Книга загадочной судьбы (Владимир Безъязычный)

В начале февраля 1885 г. на страницах петербургского журнала "Книжный вестник" появилась следующая краткая информация: "В Берлине на днях вышел перевод русского романа г-жи Ланской "Лавры и терния". Переводчик, скрывая от читателей свой труд по переводу, выдает роман за собственное оригинальное произведение. Такая смелость недобросовестного пользования чужим литературным трудом прикрыта лишь изменением некоторых фамилий действующих лиц, как, например, г-жа Родендрон названа г-жею Дрентельн, Испантьева (Ошибка: следует "Ислентьева") - Игнатьевой, Тавлеева - Яковлевой, Губмайер - Бурмейстером, генерал Копейкин - генералом Копьевым, Шкловский - Бродским <...>, доктор Шлехт - Шенефельдом и проч. Не знаем, почему переводчик предпочел свои вымышленные фамилии фамилиям, означенным в оригинале, и что побудило его решиться на присвоение чужого литературного труда"^*.

^* ("Книжный вестник", 1885, № 4, 15 февр., с. 138.)

Эта информация могла привлечь внимание некоторых и русских, и немецких читателей того времени, но рассказанная история приобретала явно загадочный и даже скандально-сенсационный характер после того, как эта заметка была полностью перепечатана известным еженедельником П. А. Гайдебурова - с прибавлением всего только одной фразы: "Эти вымышленные имена напротив, имена настоящие; но каким образом они с такой точностью могли быть известны в Берлине,- эта загадка может быть объяснена только тем, что перевод сделан каким-нибудь жителем Киева, хорошо знающим его благотворителей в эпоху последней войны"^*.

^* ("Неделя", 1885, № 10, 10 марта, стб. 396.)

Что же это за роман с несколько загадочным названием "Лавры и терния"? Почему привлек он внимание немецкого переводчика, хорошо знавшего изображенные в нем события, относящиеся ко времени русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг. и связанные с Киевом? Что это за лица, чьи имена претерпели столь странную метаморфозу? И, наконец, что известно об авторе романа "Лавры и терния", той самой "г-же Ланской", имя которой названо было в журнальной информации?

Для того чтобы попытаться ответить на эти и многие другие вопросы, потребовалось обратиться к документам из многочисленных архивохранилищ Москвы, Ленинграда, Смоленска, Калуги... Нужно было перелистать сотни номеров столичных и провинциальных периодических изданий 1870 - 1900 гг., таких, как "Неделя", "Смоленский вестник", "Киевлянин", "Заря" и др.

Однако остаются неясными многие обстоятельства, связанные с изданием романа "Лавры и терния" и его судьбой, в том числе и с возможным переводом его на немецкий язык. Более того: потребовалось приложить немалые усилия, чтобы восстановить биографию писательницы, в творчестве которой названный роман был далеко не единственным произведением.

Дело в том, что ее имени нет ни в одной русской энциклопедии, ни в одном справочном издании. Даже С. А. Венгеров, обычно внимательно учитывающий "второстепенных" писателей, ограничился более чем лаконичной справкой:

"Ланская Н. (Надежда Владимировна Яковлева), беллетристка 1880 - 1890 гг."^*.

^* (С. А. Венгеров. Источники словаря русских писателей. Т. 3. Пг., 1914, с. 391.)

Может быть, литературные труды "беллетристки 1880 - 1890 гг." не заслуживали внимания, были случайным эпизодом в ее жизни? Оказывается - нет! Н. В. Яковлева, выступавшая в литературе обычно под псевдонимом "Н. Ланская", начала свою журналистскую деятельность еще в начале 1870-х гг. и продолжала ее до последних дней своей жизни, перешагнув семидесятипятилетний рубеж и оставив после себя два романа, несколько сборников повестей, рассказов и очерков и сотни газетных публикаций... Современница крупнейших событий в общественной жизни России и Европы - начиная со второй половины девятнадцатого века вплоть до той поры, когда вот-вот должна была вспыхнуть первая мировая война - Яковлева отличалась ярко выраженным гражданским темпераментом, заставлявшим ее постоянно вступать в борьбу со всякого рода злоупотреблениями, несправедливостями и беззакониями. Она видела в печатном слове действенное средство общественной борьбы, которой отдавала все свои силы и несомненный талант, ярче всего проявлявшийся в обличительных тенденциях ее разнообразного литературного творчества.

Жизнь ее сложилась трудно: выйдя из семьи богатого помещика Калужской губернии, рано лишившись матери, окончив закрытое дворянское учебное заведение, она не получила наследства, которое промотали ее родственники, а когда овдовела, была вынуждена жить главным образом за счет нелегкого труда литератора-газетчика. Последние годы ее жизни были отмечены полным одиночеством и почти нищетой...

Как удалось установить на основании архивных документов, Надежда Владимировна Ланская родилась 23 января (4 февраля) 1839 г. в сельце Игнатьевском Малоярославецкого уезда Калужской губернии. Она была дочерью довольно богатого помещика, отставного подпоручика Владимира Николаевича Ланского (1796 - 1857), известного рациональным ведением своего хозяйства. Детство будущей писательницы прошло в обстановке большой семьи - у Надежды Владимировны было двенадцать братьев и сестер: В. Н. Ланской, овдовев в 1827 г., через девять лет женился вторично^*.

^* (ЦГИАЛ, ф. 1343, оп. 24, ед. хр. 312, л. 13. Об отце писательницы см.: С. Яновский. В. Н. Ланской (некролог).- "Земледельческая газета", 1857, № 42, 24 мая, с. 334. См. также: Описание сельского хозяйства В. Н. Ланского.- Там же, 1858, №№ 15 и 16. Состав семьи В. Н. Ланского указан в кн.: "Список дворян, внесенных в дворянскую родословную книгу на 1-е октября 1908 г. и перечень лиц, занимавших должности по выборам дворянства с 1895 г. Калужская губерния". Калуга, 1908, с. 50, 51. Калужские дворяне Ланские не имели родства со своими однофамильцами графами Ланскими, равно как и со вторым мужем Н. Н. Пушкиной.)

Сельцо Игнатьевское раскинулось на правом берегу живописной речки Лужи, прихотливо извивающейся близ небольшого городка Малоярославца, хорошо известного по событиям Отечественной войны 1812 г. Эти места принадлежат к числу тех очаровательных уголков средней полосы России, откуда вышло немало прославленных деятелей русской литературы. Ранние годы жизни будущей писательницы прошли в близости к родной природе, к крестьянской жизни: именно здесь зародилось большое чувство любви к родине, к народу, к великому русскому языку.

Пробыв некоторое время в частном пансионе губернского города Калуги, Надежда Ланская в 1849 - 1855 гг. обучалась и воспитывалась в Москве, в закрытом Екатерининском училище для "благородных девиц". Выйдя замуж за воспитанника Московского университета, врача Льва Семеновича Яковлева (1831 - 1885), она жила то в Орле, то в Мозыре, то в Киеве, а позже в Смоленской губернии, где писательница пережила тяжелую драму - смерть мужа, после чего жизнь ее резко изменилась. Она живет то в Смоленской губернии, у своих близких друзей, то в Старой Руссе, то в родных местах, где имения Ланских находились в полном упадке и вскоре окончательно разорились. Приходит одинокая, неустроенная и необеспеченная старость, и писательница вынуждена испрашивать помощь у Литературного фонда, проживая в Петербурге, в общежитии для нуждающихся литераторов. Последние полтора-два года Н. В. Яковлева-Ланская жила в селе Михайловском, бывшем пушкинском имении, где был учрежден приют для престарелых писателей. Там и закончила она свою жизнь 8 (21) мая 1914 г., найдя успокоение недалеко от могилы великого Пушкина...^*

^*(Собранные документально-архивные и другие материалы о Н. В. Яковлевой-Ланской позволяют восстановить основные вехи ее жизненного пути и журнально-литературной деятельности. В результате сплошного просмотра "Недели" за время сотрудничества Н. В. Яковлевой-Ланской в этой газете (с начала 1870-х до конца 1890-х гг.) выявлено несколько сот ее различных публикаций из Мозыря, Киева, Смоленской и Калужской губерний, Старой Руссы и других мест, где она жила или находилась как газетный корреспондент. Эти публикации помогли разысканию ее многочисленных писем к разным лицам (М. В. Ватсон, Д. В. Философов, А. С. Суворин и др.), сведений о ее жизни в смоленском имении, а также о последних днях в Михайловском. Архив писательницы не сохранился. По сообщению С. С. Гейченко, директора Пушкинского государственного заповедника (с. Михайловское Псковской обл.), Н. В. Яковлева-Ланская была похоронена на кладбище в Святых горах, на так называемой "Тимофеевой горке". Никаких следов могилы не сохранилось.)

Надежда Владимировна Яковлева-Ланская была активной натурой, жаждавшей действия, живо откликавшейся на запросы общественной жизни той эпохи, которая в памяти старших современников еще хранила воспоминания о героическом порыве первых русских революционеров-декабристов. Как личность она формировалась в обстановке подъема общественного движения, особенно ясно определившегося в грозные шестидесятые годы, когда продолжатели дела декабристов, великие русские революционные демократы, обращались к народу с пламенным призывом бороться за свое освобождение.

Портрет Н. В. Яковлевой

Могучее воздействие идей этой эпохи испытали на себе несколько поколений. Именно в эти годы возрастает значение передовой русской печати, верной демократическим традициям шестидесятников. Среди периодических изданий начала 1870-х гг., принадлежавших к передовому лагерю, не последнее место занимал еженедельник, издававшийся П. А. Гайдебуровым. В "Неделе" печатались статьи известных публицистов-народников П. Л. Лаврова и Н. К. Михайловского. Особенностью газеты была широкая сеть провинциальных корреспондентов.

С самого начала 1870-х гг. среди местных корреспондентов "Недели" появилась Н. В. Яковлева-Ланская, которая стала помещать на страницах петербургской газеты свои очерки и корреспонденции, сообщавшие о событиях в Мозыре - небольшом городке тогдашней Минской губернии, в котором муж Н. В. Яковлевой-Ланской служил по гражданскому ведомству с 1868 г. Уже некоторые из этих корреспонденций содержали критические выпады против действий местной администрации^*. В 1871 г. Л. С. Яковлев в результате катастрофы лишился ноги и был вынужден прекратить службу, так что литературная работа была для писательницы серьезным материальным подспорьем в жизни. Начиная с этого времени, Н. В. Яковлева-Ланская становится постоянным сотрудником газеты П. А. Гайдебурова, на страницах которой регулярно печатается в течение долгих лет, вплоть до 1893 г.

^* (Причины "прискорбных недоразумений" (письмо из Мозыря).- "Неделя", 1872, № 34, 25 авг., стб. 1274 - 1276; Конец "прискорбных недоразумений" (письмо из Мозыря).- Там же, № 36, 8 сент., стб. 1339, 1340; Закрытие гимназии в Мозыре (письмо из Минской губернии).- Там же, № 51, 23 дек., стб. 1879, 1880.)

В ее корреспонденциях все чаще и настойчивее появляются нападки на всевозможные противозаконные действия местной администрации - об этом свидетельствуют сами заголовки^*.

^* (Беспорядки по набору (письмо из Мозыря).- "Неделя", 1876, № 2, 11 янв., стб. 69 - 72; Еще о беспорядках по набору (письмо из Мозыря).- Там же, №N° 13 - 14, 30 мая, стб. 469 - 471; По поводу мозырских историй (письмо в редакцию).- Там же, 1878, № 12, 20 марта, стб. 433 - 436.

К темам "мозырских событий" (злоупотребления местной администрации во время рекрутских наборов, от которых за взятки и путем подлогов освобождались некоторые лица из местного населения) писательница возвращалась многократно в ряде своих очерков и корреспонденций. )

В конце 1876 г. супруги Яковлевы переезжают в Киев, где для литературной деятельности писательницы, уже ставшей профессиональной журналисткой с именем, открылись гораздо большие возможности, чем в захолустном Мозыре: Киев был не только центром губернии, городом достаточно интенсивной общественной и культурной жизни, но и важным пунктом в глубоком тылу событий начавшейся в апреле 1877 г. русско-турецкой войны. Через Киев отправлялись за Дунай и далее, за Балканы, воинские части русской армии, обозы и эшелоны с военным снаряжением, амуницией и продовольствием. Обратно возвращались раненые, многие из которых размещались в самом Киеве и его окрестностях, другие отправлялись дальше... Киев был местом, где находились штабные учреждения, отвлекавшие офицеров от участия в войне. Здесь же разворачивалась бурная деятельность интендантов, наживавших баснословные суммы на военных поставках, а также всякого рода финансовых махинациях.

Факты, сообщенные Н. В. Яковлевой-Ланской в корреспонденциях из Киева, вскрыли вопиющее безобразие, когда тяжелораненые лежали на грязной соломе, а то и прямо на полу в больницах и госпиталях... Несмотря на "опровержения", появившиеся в "Неделе" и в некоторых других газетах, жестокая правда, прикрывавшаяся лжепатриотической шумихой и суетливо-показной "благотворительностью" киевских дам из "высшего света", была предана гласности... Можно без труда представить ту обстановку, в которой находилась писательница в Киеве - особенно с той поры, когда ее авторство в нашумевших корреспонденциях перестало быть тайной. Несомненно, что отъезд супругов Яковлевых из Киева в августе 1878 г. был, по существу, бегством из-за разразившейся над головой писательницы бури "благородного негодования"...

Надежда Владимировна и ее муж уезжают в Смоленскую губернию, где в том же 1878 г. приобретают имение - село Воротышино. И там писательница не только не оставляет своей боевой литературной деятельности, но, напротив, полностью в нее уходит.

Особенностями сложившегося литературного таланта отличается роман "Лавры и терния", который содержит прямые отголоски событий из киевской жизни писательницы, выведенной здесь как Анна Николаевна Тавлеева. В романе показана целая галерея лиц, которых читатели-киевляне узнавали под прозрачными именами- масками, причем среди них были самые крупные представители городской знати. Достаточно сказать, что в числе персонажей романа, изображенных отнюдь не идиллически, находились Варвара Романовна Родендрон и ее супруг, которого все называют "наш Егор Егорович" - это Александр Романович Дрентельн (1820 - 1888) - генерал-адъютант, назначенный в 1872 г. на пост командующего войсками Киевского военного округа. Более того, после окончания русско-турецкой войны (во время которой он был начальником военных сообщений русской армии) А. Р. Дрентельн в 1878 - 1880 гг. был шефом жандармов и начальником Третьего отделения. В то время, когда "Лавры и терния" вышли в свет и роман с особенным интересом читали киевляне, А. Р. Дрентельн снова появился в Киеве как командующий войсками Киевского военного округа и Киевский, Подольский и Волынский генерал-губернатор. На этом посту он оставался до конца жизни, оставив по себе в Киеве память ревностного администратора^*.

^* (См.: "Русский биографический словарь. Т. "Дабелов-Дядьковский". Спб., 1905, с. 680 - 686. Ср.: С. Ю. Витте. Воспоминания. Т. 1. М., 1960, с. 136 - 139. Об А. Р. Дрентельне и его деятельности в Киеве имеются сведения в ряде мемуаров, напр.: Киев в восьмидесятых годах. Воспоминания старожила. Киев 1910, с. 106 - 116 ("Александр Романович Дрентельн"). Автор этих воспоминаний - С. Г. Ярон. См.: А. И. Живоглядов. Несколько слов по поводу воспоминаний старожила (Сергея Григорьевича Ярона) "Киев в 80-х годах". Киев, 1910.)

Любопытна фигура другого представителя киевской знати, выведенного под именем "графа Монте-Кристо" - еще молодого, но основательно подорвавшего силы светского льва. Это - хорошо известный в Киеве той поры далекий отпрыск знаменитого русского промышленника Демидова, получивший очень сложным путем итальянский княжеский титул,- Павел Павлович Демидов князь Сан-Донато (1839 - 1885). Он являлся владельцем сибирских и уральских рудников и заводов, а также обширных имений не только в разных местах России, но и в Италии^*.

^*(См.: "Русский биографический словарь", указ. том, с. 209. См. также: Памяти П. П. Демидова. Спб., 1885.

В 1871 - 1876 гг. П. П. Демидов, князь Сан-Донато, был киевским городским головой, а во время войны - чрезвычайным представителем Санкт-Петербургского Красного Креста в Киеве. Появившийся на страницах киевской газеты некролог рисует его человеком отзывчивым, но легковерным. См.: "Киевлянин", 1885, № 15, 18 янв., с. 2.)

Любопытная характеристика этого лица содержится в книге: "Наши знакомые". Фельетонный словарь современников. 1000 характеристик... Вл. Михневича". Спб., 1884, с. 73.

Заслуживает внимания персонаж романа, носящий имя "барона Шкловского", в лице которого изображен один из сыновей известного миллионера Израиля Бродского. Его сын Лев Бродский ("барон Шкловский") - крупный банковский деятель, член правления различных промышленных и торговых предприятий, главный акционер крупнейшего на юге России Александровского товарищества сахарных заводов. Это был один из тех ловких и предприимчивых дельцов, которым война приносила колоссальные прибыли. О Льве Бродском поговаривали, что он водил дружбу с одним из представителей императорской фамилии, принцем Константином Петровичем Ольденбургским, известным прожигателем жизни, и ссужал его деньгами, которые тот "забывал" ему возвращать^*.

^* (С. Ю. Витте. Указ. соч., Т. 1, с. 164, 165, 178, 179; т. 3, с. 659,. 660.)

Таковы лишь некоторые лица из числа хорошо известных в Киеве (а подчас и не только в Киеве) представителей военной администрации, аристократической знати и крупных предпринимателей, изображенных на страницах романа столь верно, что их без труда узнавали читатели "Лавров и терниев" - разумеется, в первую очередь, киевляне. Вскоре после выхода романа появилась небольшая статья, написанная одним из жителей Киева, И. И. Ханенко, который хорошо знал изображенные писательницей события и без труда узнал, хотя, по вполне понятным соображениям, и не раскрыл в своей статье, подлинных лиц в персонажах романа. Впрочем, весьма характерно, что И. И. Ханенко совершенно определенно называет книгу "Любопытными мемуарами" и говорит о романе "... Тут совсем нет вымысла, а литературное достоинство обусловливается только правдивостью". Отмечая полное сходство персонажей романа с подлинными лицами ("как не угадать киевского старца Амброжевича с его пятницами, и камер-юнкера Огрызкова, и барона Шкловского?"), автор статьи подчеркивает: "Нельзя не сознаться, что обличительная сторона романа "Лавры и терния" подтвердилась на деле: некоторые из тех, кого изображает чуждая вымысла хроника, действительно сели на скамью подсудимых"^*.

Титульный лист книги 'Лавры и терния'

^* (Любопытная книга.- "Русский архив", 1884, кн. 3, с. 184 - 187, Подпись: И. X. как псевдоним И. И. Ханенко раскрывается в "Словаре псевдонимов" И. Ф. Масановым.)

Обрисовка отдельных персонажей романа, наделенных легко угадывавшимися приметами конкретных лиц, составляет, несомненно, одну из сильных сторон "Лавров и теркиев", причем писательница обнаруживает талант тонкого наблюдателя-сатирика. Таков судья Роман Петрович Кубаркин, "представитель славянской идеи" в масштабах уездного городка, "отличавшийся большим, почти славянофильским патриотизмом".

Изображая тип либерального болтуна уездного масштаба, писательница совершенно определенно показывает истоки его псевдопатриотической фразеологии, заимствованной из официозной прессы, задававшей тон в Москве и Петербурге и пытавшейся отвлечь общественное внимание от наболевших вопросов русской действительности, играя на искреннем сочувствии славянским народам балканских стран в их борьбе с турецкими угнетателями.

Едва ли не самая уничтожающе острая характеристика дана на страницах романа тому, кто назван "бароном Шкловским", олицетворявшим собой могущественных капиталистических хищников. Однако сколь ни правдивы и сколь ни сильны характеристики "героев" романа, в силу чего он приобрел по выходе такой жгучий интерес у современников, особенно у свидетелей и участников описанных событий,- этими особенностями отнюдь не исчерпывается значение "Лавров и терниев".

Эта сторона романа с течением времени утратила свое значение. К тому же, нельзя забывать и того, что многие обличительные страницы, изображавшие отдельных "героев", были, несомненно, своеобразным выражением оскорбленного самолюбия. Роман мог бы так и остаться фактом личной биографии автора, которому удалось свести личные счеты со всеми этими графами и баронами, генералами и дамами-благотворительницами.

Однако есть в "Лаврах и терниях" нечто такое, что придает им не только по-газетному злободневный отклик на конкретные события с удачными филиппиками против подлинных участников этих событий, но и сообщает "роману-хронике" несомненно широкий общественно-политический смысл. Это делает книгу Н. В. Яковлевой-Ланской безусловно интересным явлением своего времени, заслуживающим пристального внимания. Речь идет о совершенно отчетливой демократической позиции автора, сказывающейся в общей оценке событий изображаемой исторической эпохи.

Так, размышляя об увиденном, писательница показывает, кому достались лавры, а кому - терния.

После всего, что сказано о содержании романа "Лавры и терния", легко представить себе, какое впечатление произвела эта книга по выходе в свет. Сообщение о появлении перевода книги на немецкий язык, сорвавшее все прозрачные "маски", еще более усилило это впечатление, придав ему характер настоящей сенсации. Однако и у оригинала, и у перевода сложилась странная судьба. В печати того времени появилось несколько откликов на роман - пожалуй, наиболее интересным из них была упомянутая статья И. И. Ханенко, отмечавшая точное соответствие подлинным событиям.

Но обследование мемуаров, относящихся к Киеву того периода, не обнаружило никаких откликов на роман. Отзывы столичной критики были эпизодическими и сдержанными. Конечно, это в значительной мере объясняется характером эпохи, в которую общественное внимание привлекали более значительные события, чем выход в свет "скандального" романа. Отголоски залпов русско-турецкой войны заглушались эхом выстрелов народовольцев: убийство шефа жандармов Мезенцева (и последовавшее неудачное покушение на его преемника, "киевского" Дрентельна), покушение Веры Засулич и взрыв в Зимнем дворце, убийство харьковского губернатора князя Крапоткина и, наконец, императора Александра II - это события, непосредственно предшествовавшие появлению "Лавров и терниев". Заканчивалась героическая эпопея "Народной воли", в России наступала пора реакции.

С целью выяснения обстоятельств, связанных с романом "Лавры и терния", пришлось обратиться к киевским газетам того времени. Внимание привлекла короткая, всего в несколько строк, информация о том, что в первых числах марта 1885 г. германский генеральный консул в Киеве, барон Мюнхгаузен, был забаллотирован на выборах в члены Киевского Дворянского клуба. В связи с этим событием четыре члена клуба демонстративно вышли из его состава, что потребовало дополнительных выборов^*.

^* ("Киевлянин", 1885, № 52, 6 марта, с. 2. Ср.: - "Заря" (Киев), 1885, № 54, 8 марта, с. 2 (отд. "Хроника").)

Скандальное происшествие в Киевском Дворянском клубе точно совпало по времени с появлением перевода "Лавров и терниев", в котором были сорваны "маски" со многих именитых киевских дворян... Естественно возникает вопрос: а нет ли связи между этими событиями? Ведь вполне уместно предположить, что или германский генеральный консул в Киеве имел сам отношение к переводу, или же - что, забаллотировав его, киевское дворянство тем самым выразило свое отношение к лицу, представлявшему державу, в столице которой появился "оскорбительный" перевод. Пока что прямых доказательств справедливости этой гипотезы нет, но ее правомерность едва ли может быть оспорена.

Но здесь необходимо обратить внимание на одно чрезвычайно важное и даже загадочное обстоятельство... Дело в том, что единственным источником сведений о наличии перевода на немецкий язык остается сообщение "Книжного Вестника", перепечатанное в "Неделе" с весьма существенным уточнением. В "Книжном Вестнике" не указано, откуда почерпнута информация и, кроме того, не сообщается ни имя переводчика, ни даже название книги в переводе (вполне возможно, что оно отличается от заглавия оригинала). Говорится о том, что немецкий переводчик не указал оригинала, а также не сообщил имя автора... Все это, конечно, крайне затрудняет возможность разысканий, которые автор статьи продолжает сам и принять участие в которых призывает читателей статьи...

Несмотря на предпринимавшиеся весьма энергичные усилия, до настоящего времени не удалось не только разыскать самый перевод романа на немецкий язык, но - даже найти ссылку на этот перевод в библиографических указателях! Ни немецкого перевода, ни даже сведений о нем нет в крупнейших книгохранилищах нашей страны, в том числе и в Государственной Публичной библиотеке СССР имени М. Е. Салтыкова-Щедрина с его отделом "Rossica" - фондом сочинений иностранных авторов о России. Были обследованы библиографии германских книг, имеющихся в библиотеках нашей страны, но сведений о переводе книги русской писательницы найти не удалось.

Наконец, я обратился за помощью к специалистам Германской Государственной библиотеки (Берлин), которые проделали немалый труд - обследовали четыре крупнейших берлинских газеты ("Neue Preufiische Zeitung", "Berliner Zeitung", "Berliner Borsen-Zeitung", "Vossische Zeitung") за январь-март 1885 г., когда там могли появиться какие-либо отклики или упоминания о переводе... Результат тот же самый - ни единого слова. Работники Германской Государственной библиотеки прибегли к помощи своих коллег из Германской Академии наук в Берлине (Институт славистики) - опять ни слова не удалось найти о переводе...

Все это выглядело столь загадочно, что совершенно естественно возник вопрос: а был ли перевод? Другими словами: не было ли сообщение о нем своеобразной мистификацией, которая понадобилась лишь для того, чтобы назвать подлинные имена "героев" романа и тем самым предать их публичному осмеянию, более того - осуждению и поношению?! Ведь в арсенале средств, которыми искусно пользовалась русская печать, наряду с "эзоповским языком", всякого рода намеками и полунамеками и прочими ухищрениями, хорошо известными историкам журналистики и литературы, подобная мистификация вполне возможна.

Но этим не исчерпываются загадочные обстоятельства, связанные с романом. Дело в том, что роман "Лавры и терния" сохранился в совершенно ничтожном количестве экземпляров. Более того, в силу каких-то неизвестных причин он не попал даже в такие крупнейшие дореволюционные библиотеки России, как Императорская Публичная библиотека в Петербурге и Библиотека Румянцевского музея в Москве,- а ведь эти библиотеки получали обязательный экземпляр русских книг. И это при тираже в две тысячи экземпляров, которым были напечатаны "Лавры и терния".

Когда отмечалось 25-летие русско-турецкой войны 1877 - 1878 гг., то автор одной обширной и весьма содержательной статьи, посвященной отражению событий войны в русской печати, по собственному признанию, не смог "достать и прочитать" роман Н. В. Яковлевой-Ланской и был вынужден ограничиться только теми сведениями, которые содержались в статье И. И. Ханенко^*.

^*(Вл. Апушкин. Война 1877 - 1878 гг. в корреспонденциях и романе.- "Военный сборник", 1903, кн. 6, с. 194 - 196.)

В настоящее время в книгохранилищах СССР удалось выявить только два экземпляра: один в Ленинграде, в Государственной Публичной библиотеке имени М. Е. Салтыкова-Щедрина (приобретен в 1960 г.), другой - в Киеве, в Центральной научной библиотеке Академии наук Украинской ССР. При этом надо иметь в виду, что достоверных сведений о запрещении романа "Лавры и терния" после издания нет: он не указан в известном исследовании Л. М. Добровольского, в котором собраны материалы по истории русской запрещенной книги за восемьдесят лет, от восстания декабристов до 1905 г.^*

^*(Л. М. Добровольский. Запрещенная книга в России. 1825 - 1904. Архивно-библиографические разыскания. М., 1962. В некрологе, появившемся после смерти писательницы, указывалось: "За роман из русско-турецкой войны "Лавры и терния" покойная была лишена пенсии, оставленной ей после покойного мужа" ("Исторический вестник", 1914, т. 136, июнь, с. 1183). Проверить достоверность этого указания не удалось, но вполне возможно, что оно основано на некоторых слухах, связанных с тем, что писательница не раз привлекалась к судебной ответственности за свои выступления в печати.)

В чем же дело? И снова возникает предположение - на этот раз о том, что тираж романа был скуплен теми, кто был задет в "дерзком сочинении", и - уничтожен... Например, таким деятелям из числа "оскорбленных", как пресловутый "барон Шкловский", или "граф Монте-Кристо" с их богатствами и связями подобная акция была вполне посильна. Может быть, такая же участь постигла и перевод? Если такой перевод был - приходится повторить еще раз...

Может быть, эта статья заинтересует специалистов- книговедов и библиографов... Возможно, экземпляры загадочной книги русской писательницы найдутся еще в каких-либо государственных библиотеках или личных собраниях. Я стремился воссоздать в некоторой степени жизненный и писательский облик автора романа "Лавры и терния", который, думается, заслуживает внимания современных историков русской литературы, журналистики, общественной мысли.