Суфийская тематика миниатюр арабо-персидского фонда Матенадарана (Р. И. Амирбекян)

В собрании арабо-персидского фонда Матенадарана, Института древних рукописей им. Маштоца при Совете Министров Армянской ССР, занимающем исключительное место среди коллекций армянских манускриптов (около 16000 единиц хранения), насчитывается более 2000 рукописей, столько же деловых документов и несколько десятков фрагментов рукописей, писанных на арабском, персидском, турецком, хинди, бенгали, пушту и других языках. Среди них значительное число иллюстрированных и украшенных миниатюрами рукописей, документов и отдельных сюжетных миниатюр и образцов каллиграфического искусства, многие из которых представляют определенную художественную ценность и имеют очевидное значение для изучения истории развития миниатюры народов Востока.

В настоящее время в Матенадаране ведется работа по изучению и публикации этих материалов.

История коллекции арабоязычных рукописей Матенадарана вкратце сводится к следующему. После создания в 1959 г. Института древних рукописей в его фонды были переданы наряду с армянскими рукописными и группа арабо-персидских памятников из библиотеки и дивана католикоса всех армян в Эчмиадзине. К ним прибавилась значительная группа рукописей из бывшего Лазаревского института восточных языков в Москве и некоторое количество манускриптов, хранившихся в Гос. Публичной библиотеке им. Мясникяна. В дальнейшем арабо-персидский фонд Матенадарана пополнялся за счет приобретений и рукописей, получаемых в дар от армян, проживающих в разных странах мира. Самые крупные из них - группы рукописей, полученные от американского коллекционера А. Азаряна и В. Салатяна из Алеппо (Сирия).

Тема настоящей статьи - отражение суфийской тематики в миниатюрах арабо-персидского фонда Матенадаран. Представляется необходимым предварительно вкратце изложить известные науке сведения по истории суфизма.

Проблема отражения суфийской тематики в изобразительном искусстве народов Ближнего и Среднего Востока остается одной из сложных и мало изученных, несмотря на историческую, познавательную, культурно-бытовую и художественную ценность памятников, в частности миниатюр, иллюстрирующих произведения суфийских авторов, а также композиций с самостоятельными сюжетами.

Суфизм является весьма значительным течением в истории развития религиозных идей народов этого региона. Оно возникло на почве ислама и развивалось, испытывая на себе воздействие философии неоплатонизма, христианского мистицизма, буддизма и древнеиранских религий в сочетании с аскезой. Система суфизма в странах ислама широко распространилась в разнообразных своих направлениях от Северо-Западной Африки до Индии, северных окраин Китая, Индонезии, ощутимо влияя на ход идейной борьбы народов. Благодаря оппозиционному положению по отношению к ортодоксальному исламу и растяжимости своей формы суфизм привлекал к себе симпатии людей как из представителей правящих классов, так и из среды мелких ремесленников.

Начиная с X-XI вв. окончательно оформилась организация суфийских орденов (силсила), которая в дальнейшем претерпела лишь незначительные изменения. С XII в. благодаря реформаторской деятельности Мухаммада Газали (ум. в 1111 г.) суфизм получил определенное признание со стороны ортодоксального мусульманского духовенства. С этого же времени начинается интенсивное развитие как философской, так и художественной литературы суфиев. Образы суфийской поэзии проникли и в искусство миниатюры исламских народов, о чем свидетельствуют сохранившиеся памятники - иллюстрированные списки произведений наиболее выдающихся суфийских поэтов и идеологов: Санаи, Аттара, Руми, Хафиза, Джами. Популярность произведений этих авторов в большей степени была обоснована глубокой связью их с устным народным творчеством, а также присущим их поэзии общечеловеческим содержанием. "... Особенно задушевные, интимные интонации ранней суфийской лирики восходят не к сухим схоластическим трактатам суфике, а к народной любовной песне"^*. Суфийские поэты внесли в газель и другие универсальные идеи. Используя любовные гемы, поэты раскрывали идеи пантеизма, вносили в газель жалобы на "время" и т. д. "Всенародное признание, которым пользовалась газель, бесспорно содействовало тому, что суфийская философская тематика также стала популярной, доходчивой в самых широких кругах, особенно в городской среде ремесленников"^**.

^* (Е. Э. Бертельс. История персидско-таджикской литературы. М., 1960, с. 107.)

^** (См.: И. С. Брагинский. Из истории персидской и таджикской литератур. (Избранные работы). М., 1972, с. 379-380.)

В истории суфизма большую роль сыграло метафизическое толкование некоторыми суфийскими идеологами (Газали, Руми и др.) аскетизма, нашедшее большое число последователей. "Культ бедности как идеального состояния суфия занимал важное место в разных таррикатах суфизма, многие суфии подобно преследуемым римскими папами спиритуалам во Францисканском ордене (XIII в.) считали бедность идеальным состоянием для "спасения души" и осуждали богатство как основу всякого греха и себялюбия как состояние, безусловно, препятствующее "спасению""^*.

^* (См.: И. П. Петрушевский. Ислам в Иране VII-XV вв. М., 1966, с. 329.)

Начиная с XIII в. исследователи отмечают новый этап суфизма, характеризующийся утверждением в его философской системе положений и норм, близких к пантеизму, уходящему корнями в неоплатонизм и древнеиндийские философские системы. "Существование сотворенных вещей есть не что иное, как существование творца, все исходит из божественной сущности, чтобы в конце концов в нее возвратиться", - писал крупнейший теоретик суфизма этого периода Ибн ал-Араби^*. Следует отметить, что это стремление приблизиться к первопричине и возможному слиянию с ней присутствовало и в других мистических течениях и крупных философских системах - неоплатонизме с III в. н. э., восточном христианстве IV-VII вв., у "нестяжателей" в России XV-XVI вв., в западном христианстве, в каббалистике средневекового иудаизма, в веданте (монизм), в индуизме начиная с IX в. н. э. и т. д.

^* (Цит. по кн.: А. Массе. Ислам. М., 1962, с. 161.)

На протяжении всего своего существования суфизм подвергался непрекращающимся гонениям со стороны представителей ортодоксального ислама. С конца XIX в. в странах Востока ведется еще более ожесточенная борьба реформаторов и модернистов с суфийскими организациями. Тем не менее и в настоящее время и в Иране, и в других исламских государствах суфийские шейхи обладают значительной политической силой. Надо отметить, что суфизм подчеркивал необоснованность претензий мусульманского богословия на "разумное" истолкование догм ислама, чем в известной мере расчищал путь для успехов рационального объяснения мира^*.

^* (См.: С. Н. Григорян. Средневековая философия народов Ближнего и Среднего Востока. М., 1966, с. 101.)

Имеется множество исследований, посвященных идеологии, терминологии суфизма, истории отдельных его ответвлений, а также проблем происхождения этого течения в связи с историей идейной борьбы народов Востока и его истоков.

Что же касается отражений суфийской тематики в миниатюре народов Переднего и Среднего Востока, то, как уже говорилось выше, этому важному вопросу в истории искусства книжной иллюстрации исламских стран не уделено должное внимание ни советскими, ни зарубежными специалистами. Такие важные темы, как отражение психологических теорий и суфийских проповедей в миниатюре, отражение жизни суфийской общины, ремесленного цеха и других братств, отражение космогонических теорий суфизма и т. д., пока остаются за пределами внимания исследователей. Исключение составляют темы посещения отшельников, их наставления, мотивы возлияний и общения с природой как путей достижения мистического экстаза, а также некоторые аспекты отражений идей пантеизма, затронутые в работах О. Галеркиной, Т. Грек и др.

В фонде арабо-персидских рукописей Матенадарана хранится около пятидесяти миниатюр с суфийской тематикой. Они охватывают время от начала XVI до середины XIX в., географическое бытование - от Ирана до Индии. В эту группу входят следующие памятники: рукопись № 1610, список 1848-1849 гг. "Комментарии к семи касыдам Хусейна бен Ахмада аз-Зузани"; рукопись № 538, уникальный список второй половины XVIII в. произведений афганского поэта Али-Акбара Оракзая; рукопись № 599, список 1841-1842 гг., "Юсуф и Зулейха" Джами, и др., а также отдельные сюжетные миниатюры. Миниатюры происходит из бывшей коллекции Луизы Асланян (Париж); а также из альбома персидского дипломата XVII в. Мухаммада-Али Исфагани (рукопись № 1036) и др.

Как было отмечено выше, сохранившиеся памятники свидетельствуют, что суфийская поэтическая символика в образах плотской любви, сцен возлияния, общения с природой так же, как и психологические теории суфизма и темы из жизни суфийской общины, нашли свое отражение в миниатюрах, иллюстрирующих произведения суфийских авторов, а также в отдельных миниатюрах с самостоятельными сюжетами, украшающих сборники стихов и альбомы любителей поэзии. Следует отметить при этом, что этот процесс проникновения и отражения происходил не синхронно с развитием суфийской литературы. Миниатюры с суфийскими сюжетами встречаются гораздо позже того периода, когда достигла наивысшего расцвета суфийская поэзия.

В зависимости от отношения к суфизму династий, сменявших друг друга, на разных исторических этапах менялось количество переписывавшихся и иллюстрированных произведений суфийских авторов. Наибольшее количество популярных произведений суфийских поэтов было создано до XIII в. Наибольшее отражение их в миниатюре приходится на XV- XVIII вв. С приходом к власти в начале XVI в. сефевидской династии наблюдается повышенный интерес к суфийской литературе, что объясняется симпатиями представителей династии к этому учению, пытавшихся даже в какой-то степени применять некоторые теории в государственной политике. Создаются многочисленные списки произведений суфийских авторов. Именно к этому времени восходят дошедшие до нас в большом количестве рукописи, часть из которых украшена миниатюрами.

К этому периоду относится и миниатюра из собрания Матенадарана, украшающая верхнюю часть полей рукописи № 447 арабо-персидского фонда^*. Она, очевидно, призвана иллюстрировать газель Хафиза, вклеенную в этот лист. Все листы этой рукописи смонтированы методом аппликации из украшенных декоративными миниатюрами фрагментов разных рукописей. Правомерно предположить, что текст вклеенный в эти поля, подобран к данной миниатюре, исходя из ее композиции, близкой по своему содержанию многим газелям Хафиза. Миниатюра иллюстрирует следующие строки: "...наступила весна и появилась трава. Если выдадут жалование, потратим его на цветы и вино...". Миниатюра небольшого размера помещена в медальоне. Изображены двое мужчин в костюмах конца XV - начала XVI в., сидящие на траве. Один держит в руках чашу и кувшин, расписанные кобальтом, другой играет на бубне и, очевидно, поет. Фигуры объединены общим действием.

^* (Художественному оформлению этой рукописи был посвящен доклад О. Галеркиной. См.: "Тезисы докладов III Республиканской научной конференции по проблемам культуры и искусства Армении". Ереван, 1977, с. 116-118.)

Прямых аналогий рассматриваемой миниатюре обнаружить не удалось, но имеются косвенные аналогии: миниатюры, размещенные в медальонах и повторяющие композиционную схему, встречаются как в ранней арабо-месопотамской^*, так и в более поздних персидской, среднеазиатской, индийской рукописях^**. Существуя на одном листе с произведением Хафиза, она иллюстрирует в символических образах ее содержание. Мы разделяем мнение О. Галеркиной, истолковывающей внутреннюю тему этой миниатюры в соответствии с суфийским кругом представлений как мистическое опьянение на пути к единению с первопричиной^***.

^* (См.: "Arab Painting". Text by R. Ettigausen. London, 1968, p. 75; E. Kühnel. Miniaturmalerei im Islamische Orient. Berlin, 1922, ill. 41, 89.)

^** ("Среднеазиатская миниатюра". М., 1968, илл. 30, 31 и др.)

^*** (О. Галеркина. Указ. соч., с. 118.)

Персидская миниатюра имеет множество аналогичных композиций со сценами возлияний и музицирования как с одним, так и со множеством персонажей, особенно часто встречающимися в памятниках сефевидского периода и в миниатюре исфаганской школы XVII в. В собрании Матенадарана имеется несколько подобных самостоятельных миниатюрных композиций. Миниатюра, изображающая пирушку (возможно, завершение суфийского маджлиса) с десятью персонажами, сидящими на фоне холма у ручья, исполнена в стиле ранней сефевидской живописи (№ 1999, л. 9) (см. илл.) Есть изображение сидящих и стоящих юношей с чашами и кувшинами (№ 1999, л.6, № 1999, л. 10, № 1036, л. 49а). Последняя миниатюра, исполненная в традициях иофаганской школы XVII в., изображает юношу-виночерпия с кувшином (см. илл.). Миниатюру сопровождает текст, писанный на персидском языке почерковым стилем насталик по фону композиции в направлении наклона фигуры юноши, - стихи персидского поэта XVII в. Мухаммеда-Кули Салима мистические по содержанию:

С лицом как у тебя - мало кого создал бог. 
Тебя изобразил - и бросил это занятие бог. 
Не отворачивай лица от собеседников, ведь ты одинока 
О, изящная, которую для себя избрал бог. 
Чья судьба, чтобы победоносного вздернуть на виселице,
По этой причине привлек к себе бог. 
Одежда нищеты тебе в пору, Салим, 
То платье, что по твоему телу выкроил бог. 
Милая, страдание из-за верности терпим мы. 
Не мучай нас, страдание терпим мы. 
Китайский художник, как увидел ее образ, 
Бросил о земь перо, а мы что изображаем! 
Мани, когда пишет портрет того кумира, 
Доходит до предплечья и дальше не продолжает*.

^* (Перевод Н. Говоркова.)

Пир в саду. Матенадаран, № 1999, л. 9

Юноша с чашей. Матенадаран, № 1999, л. 6

Юноша с кувшином. Матенадаран. № 1036, л. 49 а

Использование в этих стихах суфийской поэтической символики очевидно. Сам мотив кравчего - символа бога в суфийской поэзии - говорит о том, что мы в данном случае имеем миниатюрную композицию с выраженным суфийским настроем^*. Альбом принадлежал персидскому дипломату XVII в. и содержал большое количество произведений современных ему суфийских поэтов.

^* (Об этой миниатюре см.: Р. И. Амирбекян. Художественное оформление рукописи № 1036 арабо-персидского фонда Матенадарана. - "Доклады, прочитанные на I Республиканской конференции по иранистике. Ереван, 1976". Ереван, 1978; Р. И. Амирбекян. Миниатюры путевого альбома персидского дипломата Мухаммеда Али-Бека Исфагани. - "Тезисы докладов, прочитанных на Всесоюзной конференции по истории средневековой письменности и книги". Ереван, 25-28 октября 1977 г. Ереван, 1977; Р. И. Амирбекян. Персидские миниатюры исфаганской школы XVII в. в собраниях Еревана. Доклад, прочитанный на 11 научной сессии молодых научных сотрудников Матенадарана им. Маштоца. Ереван, 1978.)

В собрании Матенадарана имеется отдельная миниатюра исполненная в стиле турецкой миниатюрной живописи XVII - начала XVIII в. с изображением пери (райской девы) на фантастическом льве, составленном из фигур людей и животных (см. илл.). Такие фигуры в исследованиях по западноевропейскому средневековью получили название "гротескных тел"^*. Рассматриваемая миниатюра имеет косвенные аналогии в известных памятниках персидской, индийской, турецкой и армянской миниатюры^**. "Пураны повествуют, что гописы, во время своих игр и плясок, искусно группируясь, образовывали такие же фигуры зверей и птиц, какие образуют на небесах купы светил в созвездиях. Стены многих индийских храмов украшены чудными изображениями разных животных, составленных из разных фигур"^***.

^* (А. Гуревич. Категории средневековой культуры. М., 1972 и др.)

^** (См.: "Индийская миниатюра XVI-XVIII вв." М., 1971, илл. 28; "История религий, тайных религиозных обществ, обрядов и обычаев древнего мира". СПб., 1883, илл. между стр. 110 и 111; "Персидская миниатюра XIV-XVII вв." М., 1968, илл. 6; "А. Ш. Мнацаканян". Армянское орнаментальное искусство. Ереван, 1956, рис. 950 (на арм. яз.).)

^*** (См. "История религий...", с. 112.)

Пери на льве. Матенадаран, № 1999, л. 3

Очевидно, эти фольклорные представления о неразделимости природы и человека, уходящие своими корнями в древнеиндийские религии, в сочетании со сложным художественным воплощением элементов пантеизма и определяют присутствие в восточной миниатюре гротескных тел. Изображение слона, составленного из женских фигур и сидящего на нем Кришны^*, фигура фантастического верблюда, состоящего из фигур людей и различных животных, с восседающей на нем в паланкине пери, играющей на арфе, и рядом с верблюдом - погонщик с птичьими ногами и головой дива^** и другие изображения гротескных тел в миниатюре народов Востока оставляют впечатление неких собирательных образов, лишенных индивидуальных черт, призванных выразить идею незавершенности и постоянного возобновления жизненных процессов.

^* (. "История религий...", с. 112. илл. между с. 110 и 111.)

^** (См.: Е. Kühnel. Miniaturmalerei im Islamische Orient. Berlin, 1922, ill. 106.)

На сегодняшний день еще многое не ясно в содержании этих идей и реализации их посредством изобразительных средств, в частности - миниатюры. Но можно со всей определенностью предположить, что в основе подобного пантеистического толкования природы и человека лежит стремление к "проявлению свободы, противостоящей стабильности концепции мироздания и нравственно-этическим догмам ортодоксального ислама"^*, что совпадает с основными философскими установками и доктринами суфизма.

^* (См.: О. И. Галеркина. Элементы пантеизма в исламской миниатюре. - "Античность и античные традиции в искусстве и культуре народов Советского Союза". М., 1978, с. 298.)

Древнеиндийская легенда о говорящем дереве Вак-Вак, ствол которого состоял из сплетенных змеиных тел, а на ветвях росли люди и звери, благодаря "Искандарнаме" Низами нашла широкое отражение в восточной миниатюре^*. Помимо этого, в иллюстрациях к "Мирадж-наме" встречается изображение дерева Заккум, которое, по преданию растет в последнем круге ада (джаханнам), цветы его головы демонов. В отмеченной выше рукописи "Комментариев к семи касыдам" Хусейна ибн Ахмада аз-Зузани, Матенадаран, № 1610, список 1948-1949 гг., содержится миниатюра (л. 22), с изображением такого дерева и стоящих перед ним всадника на голубом коне, прикусившего "палец удивления", и персонажа перед ним, стоящего с жестом рассуждения. Иллюстрация выполнена в стиле поздней турецкой миниатюры. Текст, сопровождающий композицию, писанный на арабском языке, гласит: "...два говорящих глаза, сыновья, которых поселили в скалистой пещере, зеркало и блаженность, визит паломников и источник волос" (?!)... Можно предположить, что, по мысли автора, пользующегося поэтической символикой суфиев (глаза - путеводитель по тарикату, зеркало - сокрытое делается очевидным, волосы - явственность личности отсутствующего и т. д.)^**, очевидно, имеется в виду некое понятие, гораздо более сложное, чем изображение на рассматриваемой иллюстрации, но выраженное посредством изобразительных символов. К. Д. Керимов при описании миниатюр рукописи "Хамсе" Низами начала XVI в. из музея Топкапу в Стамбуле также отмечает присутствие загадочного дерева, ветви которого унизаны головками людей. Изображение его, однако, не соответствует смысловому содержанию миниатюры, иллюстрирующей повествование о приеме Искандара во дворце Нушабе. Автор считает, что подобная трактовка дерева, "как и изображение скал в виде голов и морд различных фантастических существ, связана с существованием в народе поверья о том, что якобы в горах и лесах живут демоны и другие нечистые силы"^***.

^* (См.: Е. J. Grube. The World of Islam. London, 1966, p. 94, ill. 58; "Персидская миниатюра XIV-XVII вв." М., 1968, илл. 6. См:, также турецкую миниатюру с изображением женщины, лежащей у ручья, на рисунке ткани халата которой - изображение человеческих голов, фигур животных и птиц, определяемых И. Щукиным как мотив дерева Вак-Вак. См.: Е. Kühnel. Miniaturmalerei..., ill. 99; I. Stchoukine. Les Peintures des Manuscrits De Shah'Abbas I-er a la Fin des Safavids. Paris, 1964, p. 190, ill. XXVIII.)

^** (См.: Е. Э. Бертельс. Избранные труды. М., 1965, с. 126-178.)

^*** (См.: К. Д. Керимов. Новые материалы по тебризской школе миниатюрной живописи XVI в., хранящихся в музее Топкапу в Стамбуле. - "Искусство и археология Ирана". М., 1976, с. 124.)

Существование различных точек зрения на происхождение этих изобразительных мотивов в восточной миниатюре оставляет на сегодняшний день этот вопрос открытым. Разрешение его возможно только на основе детального изучения максимального количества памятников.

Две другие миниатюры из этой же рукописи Матенадарана (лл. 11б, 102а) также сопровождаются текстом. На первой из них мы видим изображение отшельника, дающего наставления молодому человеку, сидящему с ним рядом (на втором плане изображены две сидящие женщины) (см. илл.). Всю верхнюю часть композиции занимает изображение птицы симург (таинственная птица, которую никто не видел) Симург в суфийской терминологии - бог, первопричина. Текст, сопровождающий миниатюру, гласит: "Птица влетела в их обитель и дала вечный образ... могила, подобная скале..." Иконография Симурга в композиции рассматриваемой миниатюры имеет множество аналогий как в ранней арабо-месопотамской миниатюре^* так и в турецкой^** и персидской миниатюре^***.

^* (См.: Е. Kühnel. Miniaturmalerei..., ill. 29.)

^** (G. M. Meredith-Owens. Turkish Miniatures. The British museum, pl. XIX, XXIII.)

^*** (I. Stchoukine. Les Peintures..., ill. LIII, XVI.)

Посещение отшельника. Матенадаран. Арабо-персидский фонд, рук. № 1610, л. 11 об

Вторая миниатюра изображает маджлисную сцену с танцем и музыкой и сопровождается благопожелательной надписью.

В целом миниатюры этой рукописи привлекают необычностью своих композиций, определенной трудностью расшифровки символики присутствующих в них изобразительных элементов и их взаимосвязи.

К этому же периоду относится миниатюра на крышке пенала из кости из бывшей коллекции Луизы Асланян (Париж) (Матенадаран, № 1999, л. 12). Здесь изображена беседа пира (старца, шейха) с муридами: в центре сидит шейх, а справа и слева от него расположились его ученики. Миниатюра сопровождается текстом, который находится на странице книги, раскрытой перед пиром. Он писан на персидском языке и гласит: "Результат учения, появляющийся в глубине души арифа познавшего. Что тебе может дать цветок?".

Тема беседы пира с учениками является наиболее распространенной из суфийских в миниатюре Востока. Присутствие этой композиции на предмете утилитарного назначения каджарского периода подчеркивает живучесть и популярность идей суфизма в Персии середины XIX в.

Следует отметить в композиции миниатюры свободу и естественность поз персонажей, сообщающих динамику всей группе и вместе с тем вносящих живое действие в атмосферу беседы, связывающую шейха с муридами.

Общеизвестен факт большой популярности суфийских учений и суфийской литературы при дворе Великих Моголов в Индии. "Могольская аристократия обращаясь к падишаху называла его "муршид-и камил" (совершенный руководитель) и "пир-и дастгир" (святой наставник)"^*. Еще с XIII-XIV вв. в Индии существовали суфийские ордена "сухравердие"; "сабрие", "низамие" и др. Наибольшей популярностью пользовался орден "чиштие"^**. Суфизм оказал определенное влияние и на литературу Индии.

^* (H. M. Ашрафи. Ведализм в Индии. М., 1977, с. 185.)

^** (И. Н. Петрушевский. Движение сербадаров в Хорасане XIII - середины XIV в. - "Краткие сообщения Института востоковедения", XXXVIII, с. 30.)

В арабо-персидском фонде Матенадарана имеются две рукописи, украшенные индийскими миниатюрами, отражающие интересующую нас тематику, - это "Юсуф и Зулейха" Джами, список 1841-1842 гг., писанный в Бомбее, и сборник стихотворных произведений на персидском и на языке пушту афганского поэта XVIII в. Али-Акбара Оракзая "Гулшан-и Афган".

Рассмотрим миниатюры первой из них. Известно, что повествование об Иосифе сыне Иакова от Рахили (Ветхий завет), проданного в рабство и после долгих злоключений ставшего правителем Египта, с некоторыми модификациями вошло в Коран (сура 12), а отдельные сюжеты стали темой многих литературных произведений средневековья и нового времени.

Поэма "Юсуф и Зулейха" Джами, но мнению исследователей, пропитана суфийской идеологией и рассматривает предание исключительно в символическом плане в отличие от Фирдуоси и других авторов^*. Суфизм Абдуррахмана Джами не был мрачным отказом от жизни, он был пронизан оптимизмом и верою в возможности человека. Этим, очевидно, и объясняются столь значительные масштабы популярности его произведений, в том числе и поэмы "Юсуф и Зулейха".

^* (Е. Э. Бертельс. Избранные труды, с. 262.)

Миниатюры, иллюстрирующие список Матенадарана, исполнены в стиле, вобравшем в себя элементы поздней индийской миниатюры, европейской живописи и персидской миниатюры каджарского периода. 27 иллюстраций, украшающие рукопись, исполнены одним художником^*. Наиболее полно иллюстрирована глава, повествующая о любви Зулейхи к прекрасному Юсуфу. Это сцены душевных томлений и страданий влюбленной женщины, свиданий, восхищения женщин неземной красотой Юсуфа и т. д. Принимая во внимание тот факт, что в этом произведении Джами герои утратили свои полуисторические характеры и превратились в аллегории, Юсуфа можно, думается, рассматривать как некоторый суфийский символ, в частности как символ "божественного духа, возносящего человека к божеству"^**.

^* (Колофон рукописи не сообщает его имени, но известно имя каллиграфа - это Мухаммад Наасум. В Матенадаран рукопись поступила из Лазаревского института, которому она была подарена в 1852 г. Александром Кудиновым Тифлисским в Тегеране.)

^** (См.: Е. Э. Бертельс. Избранные труды, с. 82.)

Рассмотренные под углом суфийской символики эти миниатюры получают совершенно иное звучание.

В плане отражения суфийской тематики интересна миниатюра, иллюстрирующая сюжет извлечения Юсуфа из колодца. Известно, что еще в начале V в. образ Юсуфа использовался суфийскими поэтами как символ. Например, в одном из поэтических произведений Баба Кухи мы встречаем такое двустишие:

Когда мы Юсуфа души вытаскиваем из колодца тела, 
Аркан твоих локонов самая "прочная хватка!"

Юсуф в композициях миниатюр рассматриваемой рукописи Матенадарана изображен в ореоле святости. Типаж его имеет многочисленные аналогии в поздней миниатюрной живописи Персии, времени правления каджарской династии. Костюм же выдержан в традициях индийского мужского наряда XVIII в.

В целом миниатюры списка "Юсуфа и Зулейхи" Джами отличаются уверенностью и прочностью композиций. Их яркий колорит, строящийся на смелом сочетании сгармонированных и контрастных цветовых пятен, в сочетании с ярко-белым цветом бумаги, создает мажорное настроение, созвучное настроениям Джами, выраженное строками из главки, посвященной любви:

В старости и юности нет состояния подобного любви. 
Постоянно творит надо мной это заклание любовь: 
"Джами, раз ты состарился во влюбленности, 
Соверши же легкомыслие и во влюбленности умри!*

^* (См.: Е. Э. Бертельс. Избранные труды, с. 262)

"Гулшан-и Афган", сборник поэтических произведений Али Акбара Оракзая, долгое время оставался за пределами внимания исследователей, несмотря на определенную ценность его как исторического источника, содержащего материалы о периоде правления первых шахов Дуррани. Сборник произведений крупного афганского поэта, непосредственного участника многих политических и культурных событий XVIII в., содержит сведения о деятельности суфийского ордена "накшбандие" в Афганистане. Миниатюры этой рукописи - ценный материал для искусствоведов, обогащающий представление о малоизученном направлении в искусстве восточной миниатюры - индо-персидской, или кашмирской школе.

В настоящее время об этой рукописи имеются публикация афганского филолога А. Бахтаная и советского востоковеда В. В. Кушева, содержащие описание рукописи и сведения о ее авторе. Краткий анализ сюжетных и декоративных миниатюр был сделан в докладе О. И. Галеркиной, которая отнесла их к кашмирской школе^*.

^* (См.: В. В. Кушев. К биографии Али Акбара Оракзая - афганского поэта XVIII века. - "Вестник Матенадарана", Ереван, 1977, № 12, с. 114-132; О. И. Галеркина. Художественное оформление рукописи № 538 Матенадарана. - "II Республиканская научная конференция по проблемам культуры и искусства Армении. Ереван, 5-8 мая 1976. Тезисы докладов". Ереван, 1976, с. 119-122.)

В миниатюрах этой рукописи суфийская тематика во многом проясняется благодаря авторским надписям, сопровождающим композиции.

Немалая часть произведений Акбара носит отчетливый суфийский характер, особенно газели. В некоторых произведениях есть и прямые указания на то, что автор принадлежал к суфийскому ордену "накшбандие". Рукопись "Гулшан-и Афган" содержит тарджибанд (лл. 82а-88а) "Шах-и шахан", который посвящен шейху Баха ад-дину Накшбанду, основателю ордена, эта же тема прослеживается в касыде "Нушрих" (лл. 92а-94а) и в месневи "Насабнама-и... и Шах-и Шахан" (лл. 896-916), содержащее генеалогию Накшбанда^*.

^* (См.: В. В. Кушев. К биографии..., с. 124.)

Многое из отмеченного выше нашло свое прямое отражение в миниатюрах рукописи. Почти во всех иллюстрациях рукописи имеется портретное изображение Акбара - деталь, конкретизирующая изображенные ситуации, в частности связанные с деятельностью ордена "накшбандие" во второй половине XVIII в. в Афганистане.

Миниатюры иллюстрируют беседы Акбара со своим пиром хазратом хваджой Шах 'Абд ар-Рахимом, известным как Шах-Каман^* (лл. 2056, 2106 и др.). Первая из отмеченных иллюстраций состоит из двух самостоятельных композиционных частей. Действие в нижней части миниатюры предшествует сцене в ее верхней части: Акбар с сыновьями в ожидании приглашения пира и сама сцена приема его Шахом-Каманом. Миниатюры примечательны подробностью передачи деталей костюмов многочисленных действующих лиц и самим соотношением фигур с фоном. Основные персонажи выделены своим масштабом и композиционно.

^* (См.: В. В. Кушев. К биографии..., с. 124.)

Вторая миниатюра изображает сцену чтения Корана. Надпись на полях этой миниатюры, не замеченная предыдущими исследователями, гласит: "Завершение изучения Корана было осуществлено в местности Кашмир"^*. Все персонажи композиции подписаны, в том числе и мужчина, что-то шепчущий на ухо "джинаб-и хазрату" (так назван на этой миниатюре Шах-Каман).

^* (Отметим также, что нами была обнаружена сигнатура переплетчика в тисненном картуше на верхней крышке переплета, также не замеченная предыдущими исследователями: "Сделал Баха-ад-Дин Пешавари". Нисба "Пешавари", т. е. "житель Пешавара", делает правомочным предположение о том, что рассматриваемая рукопись была сшита и переплетена в пределах дурранийской державы, а не где-то на Западе, как пред полагает В. В. Кушев.)

Отмеченные выше сцены бесед Акбара со своим пиром повторяют композиционные схемы, известные в восточной миниатюре еще с XV в. Однако принадлежность миниатюр к индо-персидской школе объясняет наличие в композиционной структуре специфических черт, присущих памятникам этой школы, неоднократно отмечавшихся исследователями^*: разномасштабность персонажей, присутствие в колорите желтого и лилового цветов, архитектурный стаффаж в виде белых павильонов с нишами и стоящими в них сосудами, изображенными синим контуром, отсутствие европеизирующей тенденции, костюм, наиболее близкий к индийскому и т. д. Но в большей степени отличие рассматриваемых миниатюр от многих известных композиций на тему суфийского маджлиса как в персидской, так и в индийской миниатюре состоит в отмеченной выше конкретности и историчности изображений.

^* (См.: Н. Goetz. Die Moghul-Malerei Nord West-Indiens uuter Persischen und Afganischen Herrschaft. - "Zeitschrift der Deutschen Мог gen Landischen Gesellschaft". Wiesbaden, 1969, S. 912; H. Goetz. Two Illustrated Persian Manuscripts from Kashmir. - "Ars Asiatiques", IX (1962-1963). fasc. 1-2, p. 61-63.)

Определенный интерес представляют миниатюры, иллюстрирующие видения Акбара. Это прежде всего композиция (л. 200б), (см. илл.), иллюстрирующая распространенную среди суфиев идею явления "посмертного муридизма", выражающегося в стремлении установить связь своего шейха с одним из наиболее известных шейхов прошлого. Миниатюра сопровождается следующей надписью: "Вечером, когда он (Акбар) сочинял газель, привиделась ему улица с застекленными лавками по обеим сторонам и возле каждой лавки хозяин; появляется конный отряд и, презреннейший спрашивает: что это за войско? и ему отвечают, что это войско хазрата Шах-Накшбанда". "Я побежал к отряду, чтобы оказать почести в связи с прибытием, - заканчивает свое пояснение Акбар (на миниатюре он изображен прикладывающимся к стремени Шах-Накшбанда), - и проснулся"^*.

^* (См.: В. В. Кушев. К биографии..., с. 128.)

Видение Акбару Шаха Нашкбанда. Матенадаран, Арабо-персидский фонд, рук. № 538, л. 200 б

Извлечение Юсуфа из колодца. Матенадаран, Арабо-персидский фонд, рук. № 599, л. 117а

Оригинальная композиция этой миниатюры не имеет аналогий среди доступных нам опубликованных памятников. Она построена на сочетании статичных горизонталей - ряды лавок в верхней и нижней частях миниатюры, обрамляющие основную сцену, - где сдержанность и степенная поступь отряда Шах-Накшбанда противопоставлена порывистым движениям Акбара, целующего стрелу. Колорит миниатюры определяется сдержанной охристо-красной гаммой костюмов персонажей, деталей архитектурного стаффажа в сочетании с яркой полосой сверкающего своей свежей зеленью травяного ковра в центральной части композиции. Следующее видение Акбара, описанное в одном из стихотворений сборника, также связано с Шах-Накшбандом. Оно проиллюстрировано в миниатюре (л. 2016), изображающей поэта, обращающегося с молитвой к богу, с просьбой защитить его от многочисленных врагов (см. илл.). Позади него изображены его враги, один из них, имеющий надпись: "саф-и душманан", стреляет в Акбара из лука. В верхней же части композиции, за деревом, виден сам основатель ордена, поражающий всех врагов поэта. Переживания Акбара, противостоящего многочисленным врагам, надежда на спасение и могущественное покровительство самого основателя ордена выражены в конкретной и немногословной форме, каждый элемент которой весьма значим. Сюжет этой миниатюры в основе своей содержит характерное для суфийской поэзии противопоставление злых и добрых начал, где положительный образ всегда сопровождается противоположным. Это раздвоение, отмеченное исследователями суфийской поэзии, присуще всем суфийским концепциям, начиная с противопоставления духовных миров и кончая раздвоением в психике посвящаемого^*.

^* (См.: Е. Э. Бертельс. Избранные труды, с. 111.)

Молитва Акбара. Матенадаран. Арабо-персидский фонд, рук. № 538, л. 201 б

Миниатюра с изображением третьего видения Акбара (л. 197б) (см. илл.) иллюстрирует следующие строки: "... привиделась сия большая черная глубина, а над ней проложили подобие моста, который является мостом Сират, и перейдя его заметил двери, справа от дверей - змея, а слева - образ живого павлина. Хотел войти внутрь - сказали: это рай. Сделал шаг вперед и проснулся. А Аллах знает истинное положение дел"^*.

^* (Перевод Н. Геворкова.)

Видение Акбара. Матенадаран. Арабо-персидский фонд, рук. № 538, л. 197 б

Семь небесных сфер. Матенадаран. Арабо-персидский фонд, рук. № 538, л. 198 б

Композиция этой миниатюры, так же, как и многие из иллюстраций афганской рукописи, имеет горизонтальное членение на две части - в нижней изображен Акбар, сидящий на земле под сводом из семи небес, а в верхней - изображение "истинного рая". Миниатюру сопровождают следующие надписи: "Али Акбар", "мечеть", "приобретенный мир", "луна", "звезды", "черная глубина", "истинный рай".

В поэме Аухада ад-Дина Кирмани (ум. 1298) "Мисвах ал-арвах" содержатся объяснения коранических представлений о рае^*.

^* (См.: Е. Э. Бертельс. Избранные труды, с. 93-94.)

Можно попытаться истолковать видение Акбара как его представление о возможном достижении им состояния наибольшей близости к желаемому, т. е. к постижению истины, или божества. Метафоричность композиции, иллюстрирующей это представление, широкое использование изобразительных символов, максимальная насыщенность каждой детали композиции существенным содержанием требуют особого внимания. Например, присутствие числа 4 (симметрично изображены четыре райские девы в той части композиции, где представлен "истинный рай") - четыре элемента в суфизме; числа 7 (семь надписей с обозначением частей композиции), - семь сфер, или ав-и улавийиа; числа 3 (черная глубина, мост Сират, дверь рая; три проема в изображении мечети и павильонов рая) - обычное суфийское деление на дух, душу и тело (рух, нафс, джисм); изображение змеи и павлина - символы мудрости и бессмертия и др.^*

^* (Известно, что и византийская иконография заимствовала символы вселенной (солнце и луна), зла(змея), символику чисел 4, 7 и других из созданной гностиками сложной системы символов. См,; В. Н. Залесская. Гностические представления в ранневизантийском искусстве. - "Краткие тезисы докладов научной конференции "Культура и искусство Византии". 6- 10 окт. 1975". Л., 1975, с. 14. Парное изображение змеи и павлина встречается в восточной миниатюре, начиная с середины XIII в. См.: Е. Kühnel. Miniaturmalerei... ill. 3; и особенно часто в индийской миниатюре могольского периода. См.: D. Barrett, B. Gray. Indian Painting. N. Y., 1978, ill. 142; E. Kühnel. Miniaturmalerei..., ill. 128, 185.)

Кроме рассмотренных выше миниатюр, иллюстрирующих рукопись "Гулшан-и Афган", определенный интерес представляет иллюстрация к месневи "Насабнама" (л. 201б) (см. илл.) с изображением сидящих в два ряда персонажей (21 фигура). Исходя из содержания месневи, можно предположить, что композиция миниатюры изображает родословную Накшбанда начиная с Али. Это Хусейн, Зайн-уль Абидин, Мухаммад Бакир, Джаффар Садик и т. д. до Накшбанда. В правой части композиции, выделенный масштабно сидит, очевидно, Мухаммад. Лица персонажей изображены, согласно принятой в исламской традиции иконографии Мухаммада, пророков и святых, завещанными и в ореолах пламени.

Космогонические теории суфизма нашли свое отражение как в рассмотренной выше миниатюре с изображением третьего видения Акбара, так и в миниатюре, изображающей космогоническую структуру. Композиция этой миниатюры строится по следующей схеме - в нижней части ее изображен сегмент светло-охристого цвета, подписанный "земной шар", далее изображены миниатюрные фигурки тонкого рисунка, исполненные в традициях индийской миниатюры, изображающие лошадей, верблюдов, слонов и птиц, подписанные "мир", над всем этим возвышается свод из семи небес, подписанный последовательно: "луна и сфера со звездами", "ангелы", "солнце", за ними следует изображение "истинного трона" и далее "престола" с символическим изображением "благословенной сандалии".

Отмеченные материалы арабо-персидского фонда в сочетании с опубликованными памятниками из других советских собраний и зарубежных коллекций расширяют возможности дифференцированного анализа средств передачи суфийской символики изобразительными средствами, а также способов художественного и технического исполнения их в разных школах восточной миниатюры.