"Откуду начася и како сверится..."

Изучая первопечатные книги, исследователь извлекает из них подчас бесценные сведения о трудах и днях наших предков. Приемы набора и верстки, методы печати рассказывают об уровне материальной культуры, об успехах древнерусского ремесла. Текстологические исследования первых книг питают историю родного языка. На гравированных изображениях - в фигурах евангелистов - можно разглядеть бородатые мужественные лица русских людей, погодков тех богатырей, которые с Ермаком Тимофеевичем воевали Сибирь.

Есть в первопечатных книгах страницы исключительной важности. Это предисловия и послесловия - живое слово издателей и типографов, их беседа с современниками и потомками.

Разные люди стоят за этими страницами, с разными характерами и судьбами. Рассказ их то патетичен, как у Петра Тимофеева Мстиславца, соратника Ивана Федорова, то предельно лаконичен, как у Никифора Тарасиева и Невежи Тимофеева - учеников первопечатника.

Читатель помнит послесловие "Апостола" 1564 года - первое произведение русской литературы, отданное типографскому станку.

Познакомимся теперь с послесловием "Апостола" 1574 года, обнаруженным К. Ф. Калайдовичем.

Послесловие Иван Федоров озаглавил так: "Сия убо повесть изъявляет, откуду начася и како свершися друкарня сия".

Это - великолепные мемуары, первые воспоминания, напечатанные в нашей стране.

Говорит Иван Федоров:

"Изволением отца, и споспешением сына, и совершением святого духа, повелением благочестивого царя и великого князя Ивана Васильевича всея Русии и благословением преосвященного Мака-рия митрополита всея Русии друкарня сия составися в царствующем граде Москве в лето 7070 первое, в тридесятое лето государства его".

Прервем первопечатника, чтобы отметить: противоречия в датах, с которым мы встретились в послесловии "Апостола" 1564 года, здесь уже нет. Обе даты указывают на 1563 год. Противоречие в московском послесловии все еще остается для нас загадкой.

Продолжает говорить Иван Федоров:

"Сия же убо нету не начах поведати вам, но презелного ради озлобления; часто случающегося нам. Не от самого того государя, но от многих начальник, и священно начальник, и учитель, которые на нас зависти ради многие ереси умышляли, хотячи благое во зло превратити и божие дело вконец погубити. Яко ж обычай есть злонравных и ненаученных и неискусных в разуме человек, ниже духовного разума исполнены бывше, но туне и всуе слово зло пронесоша. Такова бо есть зависть и ненависть, сама себе наветующи не разумеет, како ходит и о чем утвержается. Сия убо нас от земля и отечества и от рода нашего изгна, и в ины страны незнаемы пресели. Егда же оттуду семо преидохом... восприяша нас любезно благочестивый государь Жикгимонт Август, кроль польский и великий князь литовский, русский, прусский, жемойтский, мазовецкий и иных со всеми паны рады своея".

Эти слова Ивана Федорова долгое время казались литературным преувеличением. Как это так, король Сигизмунд Август, да еще со всей своей Радой, торжественно принимает безвестного московского дьякона, ремесленника, человека незнатного и небогатого?

Находки последних лет подтвердили правдивость слов первопечатника.

"В то же время с тщанием умоли государя волеможный пан Григорей Александрович Ходкевич, пан виленский, гетман наивышший Великого Князьства Литовского, староста городеньский и могилевский. Прия нас любезно к своей благоутешней любви и упокоеваше нас немало время и всякими потребами телесными удовляше нас. Еще же и сие не довольно ему бе, еже тако устроити нас, но и весь немалу дарова ми на упокоение мое".

Поясним читателю, что "весь" - это деревня, которая была подарена Ивану Федорову гетманом Григорием Александровичем Ходкевичем, чтобы типограф мог жить безбедно и заниматься своим ремеслом. Вскоре, однако, отношение Ходкевича к типографской деятельности первопечатника изменилось.

"Егда же приити ему в глубоку старость и начасте главе его болезнию одержиме бывати, повеле нам работания сего преста-ти и художество наши ни во что же положити и в веси земледела-нием житие мира сего препровождати".

Жить в деревне и заниматься земледелием! Печатник ответил отказом:

"Не удобно ми бе ралом (то есть плугом) ниже семен сеянием время живота (то есть жизни) своего сокращати, но имам убо вместо рала художество наручных дел сосуды вместо житных семен духовныя семена по вселенней разсевати и всем по чину раздавати духовную сию пищу".

Рассевать духовные семена! Это ли не формула, воплотившая идею просветительского книгоиздания, - предвестье слов Н. А. Некрасова: "Сейте разумное, доброе, вечное..."?!

И все же Иван Федоров сомневался, правильно ли он поступил:

"Наипаче же убояхся истязания владыки моего Христа, непрестанно вопиюща ко мне: Лукавый рабе и лениве, почто не вда сребра моего торжником? И аз пришед, взял бых свое с лихвою!

И когда убо на уединении в себе прихождах, и множицею слезами моими постелю мою омочах, вся сия размышляя в сердцы своем, дабы не сокрыл в земли таланта от бога дарованного ми".

Из послесловия явствовало, что Иван Федоров из Москвы отправился в Великое княжество Литовское и здесь, на средства гетмана Ходкевича, основал типографию. Но успел ли он что-либо напечатать в ней? Далее Иван Федоров рассказывал, как он ушел из имения Ходкевича, не убоявшись свирепствовавшего в ту пору морового поветрия:

"И в путь шествующу ми многи скорби и беды обретошамя, не точию долготы ради путнаго шествия, но и презельному поветрею дышыщу и путь шествия моего стесняющу. И просто рещи вся злая и злых злее. И тако промыслом божия человеколюбия до богоспасаемого града нарицаемого Львова приидох. И вся, яже на пути случающаямися ни во что же вменях... И когда вселшумися в преименитом граде Львове, яко по стопам ходяще топтанным некого богоизбранна мужа, начах глаголати в себе молитву сию..."

О каком "богоизбранном муже", по стопам которого он пришел во Львов, говорил Иван Федоров? Вопрос этот породил целую литературу. Но он не решен и по сей день.

Приезд Ивана Федорова во Львов. С литографии В. Ф. Фостерецкого. 1949 г.

Иван Федоров говорил в послесловии и о своих мытарствах, о том, как во Львове, на первых порах, никто не хотел ему помогать.

"И помолившумися, начах богоизбранное сие дело к устроению навершати, яко бы богодохновенныя догматы распространевати. И обтицах многащи богатых и благородных в мире, помощи прося от них. И метание сотво, - я коленом касаяся, и припадая на лицы земном, сердечно каплющими слезами моими ноги их омывах. И сие не единою, ни дващи, но и многащи сотворях. И в церкви священнику всем вслух поведати повелех. Не испросих умиленными глаголы, ни умолих многослезным рыданием, не исходатаиствовах никоея же милости иерейскими чинми. И плакахся прегоркими слезами, еже не обретох милующаго ниже помагающего не точию же в русском народе, но ниже в греках милости обретох".

Помог Ивану Федорову трудовой люд львовских предместий:

"Иные же неславныи в мире обретошася, помощь подающе. Не мню бо от избытка им сия творити, но яко же оная убогая вдовица... две лепте въвергыпия".

В конце послесловия Иван Федоров сообщал, когда он начал и когда закончил печатать первую украинскую печатную книгу:

"А начася сия книга друковати рекомый Апостол в богоспасаемом граде Львове... по воплощении господа... в лето 1573 февруа-рия в 25 день и совершися в лето 74-е того же месяца в 15 день".

Завершающие слова послесловия обращены к читателям:

"И аще что погрешено будет, бога ради, исправляйте, благословите, а не клёните, понеже не писа дух святый, ни ангел, но рука грешна и брена".