КАК РАБОТАЛ ШЛИМАН

Находки Шлимана были для ученых его времени неожиданными и поразительными. Но сам Шлиман, приступая к раскопкам, не довольствовался тем, чтобы просто познакомиться с памятниками древней Греции. Он верил, что народ точно сохранил в своей памяти истинные события времен Троянской войны и что потом Гомер так же точно передал эти воспоминания народа. Будучи немцем по рождению, прожив лучшую пору своей жизни в России, Шлиман в душе чувствовал себя греком. Он изучил древний греческий и новый греческий языки, прочитал лучшие произведения греческой литературы, и мечтой его жизни стало поселиться в Греции. Он писал своему бывшему школьному учителю: "Я хочу в Грецию - там я хочу жить. Просто не верится, что существует такой великолепный язык!"

Шлиман приехал в Грецию и построил себе дом-музей в Афинах. Шлиман хотел доказать, что рассказ Гомера - не сказка, а история, что все происходило как раз гак, как рассказывал Гомер. Он стал вести раскопки, и что же оказалось? Во всех тех местах, о которых говорится у Гомера, действительно были найдены поселения того времени; интересно, что все попытки ученых найти древние города в других местах не увенчались успехом.

В здании, которое Шлиман считал дворцом троянского царя Приама, найдены были несметные богатства и короны царицы; Микены действительно оказались такими "златообильными", какими их рисует Гомер, и здесь при раскопках был найден царский скипетр; в "Илиаде" рассказывается о пленниках, которых приносили в жертву над могилами умерших греческих героев, и в самом деле, остатки этих жертвоприношений были обнаружены. Находки Шлимана действительно были поразительными.

Но Шлиман не прошел хорошей научной школы, его знания об античности были неполными и случайными, поэтому и выводы, которые он делал из своих находок, были наивными.

Если бы он говорил, что найденные им предметы похожи на те, которые описывает Гомер, и что, надо думать, они относятся к тому же времени, о котором говорит Гомер, то он был бы, пожалуй, прав. Но в своем увлечении Гомером Шлиман считал, что нашел дворец и вещи как раз тех богатырей, о которых говорится в "Илиаде" и "Одиссее".

Вот примеры ошибочных выводов Шлимана. Раскапывая стены Трои, он увидел, что в одном месте две стены идут параллельно друг другу. Это можно было объяснить по-разному: тем, что при перестройке стену провели на новом месте, рядом с прежней, или что здесь понадобилось особенно сильное укрепление. Но Шлиман думал только об одном: показать всему миру, что каждое слово Гомера - чистая правда. А в "Илиаде" говорится о Скейских воротах Трои, над которыми возвышалась такая широкая башня, что ее крыша служила площадкой, с которой Приам, троянские старцы и Елена могли видеть греческих воинов. Шлиман сразу же решил, что две параллельные стены - это стены той самой Скейской башни, с которой Елена смотрела на сражение. Когда был раскопан большой троянский клад, Шлиман решил, что это сокровищница во дворце царя Приама и что найденные здесь диадемы (короны) - это короны Елены. В этих же развалинах были найдены короткие каменные ножи. Именно на основании этих находок впоследствии ученые решили, что эти развалины - развалины не гомеровской Трои, а гораздо более древнего города: ведь во время похода на Трою, как мы знаем из рассказов Гомера, оружие делалось не из камня, а из бронзы. Это в первый момент затруднило и Шлимана, но его слепая вера в то, что он нашел дворец Приама, привела его к такому выводу: "Было бы очень непоэтично, замечал он, если бы у Гомера герои дрались маленькими каменными ножами, поэтому Гомер об этом умолчал".

Так же поступил Шлиман и при раскопках в Микенах. Он нашел следы здания, обнесенного стенами из каменных глыб, и сразу же решил, что это "дворец Агамемнона". Здесь же, поблизости, было найдено два ряда плит, поставленных на ребро и образующих круг. Шлиман решил, что на этих плитах лежали доски и что это были скамьи для народных собраний. В действительности же таким кругом плит в древности обычно обносились места погребений.

Микенские гробницы были наполнены скелетами и золотом. Очевидно, здесь хоронили своих мертвецов люди разных поколений и для этого гробницы вновь и вновь вскрывались и снова замуровывались.

Шлиман же на том основании, что никаких запоров на гробницах не было найдено, считал, что все эти трупы были захоронены в одно и то же время, а следовательно, умерли все в одно время. Вдобавок скелеты часто лежали в неестественных позах, поэтому Шлиман решил, что эти люди были убиты.

У Гомера рассказывается, что после возвращения из-под Трои Агамемнон и его спутники были зарезаны по приказу его жены Клитемнестры. К тому же древнегреческий путешественник Павсаний в своей книге сообщает, что в Микенах он видел пять могил Агамемнона и его убитых товарищей. Шлиман нашел тоже пять могил (Позже оказалось, что их не пять, а шесть) и решил, что найденные в них скелеты - это и есть трупы Агамемнона и его спутников.

Гомер рассказывает, что страшный одноглазый великан-людоед Полифем жил в пещере, вход в которую он заваливал огромным камнем. Когда Одиссею и его спутникам удалось ослепить Полифема и бежать из его пещеры, Полифем бросил им вдогонку две огромные скалы.

И вот на южном берегу Сицилии, около города Катании, Шлиман увидел вход в пещеру и неподалеку от него - громадный камень и две скалы. Он решил, что это и есть та самая пещера Полифема, и тот самый камень, которым Полифем заваливал вход в пещеру, и те самые скалы, которые Полифем бросил вслед уплывающему Одиссею.

Но эта детская, наивная вера Шлимана в историческую точность преданий была не только причиной ошибок и заблуждений. Без нее он вряд ли сделал бы свои замечательные открытия.

Шлиман работал с большим увлечением, но у него не было достаточных познаний в археологии. И он сам это вполне понимал. "Я вижу, что сделал все, что мог, - писал он одному афинскому археологу. - С моими знаниями невозможно сказать больше. Я знаю, насколько слабы мои доказательства; в особенности я не уверен в своих выводах, когда приходится решать, в какое время были закопаны выкопанные мной вещи. Поэтому я прошу вас помочь мне". В дневнике Шлиман записал: "Мне не достает основательности знания. Ученым я, должно быть, не стану никогда, но хоть что-нибудь я должен успеть сделать. Я должен жить для науки". Позже он пишет о своих открытиях: "Это был для меня совершенно новый мир, до всего приходилось добираться своим умом. Только постепенно я сумел нащупать правильный путь".

И действительно, Шлиман не жалел ни сил, ни времени, чтобы подготовиться к научному ведению раскопок.

В три месяца он научился не только читать, но и говорить и писать на вымершем древнегреческом языке. Он знал почти наизусть "Илиаду" и "Одиссею", читал и заучивал наизусть трагедии Эсхила и Софокла. Он отправился в Париж и в лучшем университете того времени, в Сорбонне, изучал археологию, рассказы древних писателей и отчеты нынешних путешественников, географию и поверхность мест, где велись раскопки. Он учился, как надо копать, какие выводы можно сделать из каждой, казалось бы, мелкой и неинтересной вещи, найденной при раскопках. И, несмотря на отсутствие хорошей школьной подготовки и на многочисленные ошибки, Шлиман в науке прокладывал новые, еще неизведанные пути.

Вот пример его удивительной научной догадливости.

Древние греки обыкновенно думали, что Троя находилась примерно в пяти с половиной километрах от моря (около нынешнего селения Гиссарлык), где в эллинистическое время был город Новый Илион. Но уже древнегреческий ученый Деметрий из города Скепсиса полагал, что греки ошибаются в этом. Он считал невозможным, чтобы Троя находилась в этом месте, по двум причинам: во-первых, потому, что почва между Гиссарлыком и морем наносная, образовавшаяся из морского ила, - во время Гомера, думал он, здесь было море, а нынешний холм Гиссарлык в те времена должен был находиться на берегу моря. Значит, думал Деметрий, грекам негде было бы здесь разместить свой лагерь. Во-вторых, Гомер описывает, как Ахилл гонится за Гектором и как они три раза обегают вокруг городских стен. Отсюда следует, что Троя лежала на отдельном круглом холме, который можно было обежать вокруг. Между тем то поселение, на месте которого, по мнению греков, и находилась Троя, с одной стороны примыкало к высокому горному хребту, и бегущим приходилось бы каждый раз взбираться на верхушку хребта. Поэтому Деметрий полагал, что древняя Троя находилась еще на пять километров южнее, на месте позднейшей "Илионской деревни" (около нынешней деревни Бунарбаши). Знаменитый географ древности Страбон, как и Деметрий, думал, что Троя лежала именно в этом месте. Все современные Шлиману ученые соглашались с Деметрием и Страбоном и помещали древнюю Трою возле нынешней деревни Бунарбаши. Правда, на этом месте не было никаких развалин, но это объясняли тем, что все камни этих развалин были вывезены и употреблены на постройку новых городов на троянской равнине.

Но Шлиман, который не только хорошо знал "Илиаду", но и верил в нее и поэтому живо представлял себе картину боев под Троей, сразу же почувствовал, что описанные у Гомера события не могли бы происходить так, как он их описывает, если бы Троя находилась на этом месте. Ведь после каждого сражения под Троей греки возвращались в свой лагерь на берегу моря, а троянцы - в город. Троянские посланцы в греческий лагерь выходили рано утром и еще до восхода солнца возвращались назад. Приам выезжает ночью в греческий лагерь, в палатку Ахилла, а после беседы с Ахиллом, поев, попив, ложится спать и еще до восхода солнца успевает вернуться в Трою. Все это было бы невозможно, если бы Троя стояла на месте, указанном Деметрием, - в тринадцати километрах от моря.

Кроме того, по рассказу Гомера, на полпути между морем и Троей протекает река Скамандр, через которую сражающиеся воины должны были переправляться. Но, чтобы пройти от Бунарбаши к морю, не надо переправляться ни через какую реку, тогда как именно на полпути между Гиссарлыком и морским берегом протекает река.

Так писал Шлиман в книге, вышедшей еще до начала раскопок; по всем этим причинам Шлиман, прибыв на равнину Трои, стал копать не близ Бунарбаши, а на Гиссарлыке.

Раскопки показали, что прав был Шлиман, а его противники ошибались. Друг Шлимана, немецкий естествоиспытатель Вирхов, доказал, что почва между Гиссарлыком и берегом моря не наносная, не состоит из ила и что никакого моря между этой деревней и берегом моря никогда не было, - это фантазия Деметрия.

Открытия Шлимана имели огромное научное значение; они познакомили нас с жизнью греков и их малоазиатских соседей в древнейшее время - во втором тысячелетии до новой эры, за три с половиной тысячи лет до наших дней. Эту жизнь до его раскопок можно было представлять себе только по отрывочным рассказам Гомера, где правда переплеталась с поэтической выдумкой.

Как же отнеслась к Шлиману европейская наука? Вместо того чтобы разобраться, что в работах Шлимана действительно важно, а что - фантазия человека, влюбленного в Гомера, открытия Шлимана или принимали целиком, или отвергали также целиком. У Шлимана было немало поклонников, веривших каждому его слову (особенно в Англии среди неспециалистов); но ученые-специалисты обычно не признавали его открытий.

Главным центром науки о древности тогда была Германия. Почти все выдающиеся и наиболее серьезные знатоки древности жили здесь (хотя и в Германии ученые нередко выступали с разного рода научными фантазиями). Немецкие ученые были очень осторожны и умели проверять правильность научных теорий (это называется "филологической критикой"). Но эти ученые с течением времени превратились в замкнутую группу и считали всех, кто в эту группу не входил, неучами и выскочками. Каждое новое учение, созданное человеком не из их среды,- они заранее готовы были отвергнуть с презрением. Неудивительно поэтому, что против Шлимана особенно свирепо выступили немецкие классические филологи (так назывались ученые, занимавшиеся историей, литературой и языками древней Греции и Рима). Немецкие филологи смеялись над тем, что Шлиман, как ребенок, увлекался сказками, смеялись над его наивной верой в то, что он нашел подлинного Агамемнона с мечом и скипетром, раскопал дворец и сокровищницу Приама и т. д. Ученые считали недостойным делом разбираться в этих "благоглупостях" какого-то сумасшедшего фантазера, позволившего себе в серьезной научной книге рассказывать о своем детстве и своих увлечениях.

Профессора в своих лекциях в немецких университетах просто замалчивали открытия Шлимана; так же поступал в Петербургском университете профессор древней истории Ф. Ф. Соколов. Упоминать о Шлимане считалось просто неприличным для серьезного филолога: когда знаменитый немецкий профессор Курциус писал отчет о своей поездке в окрестности древней Трои, он ничего не сообщил об открытиях Шлимана, а только сухо замечал: "Здесь раньше с большим усердием копал Шлиман". Даже в конце жизни Шлимана, когда его открытия были признаны всем миром, старые филологи продолжали относиться к нему с недоверием, а нередко и с ненавистью. Так, друг Шлимана, знаменитый биолог Вирхов, писал ему из Германии: "Ненависть филологов к вам не исчезла, а только притаилась".

Эти ученые, как говорится, "за деревьями не видели леса". За наивными увлечениями Шлимана гомеровскими легендами они не увидели самого главного, того, что Шлиман доказал убедительно: что вся обстановка жизни Греции в конце второго тысячелетия до новой эры описана Гомером верно, а как звали греческого вождя - Агамемнон или как-либо иначе - и была ли верна Менелаю его жена,- все это для истории серьезного интереса не представляет.

В конце концов замалчивать известные всему миру находки Шлимана стало уже невозможно. Оставалось дна пути: либо заявить, что Шлиман обманщик и что выкопанные им предметы - грубая подделка, либо дать его находкам другое объяснение.

Найти ошибки у Шлимана было нетрудно, потому что он в своем увлечении торопился печатать о своих открытиях, не разобравшись хорошенько в них: фотографии, которые он прилагал к своим печатным сообщениям, были такими плохими, что походили на грубую подделку; самые раскопки он производил неумело и технически неправильно.

Известный профессор Штрак, преподававший в германском городе Иене, назвал открытия Шлимана обманом; директор библиотеки Афинского университета позволил себе даже сказать: "Вполне возможно, что Шлиман вовсе не нашел этих вещей при раскопках, а купил их у торговцев. Да и что он такое нашел? Какие-то горшки!.. Кто нам докажет, что эти горшки не поддельные?"

Какой-то отставной немецкий капитан, по фамилии Беттихер, заявлял в своей книге, что Шлиман и работавший вместе с ним крупнейший археолог Дерпфельд подделывали чертежи и нарочно пересыпали землю с одного места на другое, чтобы запутать и обмануть ученых. Конечно, Беттихер не ученый и о нем не стоило бы говорить, если бы к его выводам не присоединился крупный французский археолог Соломон Рейнак.

Другие пытались доказать, что находки Шлимана не имеют ничего общего с той древнейшей Грецией, о которой рассказывается в поэмах Гомера. При этом каждый ученый видел в этих находках то, что интересовало его по его специальности: Л. Стефани, например, директор Эрмитажа в Петербурге, занимался скифскими могилами, в которых позднее 1 было найдено много золота, поэтому он заявлял в своей книге, что предметы, найденные Шлиманом, были закопаны в Пелопоннесе скифами: скифы напали на Грецию и похоронили будто бы здесь своих погибших предводителей; ученые, занимавшиеся историей древнегерманского племени готов, говорили, что это готские памятники; специалисты по Индии - что это индийские, специалисты по кельтам (древнейшим жителям Франции и Англии) - что это кельтские памятники. Отставной капитан Беттихер, о котором мы уже говорили, заявлял в своей книге, что в Гиссарлыке раскопано ассирийско-вавилонское кладбище!

Наиболее вдумчивые и смелые ученые с восторгом отнеслись к открытиям Шлимана и стали его друзьями и защитниками. Это были Вирхов, знаменитый биолог, прославившийся несколько позже археолог Дерпфельд и, наконец, молодой английский ученый Эванс, о котором мы расскажем в следующей главе.

Конечно, можно посмеяться над легковерием Шлимана, который верил свято в каждое слово Гомера. Ни дворца Приама, ни дворца Агамемнона, ни могилы Агамемнона и его спутников, ни короны Елены, ни пещеры Полифема он не нашел. Рассказы о том, что Приам имел двенадцать дочерей (двенадцать - как обычно в сказках!), что Агамемнона убила его жена, что Ахилл один убивал целые полчища троянцев, что река Скамандр, окрасившаяся человеческой кровью, возмутилась и вышла из берегов, что Одиссей попал в пещеру к одноглазому чудовищу, - все это, скорее всего, сказки; подобные им есть и у многих других народов Европы и Азии. Но все же Шлиман сделал меньшую ошибку, чем его противники: города, описанные Гомером, поход на Трою, картины жизни греков того времени - все это не фантазия греческих певцов, как утверждали противники Шлимана: здесь, так же как и в других народных поэмах и былинах, историческая правда переплеталась со сказочными, фантастическими подробностями.

Кроме того, не надо забывать, что автор "Илиады" и "Одиссеи" не был ученым-историком; он пел про подвиги героев микенского времени, а то, что уже было забыто, и некоторые другие бытовые подробности он добавлял из жизни своего времени.

Эти песни складывались много лет спустя, после того как описываемая в поэмах культура была разрушена. Вот почему в некоторых местах "Илиады" и "Одиссеи" есть удивительные противоречия: например, царский дворец иногда изображается в виде простого деревянного барака, хотя микенские и другие дворцы этого времени были каменными зданиями прекрасной архитектуры; греки в поэмах Гомера боятся выходить в море, а с заморскими странами торгуют только финикияне, тогда как микенские греки имели прекрасный флот, и т. д.

Шлиман приступил к своим раскопкам уже в пожилом возрасте. Если бы он кропотливо доводил раскопки и их изучение до конца, то он не успел бы, может быть, даже раскопать Микены, а эти раскопки и были его важнейшей заслугой перед наукой. Следует пожалеть, что смерть помешала Шлиману произвести раскопки на Крите, где он нашел бы новые доказательства того, что его взгляды в основном были правильными.

Увлеченный своим делом, Шлиман мало заботился о своем здоровье: работать приходилось ему на холоде и сквозном ветру. Это привело его к тяжелому заболеванию ушей. Шлиман героически переносил страдания и продолжал работу. Только уже тогда, когда боли стали невыносимыми, Шлиман решился на операцию; операция прошла успешно, но врачи предупредили его, что в течение долгого времени ему нужен полный покой. Но не такой был Шлиман, чтобы сидеть без дела Он продолжал дни и ночи напряженно работать. Кончилось это тем, что болезнь снова обострилась, и 26 декабря 1890 года Шлиман умер.