Авл Геллий

Аттические ночи (фрагменты)

Рассказ о Сивиллиных книгах и царе Тарквинии Гордом

В древних летописях сохранилось нижеследующее предание о Сивиллиных книгах: однажды неизвестная старуха-чужестранка, имевшая при себе девять книг, подошла к царю Тарквинию и предложила ему купить их. Книги эти, сказала она,- божественные оракулы. Тарквиний спросил об их стоимости. Старуха запросила необычайно дорого. Царь, решив, что чужеземка от старости окончательно выжила из ума, поднял ее на смех. В ответ на это старуха подошла к горящему очагу и на его глазах сожгла три книги. После чего спросила, не хочет ли царь приобрести за ту же цену оставшиеся шесть книг.

Тарквиний, разумеется, засмеялся еще громче, сказав при этом, что старуха несет уж явную чепуху. Она же тотчас сожгла еще три книги и снова спокойно спросила, не купит ли царь за ту же цену три уцелевшие.

Серьезно поразмыслив, Тарквиний уразумел, что столь последовательное упорство и самонадеянность нельзя оставить без внимания, и решил купить уцелевшие три книги. Но при этом он захотел выяснить, почему старуха запросила за три книги ту же цену, которая была назначена ею за все.

Однако после совершения сделки старуху ту, сразу же ушедшую от Тарквиния, никто нигде больше не видел.

Приобретенные же Тарквинием книги помещены были в храм и названы "Сивиллиными". К ним, как к оракулу, обращаются квиндецимвиры, когда необходимость того требует,- всенародно испросить совета у бессмертных богов.

(Кн. I, гл. 19)

Сколь остроумно и выразительно отметил философ Фаворин различие между речью Платона и Лисия

Фаворин обычно так высказывался о Лисии и Платоне: "Если из речи Платона ты выбросишь или заменишь какое-нибудь слово и к тому же сделаешь это наилучшим образом, ты лишишь речь его изысканности; если же из речи Лисия - лишишь ее смысла".

(Кн. II, гл. 5)

Память потомков сохранила свидетельство почтеннейших мужей о том, что Платон приобрел по неимоверной цене три книги пифагорийца Филолая, а Аристотель - несколько книг Спевсиппа

Согласно преданию, философ Платон владел весьма скудными средствами и все же он купил три книги пифагорийца Филолая за десять тысяч денарий.

Впоследствии писали, что эту сумму якобы ссудил ему его друг некий Дион Сиракузский.

Рассказывают также, что после смерти Спевсиппа Аристотель купил несколько его книг за три аттических таланта. Эта сумма на наши деньги составляет две тысячи семьдесят сестерций.

Злоязычный Тимон написал исполненную злословия книгу и озаглавил ее "Косоглазый"^*.

^* (* Слова, набранные курсивом, в тексте даны по-гречески.)

В этой книге он весьма оскорбительно отзывается о философе Платоне по той лишь причине, что тот приобрел за неимоверную цену книгу о пифагорийской философской школе и из нее якобы позаимствовал известный свой диалог "Тимей".

Стихи Тимона по этому поводу таковы:

"И ты, Платон, ученым быть желая, на множество серебряных монет / выменял маленькую книжицу. По этой книжице, /боюсь/, и научился сам писать"^*.

^* (Слова, набранные курсивом, в тексте даны по-гречески.)

(Кн. III, гл. 17)

Кто первым сделал собранные им книги доступными всем для чтения и сколько было книг в публичной библиотеке Афин перед вторжением персов

Говорят, что тиран Писистрат был первым, кто смог сделать собранные им книги доступными для всеобщего чтения.

После него афинские граждане сами с еще большим усердием и тщательностью увеличили их число; но после захвата и сожжения Афин всем этим книжным богатством овладел Ксеркс и переправил книги в Персию.

Спустя много времени, царь Селевк, прозванный Победитель, позаботился о том, чтобы все эти книги были возвращены Афинам. Позже значительное число книг, согласно воле правителей династии Птолемеев в Египте, было либо разыскано либо вновь написано, что составило почти семьсот тысяч томов, но все это книжное богатство было сожжено вспомогательными отрядами во время первой Александрийской войны, когда город подвергался разграблению. Случилось это не по доброй воле или какому-то злому умыслу, а совершенно случайно.

(Кн. VII, гл. 17)

О дружеской беседе поэтов Пакувия и Акция в городе Таренте

Кто имел досуг и стремление исследовать и сохранить у потомков память об эпохе и жизни ученых мужей, оставили следующее повествование о трагических поэтах Марке Пакувии и Луции Акции:

"Когда Пакувий,- передают они,- изнуренный преклонным возрастом и продолжительной болезнью, приехал из Рима в Тарент, направлявшийся тогда в Азию значительно более молодой Акций пришел по прибытии в Тарент к Пакувию. Радушно принятый им, согласно его желанию, остался там на несколько дней. Тогда же он прочел Пакувию свою трагедию "Атрей".

Пакувий, как утверждают, отметил, что написана она, пожалуй, звучно и возвышенно, но стихи, представляется ему, несколько резки и неприятны на слух. "Конечно же, ты судишь справедливо,- ответил Акций,- и меня это нисколько не огорчает. Право же, в будущем, надеюсь, я стану писать лучше. То, что свойственно плодам, в равной мере присуще и дарованию: появляющиеся на свет твердыми и горькими со временем становятся мягкими и приятными на вкус; рождающиеся же сразу мягкими и с самого начала сочными, не созревают и вскоре сгнивают". Поэтому-то, вероятно, в природных дарованиях необходимо оставлять что-то, что сможет смягчить время и возраст".

(Кн. XIII, гл. 2)

В чем суть того, что имеет видимость науки, но ни пользы, ни радости не доставляет. В этой же главе рассказано об изменении названий отдельных городов и стран

Мой близкий друг, человек образованный, не чуждый литературных занятий, много лет жизни проведший среди книг, однажды сказал мне: "Я хочу поспособствовать украшению твоих "Ночей"". И с этим вручил мне объемистую книгу, изобилующую разнородными сведениями, извлеченными им, как он сказал, из многочисленных и весьма разнообразных прочитанных им давно забытых собраний.

Он хотел, чтобы я почерпнул из нее сведения, достойные быть, насколько это возможно, увековеченными.

Я охотно схватил ее с такой жадностью, как если бы я вдруг стал невольным обладателем Рога изобилия. После чего я удалился во внутренние покои, чтобы там прочесть ее без свидетелей.

И там - О Юпитер! - написаны были истинные чудеса: и из какого рода происходил тот, кто был назван первым "грамматиком"; и сколько было известных Пифагоров, и сколько Гиппократов; и какого рода лары, согласно рассказу Гомера, были в доме Одиссея; и по какой причине Телемах разбудил лежащего с ним рядом Писистрата не прикосновением руки, а пнул его ногой; и каким запором Эвриклея заперла Телемаха; и почему один и тот же поэт не признавал розы, а признавал розовое масло.

Кроме того, там было написано о том, какие были имена у похищенных и растерзанных Сциллой спутников Одиссея, и блуждал ли Одиссей "по внутреннему морю", согласно Аристарху, или "по внешнему", согласно Кратету.

Там было также написано о том, какие стихи у Гомера "равноправные" и из каких слов складывается "парастих" и какая именно стихотворная строка увеличивается с помощью единичных слов в отдельных стихах; помимо того, он пояснял, почему у некоторых животных в отдельные годы появляются на свет тройни; и какой из пяти слоев, из которых был сделан щит Ахилла, был сделан из золота - верхний или же средний.

Кроме того, там было рассказано о том, названия каких городов изменены были <...>

Это, равно как и многое другое подобного рода, было написано в той книге.

Вскорости я возвратил ее владельцу, сказав при этом: "Желаю тебе, ученейший из мужей, достичь большой осведомленности во всех этих премудростях, богатейшую же сию книгу, совершенно не подобающую скудным познаниям моим, возьми обратно.

Ведь мои "Ночи", которые ты старался обогатить и приукрасить, больше всего нуждаются в том единственном стихе Гомера, который в душе своей Сократ ценил превыше всего:

Все, что находится у тебя в доме, творит и добро и зло".

(Кн. XIV, гл. 6)

Что сказал поэт Менандр поэту Филемону, который часто недостойным образом побеждал его в комедийных состязаниях; и о том, что Еврипида весьма часто в трагедийных состязаниях побеждали поэты безвестные

Филемон часто побеждал Менандра в комедийных состязаниях, хотя был он писателем ни в коей мере не равным по таланту Менандру. Делал он это окольными путями, прибегая при этом к протекции и иным неблаговидным действиям.

Однажды, когда Филемон случайно попался ему навстречу, Менандр спросил его: "Скажи на милость, Филемон,- не в обиду будь сказано,- когда ты меня побеждаешь, ты не краснеешь?"

Также, утверждает М. Варрон, Еврипид, написавший семьдесят пять трагедий, только в пяти остался победителем, тогда как его весьма часто побеждали поэты самые заурядные.

Менандр же оставил, по одним сведениям, сто восемь, согласно другим - сто девять комедий. <...>

Из этих, однако, <...> комедий только в восьми он остался победителем,- пишет тот же Аполлодор в той же книге.

(Кн. XVII, гл. 4)

Что говорил Фаворин о стихах Вергилия, в которых тот подражал поэту Пиндару, описывая пламя горы Этны

Когда философ Фаворин жарким летом уехал в Анций погостить в загородном имении и мы приехали из Рима, чтобы повидать его, как всегда, помню я, зашла такого рода речь о Пиндаре и Вергилии: "Друзья и близкие Публия Вергилия,- сказал Фаворин,- в воспоминаниях о его таланте и характере рассказывают, дескать, он, Вергилий, имел привычку говорить, что стихи его создаются по медвежьему способу. Ибо как зверь этот производит на свет потомство неоформленным и безобразным, потом, долго облизывая, придает детенышам надлежащий и вполне пристойный вид, точно так же свежие плоды его гения поначалу кажутся необработанными и незавершенными, но впоследствии, обрабатывая и шлифуя их, он придает им красоту и благопристойность. И это, утверждает Фаворин, Вергилий, муж утонченнейшего ума, говорил чистосердечно и правдиво. Ведь то, что он оставил безукоризненно и блестяще отделанным и завершил с большой тщательностью, отличается общепризнанной поэтической прелестью и изяществом. А что было им отложено, чтобы впоследствии обдумать и довести до совершенства, но смерть опередила его намерения, то никоим образом нельзя считать творением утонченнейшего и талантливейшего поэта.

Вот почему, застигнутый врасплох болезнью и почувствовав приближение смерти, он настоятельно просил и даже умолял своих ближайших друзей сжечь "Энеиду", которую он, по его словам, еще недостаточно обработал.

К тому, что надлежало заново обработать, сказал Фаворин, следует прежде всего отнести то место, где описывается гора Этна. Когда Вергилий стремился подражать стиху древнего поэта Пиндара, тому, где тот рассказывает о природном свойстве этой горы к извержению, он выбрал столь выспренние слова, что превзошел даже слог самого Пиндара, а уж тот выражался весьма велеречиво. <...>

(Кн. XVII, гл. 10)

Во времена Цицерона и Цезаря мало было мужей красноречивых, образованных в различных науках и искусствах и достигших в том совершенства.

Исключение составляли М. Варрон и П. Нигид, отличавшиеся высочайшей образованностью.

Однако письменные памятники деяний и учения Варрона, которые он по себе оставил, вполне доступны и к ним часто обращаются, тогда как сочинения Нигида, по причине их непонятности и чрезмерной утонченности, не получили распространения в народе и к ним не обращаются из-за их малой пригодности.

Таковы и его записки, названные им "грамматические", которые я недавно прочел. <...>

(Кн. XIX, гл. 14)

Образцы писем царя Александра и философа Аристотеля, изданные на греческом языке<...>

Передают, будто философ Аристотель, наставник царя Александра, говорил, что научные размышления, которые он излагает своим ученикам, делятся на два вида: "экзотерические" и "акроатические". Под первыми он объединял размышления свои касательно риторики, умения выразительно изъясняться и дел грамматических; ко вторым причислил все, что относится к изысканной философии, созерцанию природы и диалектическим размышлениям.

Для изучения этой, как я сказал, акроатической науки в Ликее было отведено утреннее время, и на эти занятия Аристотель допускал лишь тех, чьи врожденные способности, задатки рвения и прилежания в учении он обнаружил ранее; что же касается "экзотерических" размышлений и упражнений в слоге, то им отводил вечера. На эти занятия он допускал многих молодых людей без особого отбора. Называл он эти занятия "вечерняя прогулка", первые же - "раннее утро": и утром и вечером он излагал свои мысли, прохаживаясь со своими учениками в "перипатос" - специально отведенном для прогулок месте афинского Ликея.

И свои книги об этих предметах он разделил так, что одни назывались "экзотерическими", другие - "акроатическими".

Когда царь Александр узнал, что "акроатические" книги изданы, несмотря на то, что как раз в то время сражался в Азии, одерживал победы, тесня войско Дария, все же в столь трудных обстоятельствах он послал письмо Аристотелю. В нем Александр писал: Аристотель - де поступил неправильно, обнародовав свои акроатические размышления, которые он сам, Александр, узнал от него. "В самом деле, чем же иным мы можем выделиться среди других, если то, что почерпнули от тебя, сделается всеобщим достоянием?

Разумеется, я предпочитаю выделяться знанием, нежели богатством и силой".

Аристотель в ответ на это написал: "Ты должен знать, что "акроатические" книги, которые ты считаешь изданными и по сему переставшими быть сокровенными, на самом деле ни изданы, ни неизданы, поскольку они доступны пониманию лишь тех, [кто нас слушал]". <...>

(Кн. XX, гл. 5)