Ксенофонт

Воспоминания о Сократе

 Сократ: ...книги древних мудрецов,
 в которых они оставили нам свои сокровища,
 я раскрываю и читаю вместе с друзьями,
 и, если мы находим что-нибудь полезное,
 мы заимствуем это и считаем большой выгодой
 для себя, что становимся друг другу дороги...

(Книга первая. Глава 6, 14)

Книга четвертая

Из главы 2. РАЗГОВОР С ЕВФИДЕМОМ О НЕОБХОДИМОСТИ УЧИТЬСЯ

Теперь я расскажу, как Сократ относился к людям, воображавшим, будто они получили хорошее образование, и гордившимся ученостью. Он заметил, что Евфидем Красавец, имевший большое собрание сочинений знаменитейших поэтов и философов, ввиду этого считает себя ученее своих сверстников и лелеет большие надежды затмить всех ораторским талантом и способностью к политической деятельности. Сократ знал, что по молодости лет Евфидем еще не ходит в Народное собрание, а если желает сделать там какое-нибудь дело, то садится в шорной мастерской близ площади. Туда пошел и Сократ с несколькими своими друзьями.

Сперва один из них возбудил вопрос, чему обязан был Фемистокл таким выдающимся положением в государстве, что все сограждане обращали на него взоры, когда государству нужен был дельный человек,- общению ли с каким-нибудь ученым или своим природным дарованиям. Сократ, желая вызвать на разговор Евфидема, сказал, что если нельзя сделаться хорошим мастером в пустых ремеслах без порядочного учителя, то было бы наивно воображать, будто способность к делу такой первостепенной важности, как управление государством, приходит к человеку сама собой.

В другой раз как-то Евфидем опять был там. Сократ видел, что он хочет уйти из собрания и опасается, как бы не подумали, что он преклоняется пред умом Сократа. По этому поводу Сократ сказал: "Друзья, достигнув совершеннолетия, Евфидем непременно станет подавать советы согражданам, когда от имени государства будет предлагаться на обсуждение какой-нибудь вопрос: это вполне видно по его действиям. Мне кажется, он уже приготовил превосходное вступление к своим речам в Народном собрании, опасаясь, как бы не подумали, что он чему-то у кого-то учится. Несомненно, он предпошлет своей речи такое предисловие: "Ни у кого никогда ничему не учился я, афиняне, и, хотя слыхал, что есть хорошие ораторы и государственные деятели, я не искал встречи с ними; я не старался также, чтобы какой-нибудь специалист стал моим учителем; нет, как раз наоборот: я всегда не только избегал учиться чему-нибудь у кого-нибудь, но даже боялся, как бы не подумали этого. Тем не менее, что мне само собою придет в голову, то я посоветую вам"".

Такое предисловие годилось бы и для кандидата на должность государственного врача: было бы полезно ему начать речь такими словами: "Ни у кого никогда, афиняне, не учился я медицине и не искал случая, чтобы какой-нибудь врач стал моим учителем; я всегда не только остерегался научиться чему-нибудь у врачей, но даже боялся, как бы не подумали, что я изучал эту науку. Тем не менее дайте мне должность врача: я попробую учиться на вас". Все присутствовавшие посмеялись над таким предисловием.

Видно было, что Евфидем уже прислушивается к словам Сократа, но еще боится сам говорить и думает, что молчанием он придает себе вид скромности. Тогда Сократ решил отвадить его от этого. Странное дело, сказал он, кто выбирает своей профессией игру на кифаре или на флейте или верховую езду и тому подобное, тот старается как можно чаще практиковаться в области избранной им профессии, и притом не в одиночестве, а в присутствии лучших специалистов; он прилагает все усилия и не жалеет трудов, лишь бы не нарушать их советов, находя, что иным путем не может сделаться крупной величиной, а некоторые претенденты на роль оратора и государственного деятеля думают, что у них без подготовки и старания сама собою вдруг явится способность к этому. Между тем работа в области государственной деятельности гораздо труднее, чем в области вышеупомянутых профессий,- настолько труднее, что, хотя число работающих в этой области больше, число достигающих успеха меньше; отсюда видно, что будущему государственному деятелю нужны и занятия более продолжительные и более интенсивные, чем будущему специалисту в тех профессиях.

Вначале, когда Евфидем стал слушать, Сократ вел такие разговоры; но, заметив, что Евфидем охотнее остается во время его бесед и с большим интересом слушает, он пришел один в шорную мастерскую.

Когда Евфидем сел рядом с ним, он обратился к нему с таким вопросом:

- Скажи мне, Евфидем, правда ли, как я слышал, что ты собрал много сочинений известных ученых?

- Да, клянусь Зевсом, Сократ,- отвечал Евфидем,- и продолжаю собирать, пока не соберу их возможно больше.

- Клянусь Герой,- сказал Сократ,- я в восторге от тебя, что ты предпочел серебру и золоту сокровища мудрости: видно, ты убежден, что серебро и золото не делают человека нисколько лучше, а учение мудрецов обогащает добродетелью того, кто им владеет.

Евфидем рад был слышать такую похвалу: он думал, что Сократ находит правильным избранный им путь к образованию.

Заметив, что эта похвала обрадовала его, Сократ продолжал:

- Какую же специальность ты избрал себе, собирая эти книги?

Евфидем молчал, обдумывая ответ.

Тогда Сократ опять спросил его:

- Уж не врачом ли ты хочешь быть? Ведь и по медицине много есть сочинений.

- Нет, клянусь Зевсом,- отвечал Евфидем.

- Уж не архитектором ли? И для этого нужен умный человек.

- Нет,- отвечал Евфидем.

- Уж не землемером ли каким выдающимся ты желаешь сделаться, вроде Феодора? - спросил Сократ.

- Нет, и не землемером,- отвечал Евфидем.

- Уж не астрономом ли хочешь сделаться? - спросил Сократ.

Евфидем и на это отвечал отрицательно.

- Уж не рапсодом ли? - спросил Сократ.- Говорят, у тебя есть все поэмы Гомера.

- Нет, клянусь Зевсом,- отвечал Евфидем,- рапсоды, как мне известно, знают наизусть поэмы, а сами - круглые дураки.

Тут Сократ сказал:

- Уж наверно, Евфидем, ты стремишься приобрести не те качества, которые делают человека способным заниматься государственными делами и домашним хозяйством, быть правителем и приносить пользу другим и себе?

- Мне как раз очень нужны такие качества, Сократ,- отвечал Евфидем.

- Клянусь Зевсом,- сказал Сократ,- ты стремишься приобрести прекрасные качества и искусство первостепенной важности: ведь такие качества - принадлежность царей и называются царскими. Не приходил ли тебе в голову такой вопрос,- прибавил Сократ,- возможно ли иметь эти качества, не будучи справедливым?

- Конечно, приходил,- отвечал Евфидем,- да, без справедливости нельзя быть хорошим гражданином.

- Что же? Ты, конечно, этого достиг?- спросил Сократ.

- Думаю, Сократ,- отвечал Евфидем,- я не меньше кого другого окажусь справедливым (...)

- А как ты думаешь, существует изучение и знание справедливого, как грамоты?

- Да.

- А кого ты считаешь более грамотным - кто добровольно пишет и читает неправильно или кто невольно?

- Кто добровольно, потому что он может, когда захочет, делать это и правильно.

- Значит, кто добровольно пишет неправильно, тот грамотный, а кто невольно,- безграмотный?

- Как же иначе?

- А справедливое кто знает - добровольный лжец и обманщик или невольный?

- Несомненно, добровольный.

- Итак, знающий грамоту, по твоим словам, грамотнее незнающего?

- Да.

- И знающий справедливое справедливее не знающего?

- Очевидно; но, кажется, и это я говорю, сам не зная, как дошел я до этого утверждения.

- А что, если человек, желающий говорить правду, никогда не говорит одного и того же об одном и том же? Например, если он, указывая одну и ту же дорогу, указывает ее то на восток, то на запад? Или, подводя итог, показывает в нем то больше, то меньше? Что ты думаешь о таком человеке?

- Клянусь Зевсом, несомненно, он не знает того, что, как он думал, знает.

- А известно ли тебе, что некоторых людей называют рабскими натурами?

- Да.

- За знание или за незнание?

- Несомненно, за незнание.

- Что же, за незнание кузнечного дела они получают это название?

- Конечно, нет.

- Ну, так плотнического?

- И не за это.

- Ну, сапожного?

- Ни за что подобное; наоборот, огромное большинство знающих такие ремесла - рабские натуры.

- Так не к тем ли прилагается это название, кто не знает прекрасного, доброго, справедливого?

- Мне так кажется,- отвечал Евфидем.

- Значит, всячески, изо всех сил надо стремиться к тому, чтоб нам не быть рабами.

- Клянусь богами, Сократ,- сказал Евфидем,- я был уверен, что пользуюсь методом, который всего больше может способствовать образованию, подходящему для человека, стремящегося к нравственному совершенству. Теперь вообрази себе мое отчаяние, когда я вижу, что мои прежние труды не дали мне возможности отвечать даже на вопрос из той области, которая должна быть мне наиболее известна, а другого пути к нравственному совершенству у меня нет! <...>

После этого Евфидем ушел в совершенном отчаянии, полный презрения к себе, считая себя подлинно рабской натурой.

Многие, доведенные до такого состояния Сократом, больше к нему не подходили; Сократ считал их тупицами. Но Евфидем сообразил, что ему нельзя стать сколько-нибудь известным, если он не будет как можно чаще пользоваться обществом Сократа; поэтому он больше не отходил от него, кроме случаев крайней необходимости; кое в чем он даже подражал Сократу в его образе жизни. Когда Сократ убедился в таком его настроении, он уже перестал смущать его разными вопросами, но вполне прямо и ясно излагал, что, по его мнению, следует знать человеку и чем лучше всего руководствоваться в своих действиях.