых, следует ли требовать оригинальной литературной продукции от библиотекаря и библиографа?

Трудно представить себе более простой образ жизни, чем тот, который долгими десятилетиями вел Антонио Мальябекки. Он почти совсем не покидал своего жилища, появляясь в герцогском дворце лишь по каким-либо чрезвычайным обстоятельствам, но зато пунктуально отправляя герцогу требуемые книги по письменным запросам. Копченое мясо, кусок хлеба, несколько яиц, кружка воды - вот его обычный дневной рацион. Ящик его стола был всегда открыт, и голландец Хейман собственными глазами видел эти скромные припасы, да еще несколько монеток, предназначенных на ежедневные нужды. Увы, слуги некоторых ученых господ подчас прельщались содержимым открытого ящика, оставляя хозяина дома вовсе без пищи. К тому же, говорили, он по рассеянности употребляет ломтики колбасы вместо книжных закладок!

В дверях дома Мальябекки была прорублена щель, сквозь которую он мог рассмотреть посетителя. Эта предосторожность в последние годы его жизни оказывалась не лишней: слава о нем распространилась так далеко, что туристы, подчас весьма далекие от книжных интересов, воспринимали великого библиотекаря как одну из достопримечательностей Флоренции и отправлялись к нему развлекаться, как отправляются, скажем, в зоопарк. При этом богатые и знатные, но вовсе не всегда образованные гости не столько восторгались духовным богатством хозяина, сколько страдали от духоты, грязи и беспорядка в его жилище. Неудивительно, что потом многие из них с насмешкой рассказывали о маленьком человечке, который спит не раздеваясь на матраце, уложенном прямо на книгах; то машинально греет руки над давно потухшими углями, то ходит с обожженным лицом; беспрестанно нюхает табак, обсыпая им заношенную до дыр рубаху. Он терпеть не может вокруг себя ничего кроме книг. Два поломанных стула (впрочем, это число варьируется до шести) да упомянутый матрац - вот вся его мебель. У него нет даже служанки, и если бы не сострадание соседей, он давно бы умер с голоду. Не раз, утомленный бесконечным чтением, Мальябекки засыпал в своем кресле, оставив непотушенной жаровню, угольки попадали на листы книг, и тогда в доме начинался пожар. Приходилось прибегать к посторонней помощи, чтобы книжные сокровища и их владелец не погибли в огне. Немудрено, что при таком жизненном укладе Мальябекки отказывался позировать художникам. Публикуемый портрет работы Дандами - единственное его прижизненное изображение.

Объективнее других оценил свой визит к Мальябекки в 1692 г. гость из Германии Генрих Барч: "Вооружившись рекомендациями, я побывал во Флоренции у знаменитого библиотекаря Антонио Мальябекки, который принял меня и моих спутников с отменной вежливостью. Три дня он знакомил нас со всеми достопримечательностями библиотеки великого герцога, а затем пригласил в свое собственное книгохранилище. Там я был немало поражен, ибо такого беспорядка никогда не видел и никогда не увижу..." Далее, как догадывается читатель, следуют подробности о засыпанном табаком галстуке, о потрепанной старой шляпе с оборванными краями, о том, что Мальябекки ел на книгах, сидел на книгах, спал на книгах...

Увы, с годами все реже появлялись в воспоминаниях и статьях о "странном флорентийце" реальные оценки его значения в культурной истории Италии и, напротив, все подробнее (и разноречивее!) приводились забавные детали его повседневного быта, все забавнее становились рассказы о его чудачествах, постепенно превращая великого библиотекаря и библиографа в глазах потомства в заурядного книжного червя.?

Антонио Мальябекки долсил до 81 года. Незадолго до смерти, больной и одинокий, он получил приглашение герцога переселиться в дворцовые апартаменты, но отверг его и скончался в той самой "книжной келье", в которой провел столько отшельнических счастливых лет и которая к тому времени стала походить на пещеру, полную драгоценностей. Аббат Сальвини, произносивший надгробную речь о Мальябекки во Флорентийской академии в 1714 г., нашел достойные слова, определившие меру одаренности и трудолюбия его знаменитого соотечественника. Он говорил: "Как прилежная пчела перелетал Антонио Мальябекки от одного цветка к другому, от одной прекрасной и мудрой книги к другой, собирая душистый мед учености". По крайней мере восемь томов мадригалов, сонетов и... эпиграмм, связанных с именем Мальябекки, вышли в свет после его смерти. Но еще при жизни он успел получить в дар любопытную книгу. Она полностью состояла из названий других книг, ему же посвященных в разные времена - со всеми восхвалениями в прозе и стихах, адресованными Мальябекки.

Почувствовав приближение конца, он призвал священников и продиктовал им свою последнюю волю. Все 30 тысяч томов библиотеки он завещал городу Флоренции при условии, что книги будут всегда доступны читателям. Кроме того, он оставил небольшую ренту - на содержание библиотеки.

Мальябекки умер голодный, оборванный, одинокий, и все же он провел счастливую жизнь. С его кончиной Флоренция потеряла знаменитого своего гражданина и навсегда приобрела великолепную книжную коллекцию, которая более столетия хранилась отдельно, а с 1862 г., объединенная с библиотекой герцогов Тосканских, составила основу национального книгохранилища, существующего и по сей день. Особым указом герцога было предписано передавать в библиотеку обязательный экземпляр каждой книги, изданной в Тоскане. Уже в 1906 г. "библиотека Мальябеккиана" насчитывала 544 021 печатную книгу, 19 383 рукописи, 702 842 единицы периодики, 3575 инкунабул.

О Мальябекки часто вспоминали с оттенком презрения, как о человеке, который общение с живыми людьми заменил изучением титульных листов и книжных оглавлений. Шутили, что даже подушкой ему служит жесткий переплет. Но, может быть, ближе к истине был знаменитый английский библиограф и библиофил Томас Фрогнал Дибдин, заявивший, что само существование Мальябекки делает честь истории библиотечного дела.

Кем же все-таки был он, Антонио Мальябекки, о котором говорили: он настолько сроднился с книгами, что сам "набран, отпечатан и переплетен"? Книжным червяком, полубезумным отшельником, оставившим полный красок мир ради бумажных листов, покрытых печатными знаками, - то есть библиоманом?

Или же ученым-эрудитом, библиографом и библиофилом, которого, пожалуй, никто не превзошел по самоотверженности, трудолюбию и любви к книге? И если верно последнее, то стоит ли придавать значение странному образу жизни, странному внешнему облику, странным привычкам Антонио Мальябекки? Ибо, как писал поэт,

...что есть красота
и почему ее обожествляют люди? 
Сосуд она, в котором пустота, 
Или огонь, мерцающий в сосуде?