Судьба одной библиотеки

Это произошло в Томске незадолго до революции 1917 года. В книжный магазин Макушина зашел не молодой человек. Глаза его посматривали на все оценивающе, словно говоря: "А ведь я - себе на уме". Блеклая бородка клинышком. Пустой рукав засунут за полу потерявшего вид пегого пиджака. По одежде - прост, по взгляду - мудрен.

Пересмотрев несколько книг, пришедший покосился на стену. В приличных багетовых рамах два портрета. На Льва Толстого он не обратил внимания, а подошел к другому и долго, прищурившись, всматривался.

Прочитал: "Максим Горький". Подпись ничего не объяснила.

- Скажите, кто этот Горький?-спросил наконец он, повернувшись к продавщице.

Та ответила:

- Алексей Максимович Пешков. А подписывается он псевдонимом - Максим Горький.

Человек раскрыл удивленно глаза, о чем-то глубоко задумался. Когда уходил из магазина, то еще раз покосился на портрет писателя. Покачав головою, сказал сам себе: "Так вот оно что..."

А на следующий день из Томска в Нижний Нов город шло письмо Максиму Горькому. В письме этом была такая фраза: "Пришли, дорогой, мне твоей стряпни".

Кто мог так фамильярно обратиться к известному писателю? Имел ли право?

Любые поиски, если они серьезны, трудны. К истине через сотни фактов ведет, как правило, не магистральная дорога. Почти всегда это запутанные, усыпанные тернием тропинки, часто исчезающие и вдруг появляющиеся вновь. Со всех сторон теребят тебя факты, события, люди. Ты настойчиво перебираешь их, иногда приходишь в отчаяние, снова плутаешь, возвращаешься туда, откуда вышел, и... начинаешь опять путешествие к неизвестному.

Когда я приступаю к поиску, разгадке судьбы книги или неизвестного документа о писателе-классике, я прежде всего освобождаю стол от всего постороннего. Постороннее - это газеты, письма, конверты, пишущая машинка. Никто не должен мешать, ничто не должно отвлекать.

На этот раз на моем рабочем столе лежала книга Горького "Мои университеты" да фотоснимок юноши.

Я подолгу смотрю на фотографию. Русское, чуть скуластое лицо, мясистые широкие губы. Длинные волосы, вьющиеся на концах, пробивающаяся бород ка и небольшие усики. Одет в рубашку со стоячим воротником и куртку, кожаную, а может быть, суконную.

Это и есть тот самый покупатель, который спустя много лет зайдет в книжную лавку. Постоит возле портрета Максима Горького, а потом напишет ему из Сибири, напомнит о себе. Да и напоминать-то не нужно. Достаточно просто написать: "Я, Андрей Деренков, жив..."

Как и когда скрестились пути-дороги этих двух по - своему незаурядных людей?

Мечтая поступить в университет, Горький приехал в Казань. Там он попал в трущобу "Марусовку" - большой неуютный дом. Тогда-то и познакомили его с владельцем бакалейной лавки Андреем Деренковым, к которому вечерами сходились студенты и гимназисты.

В повести "Мои университеты" Горький писал о Деренкове:

"Сухорукий Андрей, одетый в серую куртку, замазанную на груди маслом и мукою до твердости древесной коры, ходил по комнате как-то боком, виновато улыбаясь, точно ребенок, которому только что про стили какую-то шалость".

Но, пожалуй, не лавка и не лавочник привлекали студентов. В темных сенях дома прятался небольшой чулан, в котором Деренков хранил свою библиотеку. Здесь были переписанные от руки запрещенные правительством книги - "Что делать?" Чернышевского, "Исторические письма" Лаврова, статьи Писарева.

Горький рассказывал:

"Действительными хозяевами в квартире Деренковых были студенты университета, духовной академии, ветеринарного института, - шумное сборище людей, которые жили в настроении забот о русском народе, в непрерывной тревоге о будущем России. Всегда возбужденные статьями газет, выводами только что прочитанных книг, событиями в жизни города и университета, они по вечерам сбегались в лавочку Деренкова со всех улиц Казани для яростных споров и тихого шепота по углам. Приносили с собою толстые книги и, тыкая пальцами в страницы их, кричали друг на друга, утверждая истины, кому какая нравилась".

Андрей Деренков благоговел перед студентами. Он как-то сообщил Алексею Пешкову, что скромные до ходы его торговли целиком идут на помощь людям, которые верят: счастье народа - прежде всего. Верил: накопится в России много хороших людей, займут все видные места и разом переменят жизнь!

Лавочка Деренкова почти не давала дохода, а нуждающихся студентов роилось возле нее все больше и больше. Тогда Андрей задумал открыть булочную, Пешкова поставить подручным пекаря; он будет следить к тому же, чтобы сам-то пекарь не воровал муку, яйца, масло и готовый товар.

На первых порах дела пошли в гору. Деренков присматривал уже другую пекарню, более обширную. Но, рассказывает Горький, "все чаще случалось, что люди, не считаясь с ходом дела, выбирали из кассы деньги так неосторожно, что иногда нечем было платить за муку. Деренков, теребя бородку, уныло усмехался:

- Обанкротимся".

Алексей Максимович не был свидетелем банкротства Деренкова. Познакомившись с революционером- народником Михаилом Антоновичем Ромасем, он уехал с ним в поволжское село Красновидово вести агитационную работу среди крестьянства.

Вот, пожалуй, и все, что рассказывается о Деренкове в повести "Мои университеты".

Стоит ли говорить о том, что лица, которых Горький изобразил в повести, не выдуманы. Значит, если в Казани была на самом деле лавка и булочная Деренкова, то о ней мог вспомнить и написать не только Горький, но и те, кто ее посещал?

Литературоведческий поиск - это прежде всего горы просмотренных и прочитанных сборников, справочников, указателей. Никакая в мире библиография, даже наиподробнейшая картотека, не поможет отыскать в книжных океанах тот спасительный корабль, на который обращено все твое внимание. Сотни книг о Горьком, о Казани, о русских народниках. И на каких-то пока неведомых мне страницах должно быть хоть упоминание о булочнике Деренкове...

Дом, где жили Горький и Деренков

И сведения эти нашлись.

Труды Ильи Александровича Груздева знакомы многим. Он написал несколько интересных книг о Горьком, в том числе и монографию, изданную в серии "Жизнь замечательных людей"; по его сценариям были поставлены фильмы "Детство", "В людях". Едва ли кто знал так хорошо жизнь великого писателя, как он. И вот в исследовании "Горький и его время" Груздев приводит рассказ офицера Федотова. Тот был участником революционных кружков Казани, впоследствии его сослали на поселение в Сибирь. Федотов вспоминал:

"В квартире Андрея находилась и небольшая библиотека изъятых книг и журналов, собранная понемногу в течение нескольких лет молодежью. Поэтому сюда приходили также и для получения нужной книги, и для обмена взятой уже на другую. В отношении умственной пищи довольствоваться приходилось только старыми книгами и журналами, так как новых книг радикального направления цензура не про пускала. А так как старых книг было очень мало и доставать их было очень трудно, то молодежь постоянно ощущала книжный голод. Несмотря на бережное обращение с этими старыми книгами, они в конце концов, побывав у множества усердных читателей, которые зачастую не только читали, но и штудировали их подолгу, приходили в крайнюю ветхость. Множество раз приходилось переплетать и подклеивать их самодельным переплетчикам из этих же читателей, а когда отдельные листки уже совершенно распадались, то их полностью или частично переписывали от руки, и переписанные страницы вместе с уцелевшими снова переплетались и подклеивались".

Андрей Деренков

Просматриваем еще раз "Мои университеты", но уже с другой целью: говорится ли в повести о том, как относилась полиция к Деренкову, к его лавочке и библиотеке. Находим: Горький рассказывает, как возле него начал кружиться коршуном городовой Никифорыч. Он выспрашивал его о книгах, которые читает, о друзьях-студентах. Старик городовой стал приглашать Алексея к себе. Пешков уклонился было от такой "любезности", но товарищи отсоветовали: тогда еще больше подозрений падет на пекарню Деренкова. Явно за ними начали следить.

Перечитывая письма Горького, я отыскал в одном из них упоминание об этой слежке. В 1927 году Горький писал из Сорренто А. А. Белозерову:

"В Казань я уехал 15-ти лет, см. "Мои университеты". Год с лишком работал в булочной крендель ной Вас. Семенова, см. "Хозяин". Затем - булочная Деренкова. Жандармы не "предполагали", что Деренков "фиктивный" хозяин, как об этом гласит дело казанского жандармского управления. Булочная была организована с нелегальными целями".

Но, минутку... Здесь говорится о каком-то "деле казанского жандармского управления". Что это за "дело"?

Снова пришлось пересматривать сборники доку ментов, монографии о Горьком. Наконец-то отыскал упоминание о "деле" у Груздева в одной из книг. И как хорошо, что есть ссылка на источник, в котором это "дело" опубликовано, а то пришлось бы еще много времени повозиться.

Иду в библиотеку и достаю журнал "Былое" за 1921 год, там как раз и есть этот материал.

Вот донесение жандарма: Булочная Деренкова служила "местом подозрительных сборищ учащейся молодежи, занимавшейся там, между прочим, совместным чтением тенденциозных статей и сочинений для саморазвития в противоправительственном духе, в чем участвовал и Алексей Пешков".

Литературоведческий поиск подобен извлечению из бездонного колодца знаний бесконечной цепи фактов, спаянных друг с другом. Незначительное упоминание между строк, сноска внизу страницы, три-четыре слова, брошенных автором вскользь, могут явиться для исследователя началом длинно цепи новых открытий. Упоминание Горького о Деренкове в письме к Белозерову привело меня к "делу казанского жандармского управления"; "дело"-к поискам в "Летописи" дат; поиски эти - к неожиданному источнику - неизвестным мне воспоминаниям А. Деренкова, опубликованным в газете "Горьковская коммуна". Об этом мелким шрифтом упомянуто в "Летописи жизни и творчества Горького".

Цепь вдруг остановилась, замерла. Накрепко застыла. Имею ли я право обойти эти воспоминания? Нет, не имею. Не могу пройти мимо хотя бы потому, что цепь поисков будет не полна, не будет хватать одного звена, может быть, важного, необходимого. И, перечитывая очерк, я все время буду чувствовать разорванность цепи.

Как нужен мне из миллионов газетных листов только один - старый, потускневший, всеми забытый, стиснутый в огромной массе подшивок в Ленинской библиотеке. Это номер 141 "Горьковской коммуны", который читали 17 июня 1945 года. Право, за него я пожертвовал бы сейчас хорошую книгу из своей библиотеки!

Съездить в Москву? Из-за одной газетной статьи? Попросить, чтобы изготовили и выслали фотокопию,- пройдет не менее двух месяцев. Может, написать в г. Горький, в библиотеку? Нет, едва ли пере фотографируют заметку: библиотеки, как правило, этим не занимаются... Целый час я ходил в своем кабинете по диагонали - от стола до книжной полки. Шесть шагов туда, шесть - обратно...

Счастливые решения приходят чаще всего неожиданно. И оказываются они порою простыми. А по чему не обратиться в педагогический институт на кафедру литературы? Коллеги не оставят в беде, помогут. Пусть поручат кому-либо из студентов переписать статью.

И уже через неделю доцент Горьковского пединститута Л. М. Фарбер прислал мне пакет. В нем - аккуратно перепечатанная из "Горьковской коммуны" копия статьи "Молодой Горький (воспоминания А. С. Деренкова)". Эти воспоминания в 1945 году 87-летний Деренков написал по просьбе музея "Домик Каширина". Они сейчас забыты, так как, кроме горьковской газеты, нигде не были опубликованы. Сведения Же, факты и детали жизни Горького в Казани любопытны и представляют интерес. Поэтому приведу эти воспоминания целиком, как они были опубликованы в местной газете четверть столетия тому назад.

"Юноша Алексей Пешков - будущий мировой пролетарский писатель Максим Горький - прожил в на шей семье около двух лет.

Познакомил меня с ним, помнится мне, в 1885 году, в начале учебного года, студент Казанского университета Петр Филиппович Кудрявцев. По рекомендации Кудрявцева Алексей Максимович и остался у нас жить. Был он парень высокого роста, здоровый, широкоплечий, немного сутулый. Из его слов я узнал, что он приехал в Казань из Нижнего Новгорода. Через несколько дней, выяснив, что он любит читать книги, я поручил ему привести в порядок мою домашнюю библиотеку. Она хранилась в сенях, в углу чулана и была незаметна для посторонних. Библиотека была составлена мною по каталогу, изданному в Челябинске братьями Покровскими. В ней имелись лучшие художественные произведения русских и иностранных писателей, книги научного содержания и по разным общественным вопросам. Были журналы: "Русское слово", "Современник", "Дело", "Отечественные записки", "Слово", "Русская мысль".

До поступления в булочную к Василию Семенову Алексей Максимович большую часть времени про водил за чтением книг. Читал он очень внимательно. Часто приходилось беседовать с ним по поводу ка кой-нибудь прочитанной книги. Помню, мы долго раз говаривали с ним о романе Шпильгагена "Один в поле не воин". Я объяснял ему, что герой романа Лео списан Шпильгагеном с руководителя рабочего движения в Германии Ф. Лассаля, рассказал ему о жизни Лассаля и его деятельности.

Алексей Максимович принимал участие в нашем кружке по самообразованию. Чувствуя свою неподготовленность, Алексей Максимович участия в спорах не принимал, только иногда задавал вопросы. Он любил слушать рассказы по истории народных движений, о вдохновителях эти движений, таких, как, на пример, Томас Мюнцер, руководитель крестьянского восстания в Германии, о деятелях французской революции- Дантоне, Марате, Робеспьере, Мирабо. В русской истории его особенно привлекал Емельян Пугачев, Степан Разин. История последнего настолько интересовала его, что он, работая в булочной у Семенова, читал рабочим о жизни и жестокой казни Степана Разина.

Булочная Деренкова

Чтение книг и участие в кружке по самообразованию имели большое влияние на умственное развитие Алексея Максимовича.

Из материальных соображений, а главное, чтобы избежать полицейского надзора, мы решили открыть булочную на Мало-Лядской улице. Место очень бой кое. Рядом с булочной был Панаевский сад. Под видом покупателей можно было свободно посещать собрания в булочной, особенно в летнее время, вечером, во время гулянья в саду. Пришлось просить Алексея Максимовича поступить в булочную Василия Семенова, чтобы научиться булочному делу. Зная нашу цель, он охотно согласился на мою просьбу. Через несколько месяцев он изучил это ремесло и перешел в нашу булочную помощником пекаря.

На первых порах предприятие давало порядочный доход, но помещение оказалось тесным для собраний. Пришлось открыть другую булочную - на Театральной улице, недалеко от городского театра. Место тоже бойкое, помещение просторное. Имелись две комнаты, удобные по расположению, там могли незаметно собираться до десятка и больше людей. Рядом жил жандармский полковник и, ничего не подозревая, покупал у нас булки. Сюда и перешел работать Алексей Максимович.

Эту вторую булочную посещали большей частью студенты духовной академии. На Алексея Максимовича они смотрели свысока; среди них он чувствовал себя чужим.

...Опять пришлось увидеться с ним только во второй приезд его в Москву из Сорренто".

Итак, как же сложилась в дальнейшем судьба необычного лавочника?

В 1946 году к Андрею Степановичу Деренкову приехали сотрудники Казанского музея имени А. М. Горького. С его слов они записали воспоминания о великом писателе.

Откроем книгу "Горький в воспоминаниях современников" и прочитаем на 85-й странице, что Деренков рассказывает о своем дальнейшем житье- бытье:

"Оставив на произвол судьбы свои дела в Казани, я с семьюдесятью рублями в кармане бежал в Сибирь. До Тюмени я ехал по железной дороге, дальше железнодорожного пути не было, и я пробирался по сибирским рекам: по Туре, Оби до Томска и дальше за Томск (150 км) в село Лебедянка...

Живя в далекой Сибири, я ничего не знал о дальнейшей судьбе Алексея Максимовича и всех наших казанских друзей".

Сибирь. Томск. Село Лебедянка. Рука тянется к полному географическому атласу. Но... Лебедянки, что в 150 километрах от Томска, я не нахожу. Или теперь она называется иначе? А возможно, что Деренков переехал в другое село или город?

И тут вдруг вспоминаю фразу из книги Груз дева:

"И уже в глубокой старости, на семьдесят пятом году жизни, в 1933 году, он сохранял тот же интерес к литературе и живой действительности, когда с далеких судженских копей из Сибири писал..."

Судженские копи... Так это же Анжеро-Судженск- один из городов Кузбасса! Значит, Деренков жил там и даже переписывался с Горьким. В конце своих воспоминаний он писал, что в 1928 году съездил к Алексею Максимовичу в Москву. Причем Горький выслал ему и денег на дорогу. "В мае месяце 1929 года, - рассказывает Деренков, - я четы ре дня гостил у Алексея Максимовича в Москве. Он дал мне три тысячи рублей и на прощанье обещал приехать ко мне в Сибирь. Но это была последняя и единственная наша встреча после совместной жизни в Казани.

Дальнейшая наша связь поддерживалась только не частой перепиской и посылкой мне Алексеем Максимовичем его книг".

Итак, все как будто бы разыскано, путь Андрея Степановича Деренкова прослежен от начала и до конца. Моя совесть исследователя-литературоведа может быть чиста.

И все же, когда я вновь и вновь перечитывал свой очерк, то сердце подсказывало, чего-то не хватает, что-то пропущено, не договорено до конца.

С того дня, как была поставлена последняя точка в конце последней фразы, беспокойное чувство овладело мною. Я шел на лекции в университет, возвращался. А в голове - одна мысль: так что же все-таки упущено?

Ответ пришел неожиданно просто. Рукопись лежала на столе. Жена прочитала очерк и задала один, вполне естественный вопрос, который был для меня открытием и на долгое время продлил поиски.

- А куда же девались книги Деренкова?

Так вот, чего недостает в очерке! Действительно, что же стало с библиотекой?

В этот вечер заново, уже в который раз, перечитал все, что было под руками. Начал мысленно прикидывать. Деренков вспоминал: "Оставив на произвол судьбы свои дела в Казани, я с семьюдесятью рублями в кармане бежал в Сибирь". Ясно: бедняге было не до книг. Верно, захватил лишь самое необходимое. В пользу такого предположения говорит и то, что от Тюмени ему пришлось пробираться по сибирским рекам. До книг ли тут...

Но, с другой стороны, чутье подсказывало: истинный библиофил никогда не бросит свои книги. Самые ценные обязательно захватит. Кроме того, потеряв одну библиотеку, будет собирать другую. От казаться от этого - свыше его сил. Значит?.. Значит, книги Андрея Степановича Деренкова должны оставаться в Анжеро-Судженске.

День шел за днем. Рукопись очерка лежала на столе, и ни единой строчки к ней не прибавлялось. Прошел месяц - все "на точке замерзания". И в то же время шла большая работа. На этот раз, вместо того чтобы обратиться с запросами в архивы, крупные книгохранилища, я приступил к поискам исчезнувшей библиотеки с другого конца. С утра до вечера все свободное время только и делал, что читал, читал, читал. Одни книги брал из шести библиотек города, другие пачками приходили по межбиблиотечному абонементу из Москвы, Ленинграда, Новосибирска. Просматривая очередной справочник или том мемуаров, я день ото дня терял надежду. Да есть ли что-нибудь еще о Деренкове? Ну найду две- три фразы - пересказ уже известного...

Но, как говорится в песне, "кто ищет, тот всегда найдет". В конце месяца упорных поисков мне выдали пришедший из Новокузнецка сборник "Горняки Сибири". Вечером, после работы, начал перелистывать. И вдруг...

Для меня в этот святой момент все остановилось, все замерло. Я сидел загипнотизированный книгой. Несколько страниц подробнейшего рассказа о судьбе пропавшей библиотеки Андрея Деренкова. И какого рассказа!

Итак, мы оставили Андрея Степановича Деренкова в то время, когда после долгих скитаний осел он в Анжеро - Судженске. Видно, не пропал "на краю света" предприимчивый волжанин. Открыл мелочную лавчонку и стал пополнять свою библиотеку.

Забушевал океан революции. Волны его докатились и до небольшого шахтерского городка. Рабочие угольных копей собирались, митинговали, ходили по улицам с красными бантами на груди, открыто пели революционные песни. И вот в это время, зимою 1917 года, из Томска в Судженск приехал некто Болдырев. Когда он зашел в клуб, куда был назначен на должность библиотекаря, то руки его опустились: в двух небольших шкафах валялось несколько старых журналов да растрепанные приложения к "Ниве". Это и был весь "фонд" его библиотеки.

Задумался Болдырев: время трудное - книг не достанешь. Но ему подсказали: "Здесь живет старый приятель Горького - Деренков. У него хорошая библиотека".

"Старик Деренков,- вспоминал Болдырев,- дорожил ею больше всего на свете. Охотно предоставлял брать у него книги для чтения почти всем желающим и тем не менее ни за что не хотел расставаться со своей библиотекой, чтобы пожертвовать ее нам".

Болдырев и комиссар копей стали уговаривать Деренкова. Ну пусть хоть на время передаст он часть книг; по первому же его требованию все будет возвращено в целости и сохранности. Комиссар дал слово лично отвечать за каждую книжку. Старик колебался, теребил бородку. Потом, тяжело вздохнув, согласился.

Так пополнилась рабочая библиотека сочинениями русских классиков, политическими брошюрами, журналами.

Вскоре новость облетела поселок: лавочник передал ценные книги рабочим. У Андрея Степановича Деренкова неожиданно нашлись последователи. Учителя, инженеры копей и простые шахтеры стали приносить Болдыреву учебники, журналы. Прошло не много времени, и на полках стояло уже 10000 книг. Утроилось количество читателей.

Время было грозное, неспокойное. Разрывая ночную тишь, на станцию Анжерка пригромыхал бронепоезд мятежных чехословаков; стягивались полки колчаковцев. С часу на час рабочие ожидали обстрела угольных копей.

"И вот в это тревожное время, - рассказывает Болдырев,- читатели забегают в библиотеку, предлагая в целях спасения ее разобрать книги по домам и переждать тревожные дни".

А затем настали темные времена. Власть в Анжеро-Судженске перешла к эсеровскому "народному собранию". Началась дикая травля большевиков и рабочих, которые сочувствовали им. Тогда-то народная читальня и осталась единственным уголком, куда могли заходить шахтеры.

У Болдырева появились "помощники библиотекаря". Правда, они часто менялись. На самом же деле это были руководители большевистских организаций, скрывавшиеся от ищеек.

Наконец, Анжеро-Судженск освобожден от эсеров и колчаковцев. Снова начали собирать рабочие свою библиотеку. Они добывали деньги, покупали книги в Томске, выписывали из Москвы. И кто теперь отыщет в большом книжном море то основное ядро библиотеки, ее первооснову - те несколько сотен книг, которые передал рабочим друг Горького Анд рей Степанович Деренков...

Не так давно я побывал в Анжеро-Судженске. Разыскал дом, где жил Деренков, его знакомых. Один из шахтеров подарил мне редкую книгу. Толстый переплет с кожаным корешком не тронуло время. Титульный лист:

"М. Горький. Очерки и рассказы. Том 1-й.

2-е издание С. Дороватовского и А. Чарушникова.

С.-Петербург. 1899 г."

В этом томе, прожившем почти семьдесят лет, опубликованы ранние рассказы Горького - "Челкаш", "Песня о Соколе", "Макар Чудра" и многие другие.

На свободном листе выцветший автограф-факсимиле- "А. С. Деренков". Значит, книга принадлежала ему.

Как попала она к шахтеру? "Еще от родителей осталась, - ответил он на мой вопрос. - В сундуке лежала".

Я смотрю на этот старый том и вспоминаю о Деренкове, о том времени, когда в далекую Сибирь пришла ему посылка с книгами от его старого друга - "Олехи", великого писателя Максима Горького.

Не одна ли из этих книг теперь у меня в руках?

Очерк закончен. Стопки книг на столе; разбросаны черновики, выписки, заметки; аккуратно перепечатанная рукопись - результат нелегких поисков. Но я не тороплюсь убрать все это со стола: слишком сжился со старой Казанью, со студентами-народолюбцами, с сухоруким булочником, портрет которого стоит передо мною, с пекарем Алексеем по кличке Грохало, который стал Максимом Горьким. Смахнуть со стола все это не так-то легко. Пусть останется как есть до новых поисков, до новых встреч с таинственными героями следующего очерка.