В жандармских сетях

...Алексеевский равелин. Стены обиты серо-зеленым бархатом плесени, маленькие оконца подслеповато уставились в высокую кирпичную стену, отгораживающую тайную тюрьму от всей остальной Петропавловской крепости. Внутри треугольника, образованного стенами равелина, крохотный дворик. Короткие дорожки, чахлые кусты и яблоня, посаженная декабристом Батенковым...

Следственная комиссия нервничала. Чернышевский почти четыре месяца в крепости - и ни одного допроса! А о чем допрашивать? По тем горе-уликам, что отобрали при обыске, даже "вопросных пунктов" не составишь. 30 октября все же устроили первый допрос: авось узник сам сболтнет что-нибудь лишнее! Но узник не сболтнул. И комиссия продолжала нервничать.

А Чернышевский был спокоен ("Если бы можно было найти какое-нибудь обвинение против меня, достаточно было времени, чтобы найти его"). Он работал. Писал письма. Толковал законы. И законы свидетельствовали: Чернышевского нужно освобождать - прошли все сроки для предъявления ему обвинения...

Комиссия теребила Третье отделение. Третье отделение же в лице управляющего Потапова не торопилось. Потапов выжидал: пусть комиссия покажет полную свою несостоятельность, тогда он один выступит спасителем престола и отечества. Управляющий Третьим отделением уже знал, кто поможет ему в этом...

Домик, принадлежащий Надежде Николаевне Костомаровой, жене отставного прапорщика, стоял в Москве, в Марьиной слободке. За год до ареста Чернышевского в домике разыгралась семейная драма. Брат донес на брата.

"Ваше сиятельство! Преданность моя к его величеству и вашему сиятельству заставила меня следить за делом столь важным, что последствия его наделали бы много шума и много хлопот для правительства. Представляю в. с-ву подлинные письма к войску и крестьянам, которые печатаются и будут пущены в дело; вы из них увидите, какой страшный заговор составлен между большой партией людей значительных..."

Захлебываясь от холопского усердия, 19-летний доносчик уведомлял: кружок студентов печатает в тайной типографии "возмутительные" произведения... вот, пожалуйте, имена... адресочки... среди прочих Всеволод Костомаров - старший братец... имеет станок и прокламации "Барским крестьянам" и "Русским солдатам", у себя хранит...

Студентов арестовали. Всеволода Костомарова тоже. Николай же Костомаров с благословения Третьего отделения отправился на Кавказ, да так и исчез по дороге.

Зато Всеволод остался.

Отставной уланский корнет, неплохой знаток нескольких иностранных языков, Всеволод Костомаров перед арестом подвизался на литературном поприще. Познакомился с поэтом Плещеевым, тот порекомендовал его поэту Михайлову, а Михайлов представил Костомарова Чернышевскому. К молодым Николай Гаврилович относился всегда внимательно. Заказал Костомарову для "Современника" несколько переводов из Гейне. Присматривался. Михайлов же попросту доверял новому знакомцу. Тем более что и впрямь его можно было использовать: как ни говори - печатный станок!..

И вот арест. Всеволод Костомаров ежится в камере, по привычке уставя взгляд в землю. Вот тебе и литературная карьера! Он знал, что ему грозит за участие в делах вольной типографии, за хранение прокламаций. Спасать, спасать себя надо! Следствие отметило: Костомаров весьма много содействовал "раскрытию некоторых обстоятельств" дела. Еще бы - выдавал. Донес и на поэта-революционера Михаила Ларионовича Михайлова. Знал немного, но умел показать, что очень осведомлен. Умел фабриковать хитросплетенные наветные письма. Слова скользили угрем и писаны были всякий раз новым почерком. Даже псевдонимы выбирал скользкие, хитрые.

Всеволод Костомаров и был тот козырь, с помощью которого Потапов собирался "поразить" следственную комиссию, безуспешно искавшую улики против Чернышевского.

Сам Костомаров тоже спешил. Коли Третье отделение в нем нуждается, он продаст свои услуги подороже. Его достопочтенная матушка получает уже единовременные пособия из секретных фондов. Ничего! Карьеру можно сделать не только на литературном поприще!

...А Чернышевский уже восьмой месяц сидел в равелине. Он протестовал, писал генерал-губернатору, царю. Он объявил голодовку, чтобы доказать, что не потерпит над собой насилия. И работал. Все время работал.

...Потапов и Костомаров в трогательном единодушии составляли сценарий "разоблачения" Чернышевского. Прежде всего для отвода глаз широкой публики надобно надеть на предателя терновый венец мученика. И Костомарова "засудили": шесть месяцев Петропавловской крепости и рядовым на Кавказ.

На Кавказ! "Осужденный" отбыл туда в последний день февраля 1863 года. Его сопровождал (честь-то какая!) жандармский капитан Чулков. Сценарий предполагал: остановка в Москве на два-три дня для свидания кое с кем, остановка в Туле и... немедленное возвращение в Петербург. Перед самым отъездом Костомарова управляющий Третьим отделением утвердил и оставил у себя окончательный текст "письма", которое предатель 5 марта "напишет" из Тулы своему мифическому приятелю Соколову.

"Тула, 5 марта.

Ну вот, наконец, я и дождался возможности говорить с вами на свободе, без разных цензурных стеснений..." Множество отступлений... Французские вставки, немецкие стихи, риторика, словоблудие... Главное же - клевета и доносы. Доносы на Чернышевского, Шелгунова, на уже преданного Михайлова. Подленькие характеристики: Чернышевский других-де посылает лбом стену пробивать, а сам в сторонке... И посреди пестрых этих декораций - рассуждений, отступлений, словесных вывертов - центральный эпизод: чтение прокламации "Барским крестьянам от их доброжелателей поклон" в кабинете Чернышевского,

"...Наконец вышел Мих. (Михайлов.- Ред.) из другой комнаты и, моргнув Некому (Чернышевскому. - Ред.), увел его в кабинет. Минут через 5 он вернулся и вызвал меня. Тут-то и началось наше настоящее знакомство... Тогда-то и происходило чтение "воззв. к б. к." в первоначальном его виде. Надо вам сказать, что Мих., знавший уже от меня, что в Москве есть возможность печатать без цензуры... привез меня к Ч. именно с той целью, чтобы переговорить о возможности напечатания воззвания... Во время самого печатания манифеста к крестьянам Чский посетил меня в Москве, сделал кое-какие поправки в тексте воззвания и, оставшись доволен работою, благословил меня на новые и новые подвиги..."

Потапов, снова и снова перечитывает письмо. Ловко сшито! Не подкопаешься! Ну и бестия!

...Московскому коменданту приказано: "быв. болен, Костомаров потребует, быть может, отдохновения в Москве"; сие отдохновение следует ему разрешить! Костомаров "требует" - и сопровождающий капитан Чулков поселяет его в гостинице "Венеция" (не на гауптвахту же со "слабостью здоровья"!). И тотчас появляется некто "пожелавший" увидеть приезжих: московский мещанин Петр Васильев Яковлев, бывший переписчик бумаг у Всеволода Костомарова.

Сцена разыгрывается, как по нотам. Яковлев сообщает, что ему-де известны все отношения Костомарова с Чернышевским. Чулков кладет доносчикам-добровольцам чистый лист бумаги. Яковлев строчит, а "больной" Костомаров набрасывает игривую записку матери: "Милая моя, я в Москве уже, - по обыкновению весел, здоров и благополучен. Петр Васильевич оказал мне весьма важную услугу..."

"Услуга" заключалась в "извете" :

"Летом 1861 года, около июля месяца, будучи переписчиком бумаг и разных сочинений у г. Всеволода Костомарова и занимаясь у него постоянно, я очень часто видал у него из Петербурга какого-то знаменитого писателя под именем Николая Гавриловича Чернышевского и переписывал бумаги по случаю летнего времени в беседке сада дома г. Костомарова, когда они, ходя под руку и разговаривая между собою, произносили слова, из которых мне удалось запомнить следующие фразы, произнесенные г. Чернышевским: "Барским крестьянам от их доброжелателей поклон". "Вы ждали от царя воли, ну вот вам воля и вышла". Называя эту статью своею, г. Чернышевский упрашивал г. Костомарова о скорейшем ее напе-чатании..."

Через несколько часов, упрятав в карман деньги и письмо к Потапову, "живой свидетель" Яковлев отправляется в Петербург. 4 марта Костомаров уже следует в Тулу, но прибывает туда снова "больным". Дальше ехать не нужно. В соответствии со сценарием приходит телеграмма от Потапова: Костомарова возвратить в Петербург. Ведь Костомаров "написал" в Туле обширнейшее письмо на имя Соколова, которое "отобрал" у него капитан Чулков. Обратно ехали живо. Чулков "вез" "отобранное" письмо, но потерять оное не боялся. Ибо спрятано оно было не в кармане жандармского мундира, а в надежнейшем кабинете управляющего Третьим отделением.

А Чернышевский работал. Переводил труды по истории. Завершал роман "Что делать?".